Ей недостаточно. Она просит его приподняться, выскальзывает и вытирает живот простынёй, хитро и хищно поглядывая на Обито, который так и плюхается вниз, не в силах пока сделать ни одного лишнего движения. Она подбирается к нему, ложится на спину грудью и аккуратно кусает в шею, сразу под волосами. Он мурлычет и едва заметно выгибается ей навстречу. Она трогает языком краешек уха, ему щекотно, он зарывается лицом в подушку, чтобы спрятаться. Ханаби пробегает подушечками пальцев по бокам — он вздрагивает, напрягается. То, как он боится щекотки, будоражит её и заставляет возбуждение пульсировать внизу живота сильнее. Она ещё немного мучает его этим, гладя рёбра и наблюдая, как мышцы перекатываются под кожей лопаток. Обито вцепляется руками в матрац, но не пытается скинуть с себя Ханаби. Так взрослый пёс разрешает играть с собой щенкам, даже если они делают больно.
Он снова берёт её уже сидя, прижимая спиной к холодной стене. Она физически ещё не совсем отошла от предыдущего, между ног слишком чувствительно, и рука Обито оказывается бесцеремонно оттуда вытолкнутой. Он сажает её на себя — её колени по обе стороны от него — и у самого входа гладит мокрой головкой. Это почти невыносимо, но это нежнее, чем пальцы, и вскоре Ханаби привыкает, и чувство жгучей пустоты внутри растёт. Эта пустота уже готова принять в себя Обито, но он не торопится, дразнит. Ханаби внезапно ощущает себя такой маленькой рядом с ним. Он её держит одной рукой, не давая холоду камней добираться до её спины, а она вся помещается у него на коленях. Она смотрит вниз на него, истекающего смазкой, и внезапно чувствует, как он целует её в макушку. Заботливо, с оттенком покровительственности. Она опускает руку, касается кончиками пальцев дорожки волос от пупка и ниже. Обито шумно выдыхает прямо возле уха, едва не оглушая её. Несмело касаясь в самом низу нежной, сморщенной кожи, Ханаби вырывает у него хриплый стон. Обито дрожит, его движения становятся смазанными, он разжимает руку, отпускает себя, подхватывает Ханаби под попу и начинает медленно, осторожно насаживать. Она висит в воздухе, его рука подрагивает от напряжения. Обито откидывает голову назад, она утыкается ему в грудь, находит затвердевшие кружки и берёт один в рот, сжимая второй пальцами. Что-то странное происходит с Обито, кажется, у него сбиваются все ограничители, и он резко опускает Ханаби на себя, безбожно дрожа и хватая ртом воздух. Боль молнией пронзает Ханаби снизу вверх, она от неожиданности сильно сжимает зубы. Обито рычит и прижимает её голову к себе, словно эта боль от её укуса ему нравится, словно он за свою несдержанность её заслужил. Он хватает Ханаби под мышки и чуть-чуть приподнимает, с запозданием давая время к себе привыкнуть. Ханаби так больно, что она едва сдерживает слёзы. Обито замечает, что что-то не так, выходит из неё, бережно опрокидывает её спиной на постель и долго и жадно целует живот. Его влажное горячее дыхание лечит, возвращает одновременно спокойствие и возбуждение. Вдруг Обито ныряет ниже и одним прикосновением языка вышибает весь воздух из лёгких Ханаби. Он никогда так не делал, никогда её там не целовал. Ханаби в приступе внезапного смущения хочется сдвинуть ноги, чтобы он так близко не смотрел на неё, но Обито их держит. Он продолжает изучать языком чувствительную поверхность, мягко прогоняя напряжение и страх Ханаби. И вот она уже не замечает, когда успела в сладкой истоме вцепиться в его волосы; пальцы второй руки непроизвольно мнут подушку… Ханаби не знает, сколько это длится, но к концу у неё уже всё плывёт перед глазами, она что-то бессвязно шепчет, прерывая сама себя стонами и, кажется, кусая свою же руку. Когда это заканчивается, Обито еле ворочает языком, но выглядит таким довольным, словно это был его собственный оргазм.
Ему хватает двух рывков рукой, чтобы освободиться тоже, и вот она уже лежит у него на плече, чувствуя, как его дыхание выравнивается, и едва удерживаясь, чтобы не прижаться губами к любимому шрамику. Ханаби очень интересно, о чём он думает после секса. Она настойчиво прогоняет иголкой впивающуюся мысль о той, другой, чьё имя он бормотал в бреду в госпитале. Её больше нет. Значит, волноваться не о чем.
Ханаби кладёт руку ему сверху на сердце. Он её почти сразу накрывает своей. Такой трогательный жест. Разве может быть такое, что он в этот момент думает о ком-то другом?
====== Фрагмент XXV ======
— Шикамару! Как так вышло? Я жду объяснений, — не то чтобы Цунаде грезила встречей с дедом. Она так и не придумала, как будет объяснять ему и его добродушию, почему его воскрешение обстоит именно таким образом. Но две неудачи за один день…
— Судя по всему, к делу имеет отношение пропавший из хранилища шаринган. Кто-то вернул его Учихе либо вживил себе и собственноручно его телепортировал. Покинуть госпиталь иначе как с помощью камуи он не мог. Учитывая состояние Учихи, наиболее близок к реальности второй вариант.
— Какова вероятность того, что он до сих пор в пределах деревни?
— Никакой. Имея возможность перемещаться куда угодно, оставаться в деревне, и вообще в Стране Огня, было бы глупо.
