«Спасибо, ма-а-ам» – подумала Аббигейл и тут же покраснела, как самый спелый арбуз.

Женщина, что скрылась за дверью, совсем не походила на ту, которой была до ухода отца. Раньше, она казалась Аббигейл мягкой, уступчивой и способной сгладить любую ссору. Позже, мать начало все раздражать и она, будто высохла изнутри, уничтожив в себе всякие чувства. Неуклюжесть дочери донимала ее больше всего. Маленькая девочка роняла любую еду на себя, встречала каждый дверной проем и острый угол. А от колких замечаний матери, ей и вовсе не удавалось вырастить такую же кошачью грацию.

– В кого же ты такая? – причитала женщина.

Девочка с криками убегала в свою комнату и сидела там часами, закрывшись тяжелыми шторами и ругая себя за то, что совсем непохожа на родителей.

Аббигейл отогнала мысли о детстве прочь и посмотрела на часы. Восемь часов утра, девушка опаздывала. Она мигом бросила корочки хлеба на тарелку и начала бегать от одного края комнаты в другой. Аббигейл собирала в кожаную обтёртую сумку тетради, ручки, книги, которые валялись просто на полу. Она быстро накидала что-то в смс, завязала волосы в высокий хвост, из которого выпадали пряди, неуклюже натянула серый растянутый свитер и последний раз взглянула на себя в зеркало. В отражении сначала мелькнула грусть, а затем Аббигейл скорчила страшную рожицу, высовывая язык.

Спотыкаясь о порог, она резко вывалилась из комнаты и прошла сквозь узкий коридор. На сей раз Аббигейл пыталась ступать тихо. Ей не хотелось, чтобы мама заметила ее исчезновение. Но громкая половица посчитала иначе, издав предательский скрежет. Аббигейл растянула губы на все лицо, опустив их уголки вниз, зажмурилась и выругалась про себя. В следующий миг мать уже стояла на пороге кухни.

– Уже уходишь? Может, поговорим? – неуверенно произнесла она, поправляя отдающие синевой темные волосы.

– Не о чем разговаривать. Я спешу, – ответила Аббигейл сухо и попыталась не смотреть матери в глаза. Она знала, что если сделает это, то обязательно расплачется.

Минуту женщина просто разглядывала свою дочь, а потом прошептала:

– Зачем ты так со мной?

Снова минутная пауза.

Девушка прокрутила в своей голове все обиды на мать и рвавшиеся наружу слезы вдруг высохли, не успев выйти. На их месте остался лишь гнев и непонимание.

– Ты всю жизнь знала! И хотела исправить меня под себя! Но я не такая! И никогда не буду такой! – Аббигейл закричала, что-то в ее лице исказилось и следующие слова она будто выплюнула, а не произнесла. – Такой идеальной, как ты!

Губы матери слегка дрогнули, а с глаз упали две слезы, прокатившиеся кубарем по ее гладким мраморным щекам.

– Но? Я никогда… Я не хотела… Я люблю те… – шептала она, глотая сухость во рту. Но не успела женщина еще что-либо сказать, как Аббигейл обернулась к ней спиной и зашагала к двери. Она быстро заскочила в кроссовки и впервые посмотрела матери в глаза.

– А я тебя никогда не любила, – сказала девушка немного тише обычного, но эти слова были гораздо громче любого крика.

Женщина застыла на месте, и только грохнувшая за дочерью дверь заставила скатиться с ее щек еще нескольким слезам.

Аббигейл почувствовала, как незнакомая ей ранее горечь подошла близко к горлу сразу после того, как она оставила мать в одиночестве. Спустя два широких шага вниз по ступенькам, девушка пожалела о сказанном, но гордость, нарастающая внутри каменным забором, давала ей силы идти дальше. Хоть и с трудом. «Нельзя возвращаться. Она никогда не любила меня и сейчас от нее можно ждать лишь истерики. И я останусь виноватой, как всегда» – думала девушка, пока спускалась на первый этаж. А когда Аббигейл села в желтый автобус, направляющийся по скверу к школе, то их ссора вовсе показалась ей правильной. Она наконец-то сказала матери хоть что-нибудь.

Спустя два квартала и три остановки, за углом показалось небольшое обшарпанное здание. Со всех сторон его обвили многоэтажки, нависая будто тяжелой стеклянной стеной. «Здесь тебе не место» – говорили они.

