— Отец, я не болен. Мне не нравятся все парни. Только один. Только Бен.
— Сынок, я же просила тебя не общаться с ним, — вмешивается мать.
— Так ты знала? Ты знала, что твой сын превращается в педика и ничего не сделала? Надо было закрыть его в психушке пока был шанс!
Кружка, из которой пила Куинн, летит на пол. Кофе растекается по кафелю грязно-бурым пятном. Вик наблюдает, как мама втягивает голову в плечи. Она боится мужа, но все равно позволяет ему причинять боль себе и сыну. Она никогда не защищала его. Эта мысль неприятно царапается где-то внутри. Вик бы обязательно остановился, если б не вспыхнувшая злость на мать, которой плевать на судьбу единственного ребенка.
— Ты давно знала. Ведь так, мам?
— Что он несет?
Отец смотрит на сына, переводит взгляд на жену. Если б Вик был хорошим человеком, он бы промолчал, не стал продолжать. Но Виктор Андерсен хороший только по отношению к одному единственному представителю человеческого рода. И сейчас Бена здесь нет. А злость кипит внутри, не находит выхода, пожирает младшего Андерсена изнутри. Он больше не может сдерживать копящуюся годами обиду. Он больше не хочет терпеть, не может. Вик так устал бороться за одобрение родителей, но только сейчас он по-настоящему начал бороться за себя.
— Помнишь, когда ты впервые поняла, что я такой? В детстве ты читала мне сказку о принце, который спас принцессу из башни. Я спросил, что будет, если в башне окажется не принцесса, а другой принц, — он внимательно смотрит на мать, — Я помню панику в твоих глазах, почти такую же, как сейчас. Ты тогда сказала, что эти принцы никогда не смогут пожениться. А если женятся, значит, они больны, и их надо лечить. Ты так боялась, что я расскажу о том разговоре отцу, и я только сейчас понял, почему ты запаниковала. Я не болен, мам. Просто он нравится мне.
Вик заканчивает монолог. Он еще секунду стоит, разглядывая опешивших родителей, теребит серебряный браслет на запястье, а потом разворачивается и уходит в свою комнату. Вик валится на кровать. У него как-то разом заканчиваются силы. Он собирается написать Бену сообщение, рассказать, что родители все знают, когда в комнату врывается отец.
— Ты больше никогда не увидишься с ним! — он вырывает телефон из рук сына, — Ты не выйдешь из этой комнаты! Ты, маленький неблагодарный ублюдок, женишься на дочери Мейсонов или я собственноручно запру тебя в лечебнице. Если ты, сын, не будешь послушным, я сверну тебе шею.
— Ты не посмеешь, — спокойной отвечает Вик, — Скоро начинается твоя компания, или как там это называется? Вряд ли тебе нужно клеймо домашнего насильника. Или человека, который сдал в дурдом собственного сына.
— Я все еще могу похоронить тебя.
—Тогда народ точно голосовать не станет. Даже из жалости.
— Ты меня шантажировать вздумал?
Вик отрицательно качает головой и тянет руку за телефоном. Очевидно, в этом была ошибка юного баскетболиста. Излишняя самоуверенность еще никогда не приводила ни к чему хорошему. Телефон мгновенно летит в стену. Он разлетается на кусочки, не починишь. Запястье хрустит под слишком сильно сжимающими пальцами. Вик вскрикнуть не успевает, как кулак отца впечатывается в его челюсть.
— Ты пожалеешь, — хрипит Вик, проваливаясь в темноту.
Парень приходит в себя уже в больнице. Он так и не написал Бену. Возможно, Хадсону плевать на него, но он сказал, что Вик всегда сможет прийти к нему за помощью, чтобы не было между ними. И Вик надеется, что Бен не откажется от собственных слов. Новый телефон ему приносит мать. Она не говорит ни слова, просто оставляет коробку на тумбочке у кровати и покидает палату.
***
— Ты пошел против родителей из-за меня. Не самая разумная идея.
— Не из-за тебя, если честно. Я просто устал, что они требуют от меня того, чего я не могу им дать. Теперь у меня будет сын, я, скорее всего, уже вылетел из команды, и как минимум месяц не смогу рисовать.
— Пойдем в дом. Я накормлю тебя и возможно, ты захочешь поговорить с Тиной. Ее живот уже хорошо видно.