— Неизвестный как-то проник в хранилище, минуя охрану. Означает ли это, что он тоже изначально обладал какими-то пространственно-временными техниками?
— Сложно сказать. Мы до конца не знаем всех способностей Мадары. Но, думаю, если бы это были техники джикукана, ему ничего не стоило бы захватить и риннеган. Однако по непонятной причине он этого не сделал. Зато убрал свидетеля из клана Хьюга. Очевидно, тот засёк его бьякуганом сквозь стены лаборатории. Возможно, я плохо знаю Мадару… Но почему-то у меня создалось впечатление, что он не очень-то скрывает свою личность и вряд ли станет терять время на устранение свидетелей. Он и так наш единственный подозреваемый. С другой стороны, он мог сделать это затем, чтобы Хьюга не поднял тревогу и охрана Учихи не была усилена. Ему нужна была возможность максимально беспрепятственно его вытащить.
— Какаши доложил, что, как только узнал о случившемся, немедленно сделал вылазку в камуи. Однако ничего не обнаружил. Ему приказано повторять их регулярно по мере возможности глаза. Однако после перенапряжения на поле боя его шаринган в очень плохом состоянии. Неизвестно, когда в следующий раз он сможет использовать додзюцу.
— Остаётся, конечно, ещё одна версия… — Шикамару задумался. — Не исключено, что среди шиноби деревни есть предатель.
Хината не находила себе места. Токума-сан мёртв, Ханаби исчезла… Со времени последней тренировки сестры в семь вечера предыдущего дня её больше никто не видел. Никаких следов.
Место смерти Токумы-сана, дежурившего в ту ночь по кварталу, наводило на мысль о том, что и Ханаби нужно было искать где-то там. Он едва ли не лучший в клановом додзюцу и, кроме того, шиноби с развитым чувством долга. Отец всегда ему доверял. Токума-сан скорее умер бы, чем глаз спустил с Ханаби. Впрочем, он как раз умер… А это означает, что похищение Ханаби как-то связано с исчезновением тщательно охраняемого шарингана врага. Скорее всего, и проклятый глаз, и её сестрёнку похитил один и тот же человек. Бедный Токума-сан… Он явно сделал всё, что мог, чтобы это предотвратить.
Была ещё одна догадка. Хината бы не рискнула никому об этом рассказать.
Что-то подсказывало, что Токума-сан — а значит, и Ханаби — неспроста оказались возле госпиталя… Как-то это связано с тем, что в последнее время сестру было оттуда не вытащить. Хината была склонна считать повышенный интерес к этой угнетающей морально и физически деятельности скорее нездоровым и сильно беспокоилась за неё. Поэтому приказ отца присматривать — то есть шпионить — за сестрой на службе удачно ослаблял муки совести. Всё-таки она не по собственной воле это делает, да и к тому же на благо Ханаби…
Когда будучи на первом этаже и привычно сканируя помещения в поисках сестры Хината впервые заметила сквозь потолок, что Ханаби находится в комнате Учихи, она так и застыла на месте с включенным бьякуганом, готовая в любую минуту туда рвануть. Однако выглядело так, будто Ханаби просто делает ему перевязку. Она занималась этим так увлечённо и старательно, что Хината так и не решилась вмешаться. Она с тревогой проследила всю перевязку до конца, пока не убедилась, что Ханаби покинула палату цела и невредима. Если бы Хината за час до этого не проводила ему блокировку тенкецу и не была уверена в том, что он совершенно не опасен, она бы уже давно вытащила оттуда Ханаби, нарушив приказ Цунаде-самы держать его личность в тайне. А так для сестры он был обычным пациентом. Хината сама иной раз не могла отделаться от чувства жалости к нему, как к остальным больным. Одно дело — разумом понимать, сколько жизней разрушил этот человек, сколько горя причинил миру шиноби, абстрактно ненавидеть его всей душой за всё, за Неджи, за Наруто, за эту жуткую войну, за всех остальных пациентов, которыми под завязку напичкан госпиталь. Другое дело — постоянно контролировать себя при процедурах, оберегая его жизненно важные точки, чтобы ни в коем случае не повредить необратимо систему циркуляции чакры… Это долго, монотонно, это сродни заботе, а потому заставляет воспринимать его как нечто живое. Вот его сердце бьётся под её руками. Как у них, как у всех. Он не монстр, он из таких же плоти и крови. Ему больно от неосторожного прикосновения — и Хината едва сдерживается от того, чтобы не попросить прощения. Она усилием воли возвращает все негативные чувства к нему, вспоминает, как это лицо было искажено безумием где-то над головой Джуби, извивающиеся деревянные пики, пронзающие грудь Неджи… И тем не менее он перед ней настолько беспомощен, что она просто не может желать ему смерти. Но и лечить тоже не может. Её словно парализует при мысли обработать ему раны. Хината делает своё дело — перебивает тенкецу — и уходит, мучимая совестью одновременно и за своё сочувствие (этим самым она будто предаёт деревню), и за свою чёрствость. Она знает, что без чакры его раны не заживут совсем или заживут ещё очень не скоро. Оказалось, чувствовать себя невольным палачом своего врага не так уж и сладко. Во всяком случае, никакого облегчения это не даёт. Поэтому когда Хината увидела там Ханаби, какая-то часть её была рада, что кто-то по незнанию не испытывает к нему такого же отвращения и может хоть немного помочь. Хотя бы облегчить страдания. В конце концов, заживут его раны или нет, Хината без проблем сможет и дальше подавлять его чакру.
