Я промолчал. Только опустил голову, чтобы было удобнее стоять. Мир надолго перевернулся перед глазами. Мы называли такую пытку «виской». Тело свободно висело на вывернутых в плечевых суставах руках. Да, это больно, но вытерпеть можно. Стало легче. Появилась надежда.
— Как ты попал в руки патруля из чужого Улья? — сержант монотонно пробубнил вопрос, несколько раз повернув ворот.
Я все еще стоял на ногах.
— Летел на вертолете. Пилот сообщил о неполадках в двигателе, — повторил я легенду слово в слово, как ее озвучил Тезон. — Командир пошел в кабину. Машину мотало, быстро теряли высоту. Затем был удар, и меня выбросило в окно. Слава Королеве, я выжил.
За последнюю фразу спасибо патрулю. Запомнил. А сержант снова прокрутил ворот. Еще два оборота и мои руки поднимутся вертикально.
— Бродил по лесу, — продолжил я. — Не знаю, как долго. Потом увидел патруль.
Все. Легенда закончилась. Я стиснул зубы, стараясь дышать носом. Еще и минуты не прошло, а тело горело от плеч и шеи до ладоней.
— Труп командира видел? Он действительно был мертв? — в бесстрастном тоне сержанта появились первые оттенки. Нажим на словах «труп» и «действительно».
— Командир мертв, — упрямо заявил я, и васпа дважды прокрутил ворот, поднимая меня над полом.
Суставы в запястьях перекрутились так, что почти выскочили. Локти громко хрустнули. Проклятье, я это слышал!
— Характер ран, степень повреждений?
Мне показалось, что сержант оживился. Речь ускорилась, стала громче. Остальные признаки я оценить не мог. Подбородком касался груди и сержанта не видел. Зацепился за детали? Плохо. Это место в легенде самое слабое.
— Командир мертв, — ответил я, не повышая голоса.
В ушах зазвенело, но хруст остался. Противный такой, навязчивый. Я еще не бредил, значит, хрустели плечевые суставы. Сержант повторил вопрос дважды, каждый раз поднимая меня выше. Скоро к статичному подвешиванию начнут добавляться встряски, и станет по-настоящему плохо. Но пока я отвечал, как робот в телефонной линии. Механически повторяя одни и те же слова.
— Почему не вернулся в свой Улей?
— Заблудился. Думал, что иду в свой Улей.
Примерно через полчаса плечевые суставы выскочат, и напряжение чуть-чуть ослабнет. Это я так себя утешал, да.
— Тебе, щенку, не положено думать, — медленно выцедил сквозь зубы сержант. — Куда делась карта?
— Не знаю, — я старался говорить четко. — У меня не было карты, у второго не было карты. Командир мертв.
Крик еще можно сдержать, а слезы скоро сами потекут, не спрашивая у меня разрешения. Главное, не кусать губы. Стоит только начать, и разорву зубами в мясо.
— Куда летели? — сержант снова заговорил медленно. Пусть это будет хороший признак!
— Не знаю. Командир не сказал.
Слишком много «не знаю», это должно раздражать. Но у меня просто нет правдоподобной информации. Нельзя отступать от легенды. Тезон будет говорить то же самое.
Движение ворота остановилось, и я слегка перевел дух, настраиваясь на долгую муку. Боковым зрением уловил, что сержант пошел к жаровне. Игры кончились, сейчас он возьмется за меня всерьез. Васпа ворошил раскаленные угли. Дул на них, чтобы разгорались ярче. Я слышал их тихое потрескивание, похожее на шепот. «Ты не выдержишь, Дарион. Зря стараешься. Кишка тонка. Отец не простит».
Тьер, в бездну! Катитесь все в бездну! Почему сержант медлил? Чего ждал?
Мне каждая минута казалось вечностью. Угли в жаровне трескуче засмеялись, и я отчетливо понял, что не выдержу. Закричу. Да, станет легче, но ненадолго. Зато своим криком я признаюсь, что силы мои не бесконечны. И у васпы появится стимул дожать, расколоть. Нужно молчать. Изо всех сил и на пределе терпения. Молчать.
Угли похихикали и затихли, а сержант подошел ко мне и сунул под нос раскаленный прут.
— Я даю тебе последний шанс рассказать правду, щенок. Потом начну порку.
Говорил васпа тихо и ласково заглядывал мне в глаза. Старался вразумить глупого строптивца.
Беда, сержант, не поверишь ты в мою правду. Давай уже. Бей.
