В исступлении святой отец заметался по тесной камере, точно запертый в клетке раненый зверь, продолжая быстро говорить и почти не обращая внимания на замершую девушку.
- Когда на следующее утро я вновь услышал под окнами звуки твоего бубна, я впал в ярость. Я приказал прогнать тебя с площади, я запретил тебе впредь появляться перед Нотр-Дамом! Уже чувствуя зародившееся во мне неподвластное влечение, я все еще самоуверенно полагал себя способным справиться с ним. Глупец!.. Я надеялся изгладить из памяти твой образ, постом и молитвами заглушить, как в юности, вспыхнувшее плотское желание. О, каким наивным я был тогда!.. Ты действительно больше не появлялась на Соборной площади, однако недели сменялись неделями, а твой голос, твое извивающееся в танце тело никак не шли у меня из головы. Я забросил алхимию, я не мог сосредоточиться на молитве, я со страхом ждал наступления темноты, зная, что попытки уснуть обернутся для меня возней на раскаленной сковороде. Я будто при жизни угодил в ад!..В конце концов, я все же решился разыскать тебя, удостовериться, действительно ли ты так хороша, какой представляешься в моих видениях. Каждый день черной тенью скитался я по парижским улицам в сопровождении звонаря, напрасно вслушиваясь в окружающий шум. Наполовину уже обезумевший от бесплодности своих попыток, поздней осенью я все-таки нашел тебя в предместьях Парижа, такую же веселую, беспечную и прекрасную. Завороженный, я стоял в стороне от толпы и не знал, что приводит меня в большую ярость: твои бесстыдные движения или бросаемые на тебя взгляды зевак, полные вожделения. Никто не смеет смотреть на тебя так!.. Обессиленный, вернулся я в свою келью и на несколько месяцев заперся в обители, не желая более смущать свой разум. Я верил, что Творец не оставит меня, и рано или поздно греховные видения отступят. Вероятно, так оно и случилось бы: к концу зимы я почувствовал некоторое облегчение и уже считал себя идущим на поправку. Но в игру снова вмешался злой рок: с весной, подобно ласточке, вернулась ты на Соборную площадь, чтобы одним движением изящной ножки обратить в ничто все усилия последних месяцев! Побежденный, я склонился пред неизбежной судьбой. Справедливо полагая себя околдованным, я начал собирать над твоей головой грозу, которая должна была рано или поздно разразиться…
- Вы пытали меня, - всхлипнула Эсмеральда, нисколько не тронутая этой исповедью.
- Ах, если бы я мог повернуть время вспять! – воскликнул архидьякон, молитвенно простирая к ней ладони. – Возгордившийся, я полагал, что теперь только от меня зависит, когда грянет гром. Но и тут неумолимый рок оказался сильнее!.. Запущенную моей рукой безжалостную инквизиторскую машину уже невозможно было остановить. Нас обоих намотало на ее колеса, точно обрывки листьев. О, знала бы ты, что это была за пытка – видеть, как грубые руки грязных палачей дотрагиваются до твоей обнаженной кожи, как скрывается маленькая ножка в «испанском сапоге»! Первый же твой отчаянный крик боли заставил меня вздрогнуть, обжег, точно кнутом, ударил, будто копье в сердце!.. Я благодарил небеса, что ты сразу же подтвердила все обвинения: твоих мучений я бы не смог перенести, я бы выдал себя непременно! Безумец!.. Верил, что твои чары надо мной развеются после вынесения приговора. И, втайне от самого себя, с потаенной надеждой мечтал, что суд отдаст тебя в мои руки… Так и вышло.
- Суд отдал меня в руки палача, - дрожа, ответила несчастная. – На рассвете веревка обнимет мою шею… Но даже ее предпочту я вам! Убийца, это ты заколол моего Феба!..
- Да! – гневно вскричал Клод, и глаза его заметали молнии. – Да, и сделал бы это снова! Видеть, как ты расточаешь ему свои сокровища – о, это было невыносимо!.. Пустоголовому капитану со смазливым личиком! Мальчишке без гроша за душой, который походя сорвет бесценный цветок невинности, чтобы назавтра и имени твоего не вспомнить!.. Самовлюбленному повесе, которого не остепенит даже женитьба – а венчаться он, поверь, пойдет не с тобой, а с какой-нибудь богатой девчонкой с родословной чище, чем у породистой кобылы! Каждое сказанное тобой слово любви расплавленным золотым комом застревало у меня в горле: такое драгоценное в твоих устах, оно терзало меня нестерпимой болью… Как мог я безучастно наблюдать за его похотливыми руками, жадно ласкающими твое невинное тело, зная, что в пустых глазах его нет ничего, кроме бесстыдного желания? Разве мог я допустить это – я, кто готов умереть за один твой поцелуй, за одно доброе слово?.. Ну, скажи, где теперь твой капитан? Тебя поведут завтра на виселицу за его убийство, но он и слова не скажет, чтобы воспрепятствовать этому!..