У крыльца с продавленными каменными ступенями стоял мальчишка c пышной шевелюрой каштановых волос. На нем были очки угловатой формы, которые явно не подходили внешности парня, выгоревшая олимпийка красного цвета и на два-три размера больше него самого, широкие джинсы. Выглядел он, как смесь бунтующего уличного мальчугана и заумного вундеркинда.

– Генри-и-и! – звонко поздоровалась Аббигейл, быстро подбегая к нему и широко улыбаясь.

– Ну здравствуй, пропажа! – сказал парень и распростер объятья.

Аббигейл виновато уставилась на друга, который явно ждал объяснений, приподняв одну широкую бровь. Она громко выпустила из легких воздух, набираясь смелости.

– Слушай, Генри… Мне нужно кое-что тебе рассказать. Но только не здесь… Я хотела зайти в библиотеку после школы. Может ты пойдешь со мной?

Генри скрестил руки на груди.

– В библиотеку? Что ты там забыла? Мало школьной тонны книг? – спросил парень, не без доли сарказма в голосе.

– Все что я могу сказать – это крайне-е-е важно! И сейчас мне совсем не до шуток, правда! – ответила Аббигейл и умоляюще взглянула на друга.

Генри сощурил глаза тон в тон его синим джинсам, нахмурил косматые брови и подавил желание произнести что-то язвительное. Парень кивнул в ответ девушке, и она бросилась ему на шею.

– Спасибо, Генри! – заливисто вскрикнула Аббигейл, отчего он испуганно выпучил глаза.

Девушка, пружинистой походкой пошагала внутрь здания, и парень молча зашаркал за ней. На фоне процветающего мегаполиса их школа была уже довольно старой и сильно выделялась своим каменным потрескавшимся фасадом. Внутри здания простилался узкий коридор, обставленный железными шкафчиками, а на стенах висело по крайне мере дюжина досок с объявлениями, то и дело роняющими прикрепленные записки на пол.

Ребята протолкались сквозь шумевшую толпу школьников прямиком к окрашенной в бордовый цвет двери с алюминиевой цифрой «21». Здесь, они должны провести четыре часа, два из которых были уроками литературы. В классе стоял характерный шум, переговаривающихся между собой подростков, под потолком летали скомканные записки, а собравшиеся ученики сгруппировались в маленькие стайки. Генри сразу же присоединился к компании парней, рассуждающих о баскетболе. А девушка, не обращая внимания на стоящую рядом шайку крутых разрисованных девиц, шлепнулась за маленькую парту в углу помещения. Аббигейл подложила под голову свою кожаную сумку и тотчас ее веки начали предательски смыкаться.

Она снова шла по знакомому лесу, находя покорёженный дуб. Шорох в кустах. Хруст костей. Пронзающая боль. Крик.

– Аббигейл! Аббигейл Смитт! – ядовито орала толстая женщина с выпуклыми, как у жабы глазами. Она стояла над партой девушки, которая только что закричала на весь класс.

– Извините… – тихо пролепетала Аббигейл и быстро оглядела помещение на предмет озабоченных взглядов.

Все смотрели на нее. Один лишь Генри вопросительно разрезал воздух крючковатыми пальцами, и будто пантомим просил девушку что-то написать. Но она только помахала головой в знак несогласия и уткнулась глазами в учебник. Боковым зрением Аббигейл наблюдала за преподавательницей, щеголявшей от одного края класса в другой. Толстая женщина все еще неодобрительно кидала взгляды в ее сторону, вероятно, пытаясь уличить девушку за сном снова.

Последующие уроки Аббигейл Смитт, как только не пыталась удержать бодрствование рядом, но глаза то и дело смыкались, роняя шею на плечи. В конце концов она решила занять чем-то руки, взяла бледно-зеленую тетрадку и разрисовывала поля узорами. Это хоть немного, но помогало. За выдуманными рисунками девушка не заметила, как в кабинет вошел преподаватель литературы, мистер Кесси. Седовласый мужчина в синем твидовом пиджаке. У него было квадратное лицо, которое подчеркивало такие же несуразные очки в пластиковой оправе. Он бросил на стол потрепанный портфель из кожи, достал оттуда три ручки, два блокнота, четыре книги. Мужчина разложил все в геометрическом порядке и начал увлеченно рассказывать о японской поэзии. Мистер Кесси твердо стоял на обеих ногах, носки смотрели врозь, а пальцы рук скрестились в единый замок у подбородка. Учитель машинально одернул край своих широких синих штанин и в его поле зрения сразу попала девушка в углу класса. Он попытался демонстративно покряхтеть в кулак, но она все так же старательно чертила свою тетрадку, прикусив язык. Тогда мистер Кесси звонко добавил: