========== XII ==========

Словно молнией пронзила внезапная мысль: ненависти нет. Последний ее приступ рассеялся тогда, в темнице, когда она согласилась на сделку, довольная тем, что обретет свободу и оставит влюбленного монаха ни с чем. Две с половиной недели его трогательной заботы, во время которых он ни разу более не покушался на девичью честь, окончательно изгнали гнев из легкого сердца, по природе не способного на мстительность. Конечно, вряд ли узница так скоро смогла бы изгладить полыхавшую в душе непримиримую вражду, если бы она знала, что в итоге все-таки вынуждена будет исполнить свою часть уговора. Однако, успокоенная мужем, цыганка и не помышляла об этом, поэтому в душе ее даже зародилась легкая жалость по отношению к несчастному, который с такой смиренной кротостью опекал ее в ожидании заветной награды.

Безотчетный страх вскоре тоже забылся: робость, порожденная неопытностью, и безумная, страстная любовь превратили священника в самого нежного и чуткого любовника, о каком только можно мечтать. Боязнь близости, одинаково свойственная всем невинным девушкам, посещала ее и во время единственного свидания с Фебом, который так настойчиво добивался плотской любви. Но если тогда природный стыд могла победить зародившаяся в юном сердце влюбленность, то здесь протест ее был сломлен настойчивой нежностью, даже силой. Так или иначе, познав прошлой ночью тайну единения с мужчиной, сегодня Эсмеральда уже не страшилась ее, хотя и грустила по утраченной невинности, с тоской думая, что могла бы подарить себя любимому человеку… И все же, воспитанница Двора Чудес, она не считала добродетель важнее жизни; ее не посещали мысли, что смерть может быть милосерднее позора. Кроме того, ласки Клода, его страсть, каждое слово и прикосновение были наполнены такой любовью и мольбой, что по-прежнему бояться его было попросту невозможно. Девушка разглядела, наконец, в суровом архидьяконе Жозасском обыкновенного мужчину, сердце которого пылает и кровоточит, изъеденное ревностью и постоянной внутренней борьбой. Дорогие подарки, которые он бросил к ее ногам, завтрак, который он приготовил для нее, чудесный домик с ожидавшей ее горячей ванной – все это не оставляло никаких сомнений, что Фролло был безнадежно влюблен. С грустью вспомнила цыганка, в какую жалкую лачугу, притон разврата и похоти привел ее красавец в офицерском мундире, от которого, к тому же, несло вином…

С внезапной ясностью вдруг осознала девушка, что их с Фебом любовь жила единственно в ее голове. На контрасте поведения этих двух таких непохожих мужчин все события вдруг сложились в одну четкую картинку. Вот почему капитан назначил свидание в убогой комнатушке; вот почему он так торопился, настойчиво требуя доказательств ее любви; вот почему не явился спасти ее, рассказать, что произошло… Словно пелена мгновенно спала с затуманенных первой любовью глаз: плясунья вдруг окончательно и без всяких иллюзий отчетливо осознала, что ее не любят и не любили.

Это было больно. Так больно, что она невольно съежилась в напряженный комок. Одеревеневшие мышцы конвульсивно сжались. Отчаянно всхлипнув, Эсмеральда попыталась втянуть воздух, но лишь страшно захрипела; слезы брызнули из глаз рекой. Она задыхалась, но живительный кислород по-прежнему не шел в сведенное судорогой горло. Смутно ощутила, как рывком подняли ее тело сильные руки; секунду спустя неожиданная боль с силой опустившейся ладони обожгла спину. Цыганка, наконец, с облегчением втянула воздух и разглядела сквозь туман застивших глаза слез бледное, испуганное, беспомощное лицо священника. Губы его шевелились, и вскоре, напрягшись, она смогла разобрать слова:

- …слышишь?.. Прости меня, Эсмеральда, умоляю, прости!.. – точно в лихорадке, быстро шептал мужчина, сжимая холодные пальчики дрожащими ладонями; глаза его блестели. – Я глупец, презреннейший из смертных! Я больше не притронусь к тебе, пожалуйста, только не плачь!.. Хочешь, я провожу тебя к твоему мужу, прямо сейчас?.. Пусть я пропаду, пусть эта опустошающая любовь убьет меня, пусть иссушит дотла, по капле высасывая жизнь – пусть! Но ты – ты должна жить, слышишь?! Дыши, живи, пой!.. Только не умирай…

