Она только что чуть не убила его.

Ханаби поняла, что из глаз бегут слёзы, только когда почувствовала на губах солёную влагу. Через мгновение она этими губами вжалась в губы Обито — то ли чтобы показать, как ей больно от его слов, то ли чтобы он не видел её плачущей. Её трясло, она захлёбывалась в смеси из его губ и своих слёз. Его руки осторожно легли ей на спину. Обито не пытался её успокоить. Он просто был рядом — и это всё, что было нужно сейчас Ханаби. Его тепло, его сила и его спокойствие. Обито разорвал поцелуй, прижал её к себе и положил свой подбородок ей на макушку.

— Я не прогоняю тебя, — произнёс он после долгого молчания за её спиной куда-то в дождь. — Ты вообще сейчас всё, что у меня есть. Я перемещу тебя в деревню, как только ты об этом попросишь. Но без твоего согласия — нет. Не знаю, зачем ты сейчас здесь, со мной. И всё же я рад этому.

Комментарий к Фрагмент

XXIII

* Печати изанаги: кролик, свинья, овца.

http://savepic.net/8019742.jpg

http://savepic.net/8053523.jpg

====== Внесюжетные размышления автора ======

Комментарий к Внесюжетные размышления автора К сожалению, в примечания к предыдущему фрагменту эти теоретические моменты не влезли. Те читатели, кто не любит ковыряться в техниках – смело пропускайте данный фрагмент и переходите к следующему=)

Применительно к изанаги я в данном случае (!) принимаю за канон скорее аниме, чем одну лишь мангу. Хотя аниме не слишком последовательно раскрывает данную технику. В частности, по манге, изанаги не призвана воскрешать других — и об этом говорится в главе про Данзо (которая почти точно повторяется и в аниме). Это гендзюцу «на себя». Однако в серии с хрониками прошлых войн Учиха одним глазом оказывается возможным воскресить несколько человек. Да и Кишимото в манге довольно непоследователен. Так, по-прежнему актуален вопрос — требуется ли для использования изанаги обладание ДНК Сенджу? Обито во время битвы с Конан (спустя более 30 глав после первого упоминания этой техники во время боя Данзо) говорит, что да. Но по словам Итачи (спустя более 100 глав после Данзо) выходит, что не требуется, т.к. изанаги когда-то превратилось в просто массовое бедствие клана Учиха, а обладание там всех и каждого (да и вообще кого-нибудь) клетками Сенджу, мягко говоря, сомнительно. Особенно учитывая их (клеток) малую адаптивность при трансплантации, а также бесконечную вражду между этими кланами (что исключает скрещивание). Выходит, Кишимото за 100 глав слегка растерял /зачеркнуто/ изменил свои изначальные представления об изанаги. И совсем уж много вопросов порождает фраза Обито про то, что с полным подчинением себе ДНК Сенджу он обрел «совершенное изанаги». Что это за зверь такой — «совершенное изанаги»?

Суть изанаги вообще довольно спорна. Например, остаётся не до конца понятным момент, сколько времени эта техника может быть активна у Учиха. Представляется, что у Данзо как не принадлежащего к клану Учиха длительность работы одного глаза в режиме изанаги ограничивается необходимостью расходовать огромное количество чакры на применение шарингана вообще и такой высококлассной техники в частности. И то, он ещё и увеличил её длительность за счёт наличия в его теле клеток Сенджу. То есть минута на глаз — это не про Учиха. Судя по всему, у них после активации техники она длится до тех пор, пока владелец шарингана не растратил всю свою чакру. Поясню. Для того, чтобы эта техника работала, её надо предварительно активировать, как бы «сохраниться» в какой-то момент, чтобы потом, в случае обширных повреждений, по своему желанию вернуться в то, «сохранённое» состояние. После этого глаз слепнет и техника завершается, даже если чакра ещё осталась.

Однако это ещё не все загадки изанаги. Например, касается ли это только физических повреждений? Судя по всему, да. Даже несмотря на абстрактные фразы Итачи про «отмену событий» и «сохранение выгодного результата», использование этой техники, пожалуй, исключительно боевое, а значит — речь о выживании. Всё же нового она ничего не создаёт. Она всего лишь отправляет уже созданное (то есть произошедшие события) в небытие. И это, кстати, ещё раз доказывает, что здесь задействована лишь энергия Учиха — Инь — и не задействована Ян Сенджу. И что техника сотворения, используемая Рикудо, имеет общее с изанаги, однако это всё же не одно и то же. Изанаги — лишь часть этой техники. Рискну предположить, что под «совершенным изанаги» Обито имел в виду как раз её — технику Рикудо. Ну, это хвастун Обито) С годами он не растерял любви к высокопарным заявлениям) Эволюция от “я стану Хокаге” к “я стану Рикудо-сеннином” =D

Будем считать, что его изанаги пусть и не даёт ему возможность творить подобно Мастеру Шести Путей, но, по крайней мере, обеспечивает «автоматическую сохранку» окружающего шаринганом (который, как известно, видит и сквозь повязку) каждые несколько секунд — без специальной предварительной активации. Таким образом, Обито смог «отменить события», касающиеся целостности Ханаби, а также потери им чакры за счёт семян Зецу, благодаря тому, что с тех пор прошло всего лишь несколько мгновений (это чтобы не было слишком имбово=)). Таким образом, складывать печати заранее ему не было нужно. Только в момент непосредственного применения техники.

