Джеки оглянулась на толпу родственников. Криспин, стараясь не привлекать внимания, искал ее глазами, но ее и Тома надежно защищала высокая ограда вокруг чьего-то фамильного склепа.

Он слегка поклонился и пошел к воротам. Его темно-серая мантия как-то странно сливалась с серой каменной стеной, вдоль которой он шел, как будто он постепенно растворялся в пейзаже. Было удивительно темно, словно от полудня день сразу перепрыгнул к глубоким сумеркам. Тяжкие грозовые тучи клубились прямо над головой, по временам принимая странные, пугающие формы.

Джеки вдруг последовала за Томом, который уже подошел к кладбищенским воротам. Она чуть не припустила бегом, подхватывая на ходу тяжелые длинные юбки чопорного траурного платья, но чуть только поравнялась с воротами, как поняла, что его и след простыл. Появляется из ниоткуда, исчезает в никуда.

Она еще раз огляделась по сторонам, развернулась и медленно побрела к семье под моросящим дождем. Сейчас все трансгрессируют домой, сядут за длиннющий стол в гостиной Хепзибы, растянутой до предела при помощи удивительной магии, в гостиной, где никогда не бывало столько народу одновременно, примутся лицемерно вспоминать ту, которую почти не знали и раз в сто лет навещали при жизни. Будут стараться незаметно — а потом всем станет все равно — разглядывать все занятные вещицы на полках и в застекленных шкафах. А потом душеприказчик покойницы зачитает ее завещание, и добрая половина этой толпы сбежит почти сразу же, потому что им не достанется ни ложечки, ни простенькой чашки из драгоценного старинного фарфора.

И вот когда вся эта орава разбежится, Джеки снова обретет покой.

— Где пропадала? — шепнул Криспин, когда она вернулась к остальным. Он окинул ее внимательным взглядом.

— Хотела побыть одна, — ответила Джеки. — Устала от этой толпы. Не от тебя, конечно, ты не подумай, — поспешно добавила она, безотчетно беря его за руку. — Ты-то здесь не ради тетиного наследства.

Как во сне она следовала за семейством, как во сне заняла свое место за столом, когда пришло время поминального обеда.

— И эта здесь… — раздалось с правой стороны. Джеки устало подперла руку головой, поставив локоть прямо на стол. Демонстративно. Говорившая зафыркала, и хоть Джеки и не удалось ее увидеть, она была почти уверена, что это была Бертрана. Ну или какая-нибудь из ее наперсниц, которая распивала с ней бесконечные чаи, дожидаясь оглашения завещания и перемывая кости всем без исключения.

— Это семейное дело!.. — донеслось с той же стороны. — Разве здесь место…

Джеки возвела глаза к потолку. Вот бы хоть каплю того яда, что оказался в какао бедной тети Хепзибы. Джеки представила себе, как говорившая вдруг умолкает и начинает синеть лицом, нечаянно, разумеется, совершенно случайно подавившись вкуснейшими каперсами.

Ей нестерпимо сильно хотелось терпко-кислого чаю с лимоном, а не всей этой изобильной еды. А еще ее мысли то и дело возвращались к Тому и предстоящей встрече.

— Джеки, ты здорова? — раздался вдруг шепот из-за левого плеча. Мама, конечно.

— Да, мам, все в порядке.

— Почему не ешь?

— Не хочется. Устала.

— Попросить подать тебе чаю?

— Нет, мам. Я подожду, когда все будут пить. Спасибо.

Джеки неловко улыбнулась матери левой стороной лица, все так же глядя в пространство. Напротив нее, отделенные от нее хрустальными бликами и мерцанием свечей, покачивались в полусвете размытые пятна чьих-то лиц, искры, разбрасываемые бриллиантовыми украшениями, тусклые отблески золота.

Сбежать бы отсюда к чертовой матери.

Рука сама потянулась к старинным часикам, висящим на поясе, на крученой бронзовой цепочке. Почти пять. Надо же, как быстро пролетел день. Совсем немного, и…

Она понятия не имела, о чем будет говорить с Томом и зачем его позвала. От этого становилось страшно, неловко и как-то тошно. А еще более неловко было от того, что ему явно не понравилось ее приглашение.

