Чтобы прийти к приемлемому принципу компенсации, необходимо ограничить класс действий, в случае которых можно требовать компенсацию. Некоторые типы действий совершаются регулярно и повсеместно, играя важную роль в жизни людей, и если запретить их какому-нибудь человеку, то он окажется в крайне невыгодном положении по сравнению с другими. Один принцип можно было бы сформулировать следующим образом: когда действие определенного типа запрещено определенному человеку из-за того, что оно могло бы нанести ущерб другим, и является особенно опасным, если его совершает именно этот человек, тогда те, кто запрещает ему это ради повышения уровня своей собственной безопасности, должны компенсировать его неудобства. Этот принцип относится к ситуации, когда эпилептику запрещено водить машину, но не к случаям принудительной русской рулетки и специализированного производственного процесса. Идея состоит в том, чтобы сосредоточиться на тех важных действиях, которые совершают почти все, хотя одни при этом представляют большую опасность для окружающих, чем другие. Машину водит почти каждый, тогда как игра в русскую рулетку или использование особенно опасных производственных процессов не является нормальной частью жизни почти всех людей.

К сожалению, при таком подходе к принципу компенсации очень многое зависит от того, как классифицировать действия. То, что имеется одно описание какого-либо действия человека, которое отличает это действие от действий других людей, не классифицирует такое действие как необычное и выпадающее из сферы применения описанного выше принципа. Но, с другой стороны, было бы слишком сильным утверждение, что любое действие, подпадающее под некоторое описание, примером которому могут служить действия почти каждого человека, в силу этого считается обычным и подпадает под действие принципа компенсации. Дело в том, что необычные виды деятельности также подпадают под некоторые описания действий, которые люди обычно совершают. Игра в русскую рулетку – это более опасный способ «развлекаться», а развлекаться разрешается; использование рискованного производственного процесса – это более опасный способ «зарабатывать на жизнь». Почти любые два действия могут быть истолкованы как одинаковые или разные в зависимости от того, попадают ли они в один и тот же или в разные подклассы базовой классификации действий. Эта возможность по-разному описывать действия затрудняет использование принципа, изложенного выше.

Если бы эти вопросы можно было удовлетворительным образом прояснить, мы могли бы пожелать расширить сферу действия принципа на некоторые необычные действия. Если использование опасного процесса – это единственный способ, каким данный человек может заработать на жизнь (а устроить другому русскую рулетку с револьвером, барабан которого рассчитан на 100 000 патронов, – это единственный способ вообще получить удовольствие для данного человека, при том, что, на мой взгляд, оба предположения экстравагантны), тогда, пожалуй, этому человеку запрет должен быть компенсирован. Если ему запрещено использовать единственный способ, каким он может зарабатывать на жизнь, то он оказывается в относительно невыгодном положении по сравнению с нормальной ситуацией, тогда как тот, кому запрещено использование самого выгодного из доступных для него вариантов действий, не находится в невыгодном положении по сравнению с нормальной ситуацией. Невыгодное положение, по сравнению с нормальной ситуацией, отличается от относительного ухудшения положения по сравнению с тем, что могло бы быть. Чтобы сформулировать «Принцип компенсации», можно было бы использовать «теорию невыгодных условий», если бы такая существовала: те, кто оказывается в невыгодных условиях в результате запрета совершать действия, которые только потенциально могли бы повредить другим людям, должны получить компенсацию за невыгодность условий, в которые они поставлены ради того, чтобы обеспечить безопасность других. Если выгоды от повышения уровня безопасности вследствие предполагаемого запрета будут меньше, чем потери тех, кто попал бы под его действие, то потенциальные сторонники запрета не смогут или не захотят выплатить достаточно большие компенсации; таким образом, запрет не будет наложен, что в данном случае совершенно правильно.

Принцип компенсации охватывает случаи, подпадающие под сделанное нами выше утверждение относительно запутанных проблем, связанных с классификацией действий. Применительно к этому принципу не удается полностью избежать сходных вопросов относительно обстоятельств, при которых кто-то попадает в особенно невыгодные условия. Но эти вопросы решать проще. Например, можно ли считать, что производитель, которому запретили использовать самый лучший вариант производственного процесса (хотя другие прибыльные возможности у него остались), находится в особенно невыгодной ситуации, если все остальные имеют право использовать наилучшие альтернативы, которые оказались неопасными? Конечно, нет.

Принцип компенсации требует, чтобы люди, которым запрещены определенные рискованные виды деятельности, получали компенсацию. Можно было бы возразить, что вы либо имеете право запрещать рискованные действия этих людей, либо не имеете. Если да, то вы не обязаны выплачивать людям компенсацию за те действия по отношению к ним, на которые вы имеете право; а если нет, то вы должны не разрабатывать порядок выплаты компенсаций за последствия ваших неправомерных запретов, а просто перестать запрещать. Ни в том, ни в другом случае запрет с последующей компенсацией не представляется правильным решением. Но дилемма «либо у вас есть право запретить это и тогда не нужно выплачивать компенсации, либо у вас нет права запрещать это и тогда вы должны перестать это делать» не описывает все возможные случаи. Вполне возможна ситуация, когда у вас есть право запретить действие, но только при условии выплаты компенсации тем, кому вы запрещаете.