Если у кого-то есть ещё какие-то соображения по этому поводу, буду рада их обсудить и совместно с вами родить в этом споре какую-нибудь истину.

====== Фрагмент XXIV ======

Он сверху.

Она чувствует, каким твёрдым становится его живот каждый раз, перед тем как его бедра бьются о её; это сводит с ума. Как перекатываются мышцы его плеч во время ритмичных движений тела. Ханаби ни капельки не тяжело, а значит, весь его вес ложится на его руки. Даже в переходящем в полную темноту сумраке видно, что одна из них светлее. Иногда он останавливается, вжимается в неё, опускаясь на локти, и становится совершенно неподвижен. Затем он принимается губами исследовать её лицо, сантиметр за сантиметром, будто считая эти сведения более надёжными, чем добытые с помощью шарингана. Она знает, что в эти моменты ему нужна передышка, потому что удовольствие вот-вот может накрыть его с головой, а он хочет подождать её. Ханаби не замечает, как начинает непроизвольно извиваться под ним, тереться о жёсткую кость внизу живота, требуя продолжения движения. Обито улыбается, позволяя тереться и в это время целуя её сосок, и вдруг прерывисто вздыхает, когда Ханаби сама вжимается в постель, а потом ведёт бедрами вверх, заставляя его член выйти и войти ещё раз. Он сдерживается из последних сил и просит: «Ханаби, подожди», — крепче сжимая её плечи, напрягаясь всем своим сильным телом. Она целует его лицо. Сейчас он не может отстраниться, хотя всё ещё рефлекторно слегка отворачивает располосованную шрамами щёку, будто извиняясь за собственное несовершенство. Ханаби хватает его за затылок и прижимает к себе той щекой. Всё ещё держа его голову, она проводит языком каждый шрамик, Обито дышит тише, боится шелохнуться и выглядит совершенно беззащитным. Самый любимый её шрамик — пересекающий губу. Во время каждого их поцелуя она всегда невольно сбивается на то, что начинает ласкать его, заставляя этим Обито немножко напрягаться. Их поцелуи почти так же редки, как секс, поэтому ему не удаётся привыкнуть к тому, что Ханаби принимает его таким, что она не видит в нём ничего отталкивающего. Он нервничает. Но Ханаби не теряет надежды заласкать его до смерти, чтобы он научился совершенно забывать об этом.

Обито потихоньку начинает двигаться, Ханаби обхватывает его обеими ногами, углубляя проникновение. Сейчас ей уже почти не больно, хотя поначалу казалось, что Обито внутри настолько много, что её вот-вот разорвёт на кусочки. Иногда он забывается и позволяет себе пару-тройку резких, грубых толчков. Ханаби вскрикивает, когда он входит в неё полностью — обычно до конца он не помещается. Обито немного приходит в себя, замедляется, безмолвно просит прощения, жарко ловя её губами и сбито дыша. Боль внутри утихает, и она снова подаётся ему навстречу, позволяя продолжить. Теперь он особенно нежен и осторожен, но его хватает ненадолго. Слишком сильны ощущения, слишком он нетерпелив. Скорость нарастает, и Ханаби находит удовольствие в этом темпе, и мысленно умоляет не останавливаться, и в какой-то момент замечает, что уже шепчет это вслух. Она кусает его куда-то между плечом и шеей, он рычит, его мокрые волосы щекочут ей лоб. Она слизывает с его кожи капельки пота, периодически не в силах сдерживать стоны от того, как же приятно он трётся животом там, где нужно. Волна наслаждения подступает, подступает — и окатывает Ханаби с головы до ног, заставляя сгибаться пополам, оставлять рядом с его ключицей отметины зубов, вжимаясь в него всем своим существом. Она обвивает его руками так крепко, что когда из-за её тугих нежных спазмов внутри Обито не выдерживает и срывается тоже, он успевает выйти только в самый последний момент и, плотно прижатый к ней, заливает горячим её живот. Из его груди вырывается низкий стон, такой сладкий, что Ханаби хочется поймать его ртом, впитать его, по позвоночнику пробегают мурашки до самой шеи и — боже, пусть он стонет ещё и ещё. Её пальцы впиваются в его спину, она чувствует его дрожь. Обито зарывается лицом в её шею и волосы и лежит так — долго, пока Ханаби наконец не начинает задыхаться под его тяжестью.