— Хантер, твой папа не резиновый.

Малыш только хохочет в ответ. Ему уже пять месяцев. Он вовсю вертится, пытается садиться и очень громко выражает свое недовольство тем, что Бен пока не разрешает ему этого делать. Еще слишком рано принимать вертикальное положение самостоятельно.

Майк опускается в кресло, протягивая парню детское питание. Кормить ребенка одной рукой неудобно. Большая часть тыквенного пюре оказывается размазанной по постельному белью. Так что вскоре он переезжает на руки к Шеппарду.

— Как ты себя чувствуешь?

— Запястье раздроблено в хлам. Твой друг сказал, что собирали его буквально по крупицам. Видимо, те уроды знали, куда бить. Синяки начинают желтеть. Ссадины заживают.

— А морально?

— Нормально. Я только не могу понять причины, но нормально. Ты ведь рассказал ему? Мне вчера пришел букет без записки.

— Сказал. У нас состоялась очень содержательная беседа.

— Поэтому у тебя новый телефон?

Бен приподнимает бровь, кивая на мобильник, лежащий на тумбочке рядом с ноутбуком. Майк пожимает плечами. Он не хочет рассказывать, что «содержательная беседа» состояла из двух сообщений. Бен ответа не требует. Он и так все понимает. Ему вообще везет на несдержанных парней. Черт! Он снова сравнивает их: Майка и Вика. Кейси говорит, что это глупо, но он ничего не может с собой поделать. Они абсолютно разные, и все же так похожи.

— То, что я сказал тогда, до того, как отключился — правда, — тихо начинает Бен.

Майк поднимает на него серьезный взгляд. В больничном освещении его глаза кажутся почти прозрачными. Шеппард сжимает челюсти. Бен выбрал не самое удачное время для разговора, и он это понимает, потому поджимает губы и терпеливо ждет ответа. Молчание затягивается. Бен переключает внимание на сына. Хантер забавно причмокивает яблочным пюре.

— Я знаю, — наконец, произносит Майк, — Я знаю, что ты говорил правду, иначе не позволил бы мне подойти к себе так близко, не говоря уже о сыне.

Он перехватывает малыша удобнее и вытирает с довольно улыбающегося лица остатки еды. Хантер тянет ручки к отцу. Он может сколько угодно любить дергать дядю Майка за уши, но папины щеки никто не заменит.

— Но? Всегда ведь есть но.

У Майка такое сосредоточенное лицо, что Бен бы посмеялся, если бы не был так взволнован. Шеппард закусывает губу, тщательно подбирая слова.

— Но это не значит, что нам надо что-то менять. То есть что-то менять между нами. Ты все еще не смирился с тем, что Андерсен бросил тебя.

— Он не…

— Помолчи, Бен. Я пытаюсь донести до тебя, что чувствую. Ты не смирился. Тебе больно. И твое сердце разбито. Я понимаю, правда. Но и ты должен понять! Я не хочу быть ему заменой. Я все равно не смогу заменить его. Он был лучшим для тебя. Понимаешь? Ты мне дорог, возможно, я даже готов признать, что ты занял определенное место в моей жизни. Это не любовь. Это не чувство вины. И не идиотское желание защитить. Это все вместе. И, черт возьми, Бен, ты не должен быть с тем, с кем тебе просто «удобно» и больше ничего. Ты должен быть с тем, кого ты любишь. И это не я. Понимаешь? Ты не должен пытаться заменить его мной. Потому что это нечестно по отношению к нам троим. Твое сердце тебе не принадлежит, Бен. А это значит, что ты не можешь отдать его мне.

— Я от тебя столько слов за всю жизнь не слышал. Подожди. Как ты сказал? Удобно?

Бен недоуменно моргает. Хантер немедленно перемещается в свою люльку. Даже не плачет, обнимает плюшевого зайца и засыпает почти мгновенно. Он тоже не хочет связываться со своим папой, когда тот в гневе.

Хадсон злится. Майк уже забыл, каково это, когда в тебя летят разнообразные предметы, а ты должен успевать от них уворачиваться. Во всяком случае, получить подушкой в лоб не страшно. Бен действительно злится и становится похожим на разъяренную фурию. Покрасневшее лицо, трепещущие ноздри, искрящиеся изумрудные глаза, встрепанные волосы. Каменное лицо Майка, откладывающего подушку в сторону, злит его еще сильнее.