Внезапно ее осенило: Бертрана ведь говорила, что Хепзиба не на шутку увлеклась красивым гостем. А зная ее легкомысленный характер, легко предположить, что вела себя она соответствующе. Может быть, Том решил, что яблочко от яблони упало совсем недалеко, и Джеки тоже начнет с ним флиртовать? Конечно же, ему были в тягость заигрывания женщины, которая годилась ему в матери, самое меньшее, да еще и… чувство вины пронзило Джеки, и она вспомнила, какой молодой и свежей казалась тетя после того, как она избавила ее от краски на лице и кричащих цветов.

Но ведь Тому она показывалась совсем другой. С ужасным вульгарным макияжем, в ярких безвкусных платьях. И, уж конечно, ее авансы вряд ли могли доставить удовольствие молодому и красивому — Джеки внезапно ощутила горячую краску, взошедшую на щеки — такому красивому и молодому мужчине.

Щелк-щелк-щелк… Джеки вдруг заметила, что нервно щелкает крышечкой от часов, открывая ее большим пальцем и снова закрывая. Звук почти терялся в гуле голосов и звоне приборов, но она мгновенно захлопнула крышечку и сжала руки под столом.

Тем временем подали чай, мороженое и невообразимый ассортимент сладостей. Джеки неловко подцепила маленькой ложкой подтаявший крем-брюле, и тяжелая капля бухнулась прямо на ее платье.

— О, милочка, какое несчастье, — немедленно воскликнул притворно сочувственный голос справа. Та же самая ведьма, и как она только все видит? Никак ей покою нет. — Позвольте, я вам помогу!

Джеки не успела возразить ни слова. Обильный слой густой пены покрыл весь перед ее платья, от шеи и до самых бедер. Пена почему-то пахла маггловским отбеливателем, и Джеки это очень не понравилось. Зато родственница улыбалась.

— Тергео! — воскликнула Джеки, направляя на пену свою собственную палочку. Здесь мало кто ее видел в действии, и сияющая надпись «Певерелл» произвела на многих почти такое же впечатление, как и на Тома.

Пена исчезла, но поганое предчувствие не обмануло Джеки: весь перед ее черного платья, где была пена, стремительно рыжел на глазах. Ведьма, наколдовавшая пену, притворно ахнула.

— О Мерлин! — воскликнула она. — Я вместо пятновыводителя добавила отбеливатель! Какое несчастье!

Джеки с оглушительным скрипом отодвинула стул и вскочила. Ее так и подмывало сделать какую-нибудь ответную пакость, но невероятным усилием воли она все же сдержалась.

— О да. Какая нелепая случайность, — тихо сказала она. Впрочем, в столовой уже несколько минут царила такая тишина, что ее слова донеслись до обоих концов стола. Все еще сжимая палочку в ладони, Джеки выбралась из-за стола и быстрым шагом направилась вверх, в свою спальню. Платье было мокрым, тяжелым, и отвратительно пахло отбеливателем.

Захлопнув дверь, Джеки прижалась к ней спиной, тяжело дыша. Ее ярости хватило бы сейчас, чтобы спалить полгорода, не говоря уже о стуле под толстой задницей названной родственницы.

Едва не ломая ногти, Джеки принялась раздраженно расстегивать длинный ряд матерчатых пуговиц. Платье казалось безнадежно испорченным. По крайней мере, прямо сейчас. Джеки разложила его на постели и провела над ним своей палочкой.

— Репаро!..

Но ничего не изменилось. Рыжие пятна никуда не делись.

— Репаро!..

Видимо, нужно было применить что-то другое, но в голову ничего не лезло.

Джеки подошла к окну и распахнула рамы настежь, жадно вдыхая сумеречную сырость, напоенную ароматом запущенного сада. Внезапно тени зашевелились и ожили, и Джеки заметила Тома, стоящего на прежнем месте, у кустов боярышника. Его глаза безучастно блуждали по фасаду, и уже через миг два взгляда встретились.

Только несколько секунд спустя Джеки поняла, что стоит перед распахнутым окном в одной только шелковой нижней сорочке. Том, видимо, тоже не сразу это понял и отвел взгляд только тогда, когда Джеки попятилась в глубину комнаты.

Но что… что он здесь делает? Не пробило даже шесть, а он уже тут.

Джеки распахнула сундук, выхватила первое попавшееся платье — плевать, подходит ли оно к случаю или нет, не ее вина, что настоящее траурное навсегда испорчено, — и, поспешно одевшись, пулей вылетела в сад.