Вик не отказывается от приглашения, тем более Бен пообещал ему фирменные овощи от миссис Хадсон, которые он так любит. Они пьют горячий мятный чай, когда на кухню входит девушка в забавном оранжевом комбинезоне. Ее волосы собраны в хвост. Она скованно улыбается, подходя к холодильнику. Вик не сводит глаз с ее округлившегося живота.
— По шкале от одного до десяти, насколько вам сейчас неловко? — спрашивает Бен, облокачиваясь на спинку стула.
— 110, — хором отвечают Вик и Тина.
Они переглядываются. Вик переводит взгляд на Бена. В глазах мальчишки озорные чертенята, и Вик знает, что это значит. Бен откровенно забавляется, а еще он задумал очередную глупость.
— Знаете, вы не такие уж и разные. Может быть, вам стоит хотя бы попробовать подружиться. В конце концов, ребенок объединяет.
— Хадсон, ты понимаешь, что я живу в доме парня, которого… Нет, знаешь, я не стану снова это говорить. Ты не представляешь, каково это жить в доме парня своего бывшего парня, от которого у тебя ребенок.
— Мейсон, ты даже представить не можешь, каково жить в доме с бывшей девушкой своего парня, которая вынашивает его ребенка. Каково мне жить с пониманием того, что я никогда не смогу дать ему этого. Каково мне просыпаться каждый день с мыслью, что он разрушил свою жизнь из-за меня, хотя никогда этого не признает. Ты не представляешь, Тина, каково это — любить человека, который причиняет тебе достаточно боли, чтобы ты вполне заслуженно смог его ненавидеть. Но ты все равно не ненавидишь его. Злишься. Но не ненавидишь. Ты не представляешь, каково это. И, слава Богу, маленькая мисс совершенство.
Они молчат. Бен винит себя за излишнюю откровенность. Вик обдумывает услышанное. Тина подогревает в микроволновке молоко и старательно не думает ни о чем. Девушка садится рядом с ними.
Родителей Бена нет дома. Художник не знает где они и когда придут. Он думает, что это самое странное чаепитие в его жизни. Подумать только, он сидит на собственной кухне с парнем, который в первый школьный день чуть не утопил его в туалете, с девушкой, что не упускала возможности пустить едкую шуточку в его адрес. Он сидит на кухне с людьми, которых должен ненавидеть, повинуясь всем законам природы. Но он не ненавидит их. Бен чувствует тепло, медленно разливающееся внутри. Кажется, он чувствует умиротворение.
— Так ты теперь любишь члены? — нарушая тишину, спрашивает Тина.
— Я не люблю члены. То есть…- Вик мучительно краснеет, чем безумно веселит Бена.
— Он не любит члены, Тина. Только мой.
Вик похож на вареного рака, а Тина заливисто смеется. Она держится за плечо улыбающегося Бена, и смеется. Впервые за четыре года Андерсен слышит ее настоящий смех. Вдруг она замирает. Девчонка хватается за живот. Ее глаза расширяются, между бровей появляется складка, будто ей больно. Бен уже готов вызывать скорую, но Тина тепло улыбается, впервые с ее переезда сюда, впервые в жизни, если верить Вику, и шепчет:
— Он толкается.
Парни как по команде одновременно тянутся к ней. Через несколько слоев одежды трудно почувствовать слабый толчок маленькой ножки. Но они чувствуют и не могут сдержать глупых улыбок, расплывающихся по лицам против воли. Это слишком умилительно, чтобы сдерживать эмоции.
— Хантер, — говорит Тина, поглаживая собственный живот.
— Ты решила? — отрываясь от созерцания ее живота, уточняет Бен.
— Да. Я все равно отдам его на усыновление. Но настою на том, чтобы его назвали Хантер. Это красивое имя для сильного мальчика. Он ведь будет сильным, как думаешь?
— Сильным, как его отец, — просто отвечает Бен.
— Главное, чтобы интеллектом в него не пошел.
Ребята смеются. Вик наблюдает за ними, слушает этот короткий диалог и понимает, что его жизнь изменилась до неузнаваемости всего за пару дней. Вскоре вся школа узнает, что он гей, что его бывшая девушка беременна и живет с его нынешним парнем, который готовит ей какао на ночь и, скорее всего, именно он придумал имя ребенку. Вик озвучивает свои мысли.