Как это возможно? Является ли эта ситуация одной из рассмотренных ранее, а именно такой, когда нарушение границ разрешено при условии выплаты компенсации? Если да, существовала бы некая разделительная линия, ограничивающая запрет на совершение людьми некоторых рискованных действий, которую было бы разрешено пересекать, если бы сторона, чья граница нарушена, получала компенсацию. Но даже если это так, поскольку в обсуждаемых случаях мы можем заранее установить, кто те конкретные индивиды, чьи действия подпадут под запрет, то почему мы не обязаны вместо того, чтобы запрещать им какое-либо опасное действие, заключить с ними договор, по которому они согласились бы не совершать его? Почему бы не предложить им стимул, нанять или подкупить их, чтобы они воздержались от совершения этого действия? Обсуждая выше вопрос пересечения границ, мы отметили отсутствие убедительной теории справедливой цены или убедительного довода в пользу того, что выгода от добровольного обмена должна доставаться одной из сторон. Мы говорили, что вопрос о том, какая из допустимых точек на контрактной кривой должна быть выбрана, следует оставить на усмотрение договаривающихся сторон. Это рассуждение приводило к выводу, что предварительные переговоры лучше, чем выплата полной компенсации после события. Однако в данном конкретном подклассе случаев, по-видимому, правильным действительно является единообразный выбор одной из крайних точек контрактной кривой. В отличие от обменов, в которых выигрывают обе стороны и неясно, как разделить выгоды от обмена, в переговорах о воздержании одной стороны от действия, которое подвергнет или могло бы подвергнуть опасности другого человека, эта сторона должна получить только полную компенсацию и ничего сверх того. (Плата за воздержание от разрешенного действия, которую эта сторона могла бы обсуждать, не является частью ее потерь вследствие запрета того действия, последствия которого ей обязаны компенсировать.)

Если я покупаю у вас товар или услугу, я получаю выгоду от вашей деятельности; благодаря ей я становлюсь богаче, чем если бы вы ею не занимались или вообще не существовали. (Будем игнорировать осложнение, возникающее в связи с тем, что некто один раз мог бы продать качественный товар тому, кому он в общем наносит ущерб.) Однако если я плачу вам за то, чтобы вы не наносили мне ущерба, я не получаю от вас ничего такого, чего не имел бы в ситуации, если бы вы вовсе не существовали или существовали, но не имели бы никаких дел со мной. (Это сравнение неуместно в случае, если я заслуживаю тот вред, который вы мне нанесли.) Грубо говоря, продуктивная деятельность делает покупателей богаче по сравнению с ситуацией, в которой продавец не имел бы с ними вообще никаких дел. Точнее, это дает нам необходимое, но недостаточное условие непродуктивной деятельности. Если ваш ближайший сосед планирует построить на своей земле что-нибудь кошмарное и у него есть на это право, возможно, вам было бы лучше, если бы он вообще не существовал. (Никто другой не стал бы строить это уродство.) Однако выплата ему отступного за отказ от планов строительства будет продуктивным обменом[82]. Предположим, однако, что сосед не хочет ничего строить на своем участке; он придумал свой план и рассказал вам о нем только для того, чтобы продать вам свой отказ от него. Такой обмен не был бы продуктивным; он только освобождает вас от угрозы, которой бы не было, если бы не возможность получить с вас плату за отказ от нее. Можно представить обобщенную ситуацию, в которой сосед нацелился бы не только на вас. Он может придумать план строительства и предложить нескольким соседям купить отказ от него. Тот, кто купит, будет «обслужен» непродуктивно. О том, что такие обмены непродуктивны и не приносят выгоду обеим сторонам, свидетельствует тот факт, что если бы они были невозможны или запрещены, так, чтобы каждый знал об их невыполнимости, то одна из сторон потенциального обмена ничего бы не потеряла. Это была бы поистине странная разновидность продуктивного обмена, если в результате запрета на него одна из сторон ничего не теряет! (Сторона, которая ничего не платит за отказ или не нуждается в этом, потому что у соседа нет другого мотива продолжать свои действия, оказывается в выигрыше.) Хотя люди ценят молчание шантажиста и платят за него, его молчание не является продуктивной деятельностью. Его жертвы ничего не потеряли бы, если бы шантажист просто не существовал и тем самым не угрожал бы им[83]. И они ничего не потеряли бы, если бы было известно, что обмен абсолютно невозможен. В соответствии с избранным нами подходом продавец такого молчания может законно брать деньги только за то, от чего он отказывается, сохраняя молчание. То, от чего он отказывается, не включает плату, которую он мог бы получить за воздержание от разглашения информации, но включает выплату, которую он мог бы получить от других за разглашение этой информации. Соответственно автор книги, обнаруживший информацию о другом человеке, которая способствовала бы продажам, будь она включена в книгу, имеет право назначить цену за отказ от включения этих сведений в книгу, если кто-нибудь (в том числе тот человек, которого касается эта информация) заинтересован в сделке. Он имеет право потребовать сумму, равную ожидаемой разнице в доходах от книги, содержащей эту информацию, и не содержащей ее; он не имеет права требовать максимальную сумму, которую он мог бы получить от того, кто покупает его молчание[84]. Охранные услуги производительны и приносят выгоду получателю, а «предоставление крыши» непроизводительно. По сравнению с ситуацией, когда вы вообще не сталкиваетесь с рэкетирами, вы ничего не выигрываете, купив у рэкетиров отказ от причинения вам ущерба.