— По-твоему мне с тобой всего лишь «удобно»? То есть ты считаешь, что после того, как Виктор оставил меня, я решил быть с тем, с кем мне удобно, уютно или как там еще? С тем, кто оказался ближе всех? Ты действительно считаешь, что я выбрал бы тебя в качестве своего «удобного» человека, даже если бы ты остался последним мужчиной на Земле? Ты чертов идиот!

Хадсон пытается подняться. Он вытаскивает капельницу, отлепляет датчик от груди, заставляя приборы издавать мерзкий писк. Покрытые синяками ребра нещадно болят, и он тихо воет, прикусывая собственные пальцы. Майк подскакивает на ноги, упирается ладонями в плечи, стараясь уложить Бена обратно на подушки. Но тот не желает сдаваться, не желает ложиться и успокаиваться. Он отталкивает заботливые руки, и голос его похож на рык.

— Бен, угомонись. Ты должен лежать.

— Нет! — громко говорит тот, — Нет! Я не привязался к тебе, потому что он разбил мне сердце. Я любил тебя!

Бен трет лицо ладонями, прогоняет рвущиеся наружу слезы. Он уже не предпринимает попыток встать. С его травмами это практически невозможно, да и руки Майка не дадут этого сделать.

— Я любил тебя до того, как ты напился и решил сломать мне жизнь. Я уверен, ты знал об этом тогда. О, у тебя почти получилось меня уничтожить. А потом появился Вик. И я снова решил довериться. Разрешил себе полюбить кого-то снова. Он был всем для меня. Целым миром, понимаешь? А потом он ушел. Я больше никогда его не увижу.

— Бен…

— Ты заботился обо мне, потому что чувство вины не давало спать по ночам. Это я тоже понимаю. Но ведь сейчас все не так! Я простил тебя. Я доверился тебе! Чего я не понимаю, так это того, зачем ты причинил мне столько боли? Зачем предложил жениться и зачем решил помочь нам? Почему ты хочешь быть рядом со мной, но не открываешься мне? Почему ты позволил мне снова влюбиться в себя? Почему, черт возьми, ты считаешь, что ты для меня просто «удобный» человек? Неужели ты не видишь? Неужели…

— Бен, остановись. Ты должен успокоиться.

— Да, я люблю Виктора. Боже, я всегда буду его любить. Да, мне его не хватает потому, что часть меня навсегда останется с ним. Потому что, когда его там убьют — это будет моя вина. И ты, — он всхлипывает, — Ты определенно не самый «удобный» человек. Ты козел. Холодный, черствый и суровый. И сильный, как никто. Ты победил своих демонов. Ты смог. И я простил тебе все. За то, что ты изменился, а не за то, что ты позволяешь мне с сыном висеть на своей шее. Я влюбился в тебя не из благодарности и не из-за тоски. Я влюбился в тебя, сукин ты сын, потому что ты помогаешь мне быть сильным тоже! Потому что с тобой я становлюсь лучше!

— Я не подумал.

— Уходи. Уходи, Майк. Убирайся из чертовой палаты немедленно.

Его голос — лед, из-за которого мурашки бегут по спине. Бен замолкает, отводя взгляд. Он вытирает мокрые щеки одеялом, все еще старается держать себя в руках. Майк кивает, секунду думает над тем, стоит ли что-то сказать, но решает, что это плохая идея. Он забирает ноутбук, накрывает ноги Бена пледом и выходит. Он знает, что судорожный вздох за спиной ему не почудился. И как только он скроется за дверью, мальчишка снова разрыдается. Он снова причинил ему боль. Пусть вина его косвенная, но это его вина.

Через несколько минут в приоткрытую дверь просовывается голова Кейси. Она обводит палату подозрительным взглядом, останавливается на Бене. Вздыхает. Проходит внутрь и замирает у изножья кровати.

— Однажды уже было что-то подобное, не припоминаешь?

Девушка стаскивает ботинки, забирается на кровать. Бен не смотрит на нее, сосредоточив все свое внимание на трещине в потолке. Кейси изучает покрасневшие глаза, дрожащие губы и сжатые кулаки. Бен не выглядит умирающим, а вот напуганным и расстроенным выглядит сто процентов.

— Где Майкл?

— Ушел.

— Ушел или…

— Я его выгнал.

— Он проводил здесь каждый день. Не спал. Жил на одном кофе. И не отходил от тебя ни на шаг. Так что же он такого сделал, чтобы вызвать в тебе праведный гнев? Ведь я уверена, что он был праведный. Ты бы не выгнал просто так человека, который был рядом с тобой, когда больше никого не было.