Порка — это не страшно, это можно вынести. Но если лежишь на кушетке или стоишь у столба. Когда тело давит всем весом на вывернутые руки, каждый удар будет не только рвать кожу, но и доворачивать суставы до победного. Однако и это еще не все. Сержант нагрел прут.
Не дождавшись от меня ответа, васпа распрямился и сделал два шага назад.
«Кричи, Дарион, не стесняйся», — расхохотались угли в жаровне.
Я сломался. Все, на что меня хватило — мысленно считать удары, каждый раз изливая боль криком все дольше и дольше. Черпая себя до донышка. На одной высокой, длинной ноте. Я слышал, как шипит кожа, чувствовал запах паленой плоти. На пятом ударе тело провисло. Плечевые суставы, наконец, выскочили. Мышцы звенели натянутыми струнами, а сержант выбивал из меня крики.
Допрос пошел по кругу. В перерывах между ударами васпа задавал одни и те же вопросы. Я то отмалчивался, то повторял, как робот: «Не знаю, не знаю, не знаю». Наконец, сержант отложил прут и прокрутил ворот, поставив меня на пол. Боль ударила в голову и стала еще пронзительнее. Кричать я уже не мог, не хватало воздуха. Сломанные ребра противно хрустели от любого движения. Если осколки проткнут легкие, я не доживу до утра.
Шансов стало еще меньше, когда сержант отвязал веревку, роняя меня на пол. Из легких вышибло весь воздух. Перед глазами поплыли черные и красные пятна. Я лежал в жаровне и сгорал заживо.
— Допрос закончен, — сказал сержант. — Встанешь в строй.
Что было потом я не запомнил. Кажется, васпа вправил плечи и долго постукивал пальцами по ребрам, присматриваясь и прислушиваясь. Невероятно, но он заставил меня встать. Или все же тащил волоком? Едва почувствовав под собой ровную поверхность, я отключился.
Открыв глаза, я пожалел, что проснулся. Мгновение не понимал, где я, но, стоило пошевелиться, как все вспомнил. Допрос в пыточной, сломанные ребра и сожженную спину. Кожи на ней почти не осталось. Я лежал на твердом матраце лицом вниз и пытался облизнуть сухие губы.
Укол бы. Что-нибудь настолько сильное, чтобы вообще ничего не чувствовать. Валяться в медкапсуле на внутривенном питании и спать, пока все не заживет. Но что там сказал васпа перед тем, как оставить меня в покое? «Встанешь в строй?» Чудесно. Я должен быть благодарен, что прошел проверку и меня не посадили в местную клетку. Фанерная загородка, где я лежал, оставалась открытой. Я видел через дверной проем пустой коридор. Значит, был шанс выполнить задание и уйти. Сломанные ребра ведь не мешали ходить? Нужно найти Тезона. Но сначала встать.
Я дернулся, чтобы лечь на бок и зашипел от боли. Кровь хлынула в замерзшие и онемевшие конечности. Суставы на руках опухли и покраснели, но скоро я приду в норму. Хвала цзы’дарийским генетикам, восстанавливалась наша раса быстро. Даже ожоги — не проблема. Главное, инфекцию не подхватить.
На второй рывок я не решился. Сначала медленно сел, а потом встал, держась за стену. От слабости все вокруг казалось вязким, как кисель. Я касался стены, но почти не чувствовал ее. Воды. И поесть бы. Но будем двигаться по списку. Встал? Молодец. Теперь можно одеться.
Кто-то оставил мне стопку горчичной формы в изголовье матраца. Я надевал рубашку и старался не думать, что ткань присохнет к ожогам и ее придется отдирать вместе с кожей. Зато с размером одежды на этот раз повезло больше. Штаны не болтались, на ремне хватало пробитых дырок, и ноги не болтались в сапогах. Уже неплохо. Служба-то налаживалась. Я расчесал пальцами волосы и осторожно выглянул в коридор.
Фанерные перегородки превращали огромное жилое помещение в лабиринт. Тускло горели лампы дежурного освещения, слышался храп, и пахло казармой. Я искал Тезона, петляя по закуткам и закоулкам, но видел только спящих васп. Бойцы Улья выглядели, как я после пытки. Худые, изможденные избитые. Все в белесых шрамах и красных росчерках свежих ран. Странное все-таки место. Для тюрьмы слишком много свободы — вставай и уходи, а для казармы слишком много раненных. Наконец, среди васп я нашел единственного цзы’дарийца.