Цыганка молчала. Помимо страха, ее душой начало завладевать неподдельное горе. Она отчаянно не желала верить словам обезумевшего святоши, но чуткое любящее сердце уже кольнули и ревность, и обида. И правда, где это видано: простая цыганка и знатный капитан королевских стрелков – смех, да и только. Но ведь он любит ее, он сам так сказал!.. Разве этого недостаточно?
- И все же, он молод, красив и беспечен, совсем как ты сама, - угрюмо продолжал Клод. – А что же мог предложить тебе я? Разве может дрянная черная ряса тягаться с блестящим солдатским мундиром? Тебе ведь безразлично, какое сердце бьется под ним… Тебя совершенно не волнует душа несчастного священника, угодившего по твоей милости в ад. Впрочем, пусть так, я смирился уже и с этим: не желаю иного Рая, нежели преисподняя, в которой будешь пылать ты, язычница!.. Пути назад нет. Для нас обоих… Так или иначе, ты теперь в моей власти. Придется выбирать, красавица: я могу спасти тебя от веревки, но после ты должна будешь пойти со мной. Довольно ты терзала меня, довольно был я твоим пленником! Ты владеешь моей душой, я же буду обладать твоим телом!.. О, девушка, сжалься надо мной, подари мне хоть сотую долю тепла, что ты так щедро расточала королевскому солдату – и я сделаю для тебя все, я буду чтить тебя, как Пресвятую Деву, я буду любить тебя, как ни один пес не любил своего хозяина!
Мольба, зазвучавшая в голосе пугавшего ее человека, его слабость укрепили Эсмеральду. Выпрямившись, она презрительно бросила ему в лицо:
- Если мне нужно выбирать между виселицей и тобой, я предпочту петлю.
Взбешенный архидьякон в неистовстве ударил кулаком по холодному камню стены. Мгновенно взорвавшая пальцы боль немного отрезвила. Взяв себя в руки, Фролло попытался успокоиться; не этого ответа он ожидал. Как глупо: так тщательно все подготовить, рассчитать, расставить сеть – и все напрасно. Он должен заставить ее согласиться, хотя бы потому, что, если она умрет, ему тоже не жить. Черная бездна безумия распахнет свою жадную пасть и заглотит его целиком – он понимал это так же ясно, как и то, что сейчас ему девушку не переубедить. Впрочем, он все равно попытался.
- Неужели ты, нераспустившийся весенний бутон, предпочтешь любви смерть?.. О, не смотри так на меня!.. Да, да, я люблю тебя, что бы ты об этом не думала!
- Ты, может быть, хочешь насладиться моим телом, - с отвращением произнесла узница; голос ее дрожал, - но ты понятия не имеешь, что такое любовь! О, мой Феб, почему же ты не приходишь спасти меня?.. Неужели ты так скоро мог забыть свою бедную Эсме…
Не дав ей договорить, Клод одним рывком оказался рядом с девушкой, крепко сжав окровавленной рукой ее белую шейку. Охваченная страхом, дернулась она, чтобы мгновение спустя замереть, подобно голубке в когтях филина.
- Не смей произносить при мне этого имени, или, клянусь, я не знаю, что я с тобой сделаю!!! – вспышка яростной ревности мгновенно погасла, едва святой отец встретился взглядом с пленницей; его хватка ослабилась, а мгновение спустя превратилась в нежное поглаживание. – Прости меня… прости, Эсмеральда. Но, пожалуйста, не мучь меня – ты видишь, я не могу этого более выносить. Прояви хоть каплю сочувствия к моей любви: я ведь не виноват, что эта страсть душит меня, лишает разума, высасывает жизнь… Я не искал ее, не звал; я боролся, сколько мог. Но Господь не сотворил человека равным по силе Люциферу, который возник теперь на месте непоколебимого, точно башня Нотр-Дама, Клода Фролло… Неужели же я внушаю тебе такую неприязнь, что сырая могила кажется мягче моей постели?.. Поверь, я не такой плохой человек, как ты, полагаю, думаешь. Эта страсть, это зароненное сатаной семя превратило меня в помешанного, что наводит ужас на тебя и на себя самого. Одно слово любви утешит и смягчит этот пожар, эту невыносимую жажду, терзающую меня вот уже год! И тогда ты увидишь настоящего Клода Фролло, а не полыхающий факел безумия; возможно, со временем, ты даже сможешь полюбить меня…