Обессиленный, опустошенный, осознав, наконец, что она больше не задыхается, Клод рухнул лицом на постель. Эсмеральда увидела, как судорожно сжались его кулаки, комкая одеяло, а потом услышала отчаянный, душераздирающий всхлип, который Фролло тщетно пытался сдержать. Удивленная этой вспышкой великодушия и последовавшего за ней неподдельного горя, цыганка даже забыла на время о собственном несчастье. Нервный приступ прошел, и теперь по щекам ее скользили быстрые слезы, даря облегчение. Нелегко было смириться с мыслью, что Феб ее не любит, но девушка, хотя и была совершеннейшим ребенком, выросла в суровой и мрачной среде и знала цену как жестокой действительности, так и сладостным иллюзиям. Как бы желанны ни казались последние, они неизбежно приводят к гибели, а значит не стоит доверять им.

Некоторое время придавленная тоскливым отчаянием красавица разглядывала корчившегося от не меньшей, а может и большей душевной муки человека, невольно проводя параллель между ним и собой. А потом осторожно дотронулась до плеча вздрогнувшего от ее прикосновения мужчины.

- Ты хочешь уйти? – глухим, дрожащим от подавляемых рыданий голосом спросил архидьякон, на поднимая головы, стыдясь своей слабости и не в силах справиться с ней.

- Нет, - помедлив, ответила Эсмеральда и провела пальчиками по обнаженной спине.

Она знала, как утешить этого человека. Знала, как подарить покой этой уставшей душе. И, тронутая как его жестом доброй воли, так и этой душераздирающей сценой, избавившись от своих иллюзий, цыганка проявила милосердие, о котором так долго и безуспешно молил ее несчастный влюбленный.

Девушка нерешительно коснулась губами его плеча, шеи… Судорожный вздох и горячая волна, сотрясшая тело Клода, вызвали у нее довольную улыбку. Точно марионетка в ее руках, тот повиновался малейшему изменению в поведении и настроении околдовавшей его цыганки: ярость оборачивалась нежностью, отчаяние – страстью, тоска – счастьем. Только ей было под силу одним жестом, одним словом, легким прикосновением, улыбкой подчинять этого несгибаемого человека. Эсмеральда чувствовала это, и удовлетворенная женская гордость теплом растекалась по телу.

Несколько минут неумелых девичьих ласк чуть не свели священника с ума от восторга: он боялся спугнуть это внезапно свалившееся на него счастье неосторожным движением, но и безответно сносить эту сладостную пытку тоже больше не мог. Медленно развернувшись и встретив ее теплый взгляд, прочитав в огромных, черных очах немое согласие, архидьякон одним рывком подмял под себя изящную фигурку, осыпая ее жгучими поцелуями, изливая в них отчаяние и утешая скорбь недавних тяжелых минут.

На этот раз плясунья неуверенно, но все же отвечала на его нетерпеливые ласки: осторожно поглаживала покрытую жесткими черными волосками грудь, покорно приоткрывала губки навстречу его жаждущим поцелуям, даже заставила себя не сжимать колени, когда почувствовала длинные, сухие пальцы, бережно поглаживающие круговыми движениями сокровенное средоточие женского наслаждения. Когда же эти самые пальцы погрузились в нее, уже охваченная желанием, девушка невольно чуть подалась навстречу. В эти сладостные минуты она постаралась вытеснить все мысли о Фебе, причинявшие теперь лишь нестерпимую боль, и забыться в объятиях боготворившего ее мужчины, полностью отдавшись сладостным ощущениям.

Соединение их оказалось неспешным и долгим. Бешеная страсть и нетерпение, сжигавшие Фролло все предыдущие разы, теперь были почти полностью удовлетворены за прошедшие сутки. Робкая же нежность цыганки вызвала в нем почти священный трепет, заставляя быть еще более мягким и сдержанным. Подчинив себе, наконец, собственную плоть, Клод менял темп, повинуясь лишь выражению ее лица.

Только когда распростертая на ложе прелестница забилась под ним в сладком экстазе, не сдержав крик острого наслаждения, священник позволил себе ускориться, глубоко вонзаясь во влажное лоно. Но теперь, по-видимому, дало знать о себе принятое снадобье: похоть терзала его со страшной силой, однако выхода не находила. Лишь когда напряжение достигло такого предела, что, казалось, готово было разорвать изнутри, капельки пота любовников смешались, насквозь пропитав простыни, а красавица вновь прильнула к нему всем телом, сцепив ножки за его спиной и сладко застонав от нового приступа блаженства, мужчина с протяжным вскриком замер глубоко в этом райском саду, сжав в медвежьих объятиях обмякшую, уставшую девушку.