— Вик. Вик, ты слышишь меня? — зовет Бен.

— Бенни, ты все-таки пришел за мной, — растягивая пересохшие губы в улыбке, произносит Вик.

Он сжимает челюсть, когда его поднимают, усаживают на стул и, поднимают голову за подбородок. Бен не врач и ничего не смыслит в оказании первой помощи. Он понимает, что у парня перед ним разбит нос, возможно даже сломан, что вряд ли. Рассечена бровь, и левый глаз некрасиво заплыл. Бен чувствует на своих руках кровь, когда придерживает голову пострадавшего за затылок.

— Это можно считать удачным окончанием разговора? — спрашивает Бен, прижимая мягкое мокрое полотенце к ране на голове.

— Я жив. Почти, — Вик хмурится, — Надо позвонить Тине. Она сказала, что тоже собирается сегодня поговорить со своими родителями.

— Я отвезу тебя в больницу. Надо позвонить в полицию, — говорит Бен, закидывая полотенце в раковину.

Он успевает достать телефон, когда чувствует холодные влажные пальцы на своем запястье. Вик смотрит встревожено, серьезно и определенно понимает, что говорит. Андерсен не уверен, что у него хватит сил донести свою мысль до Бена, но он хотя бы попытается.

— Нет. Я в порядке. Не надо ни полиции, ни скорой. Просто… Не надо, ладно? Со мной все будет нормально.

Хадсон отчего-то теряет всю свою решительность. Отходит на шаг, будто не узнает человека, сидящего перед собой. Он думает ровно минуту, прежде чем, придерживая Вика за талию, помогает подняться.

— Я не оставлю тебя здесь, Андерсен.

Вик бы возразил ему. Обязательно. Если б не теплые сильные руки под задравшейся на пояснице майкой. Если б не беспокойство в больших зеленых глазах. Если б не с десяток непрочитанных сообщений на телефоне. Андерсен позволяет усадить себя на заднее сидение, обещает не отключаться. Сжимает крепко дрожащими пальцами теплую ладонь и старается больше не двигаться. Желательно даже не дышать.

Хадсон на секунду прикрывает глаза, глубоко вдыхает. Кровь кто-то убрал. Она была только на лице и одежде Вика. И немного на полу в том месте, где тот лежал. Это кажется настолько ужасным, что на миг Бен забывает, что хотел сказать. Кто-то озаботился полом больше, чем раненым ребенком. Бен не хочет думать, что движет Виктором, почему он не обратился в полицию или еще куда-то. Но потом вспоминает свой собственный поступок годичной давности и смиряется с решением капитана. В конце концов, они похожи друг на друга несколько больше, чем им обоим бы этого хотелось.

Видит Бог, Бен старается не гнать, как сумасшедший, но когда с заднего сидения раздается приглушенный стон, его нога самовольно давит на газ. Вик бледнее призрака, с явно проступающими зелеными пятнами на скулах. Бен редко, когда мог сказать, что ненавидит. Это не его. Ненависть — не его. Он ненавидел Майка, бесспорно за дело. И сейчас он ненавидит отца Вика, тоже, бесспорно, за дело. И эта жгучая, горькая ненависть сжигала его изнутри. Он не создан для ненависти.

— Мы почти приехали. Не отключайся. Прошу, просто потерпи, — просит Бен, поглядывая в зеркало заднего вида.

— Я в порядке, Бенни. На поле бывали травмы пострашнее, — Вик выпрямляется на сиденье.

— Прекрати это делать, — неожиданно зло выдает художник.

— Что?

— Храбриться. Не надо передо мной выпендриваться, Андерсен. Я этого все равно не понимаю.

— Ты хочешь, чтобы я свернулся калачиком и ныл от безысходности и собственной глупости? Я ж не ты, Бенни. Я не собираюсь жаловаться на жизнь и реветь на твоей груди.

Машина тормозит слишком резко. Вик летит вперед. Он уже готов встретиться с асфальтом, вылетев через лобовой стекло, но чьи-то руки преграждают ему путь. Он откидывается назад, ударяясь разбитым затылком о спинку сиденья. Когда перед глазами перестают прыгать черные круги, он смотрит в зеркало над головой Бена. У него сжата челюсть, желваки ходят под кожей, глаза темные, пустые. Вик уже видел этот взгляд. Черт. До него доходит смысл сказанных им слов. Он чувствует новый приступ тошноты. На этот раз не от боли, а от себя самого. Хадсон убирает руку, разворачиваясь к рулю.

— Боже. Бен, прости, — он почти готов разрыдаться, встречаясь с ним взглядом в зеркале, — Я не это хотел сказать. Прости меня. Прости.

— Ты сказал именно то, что хотел.

Когда за окном двигается картинка, Вик думает, что ему стало хуже. Он не сразу слышит звук двигателя и шуршание шин по заснеженной трассе. Вик больше ничего не говорит. Бен даже не смотрит в его сторону, будто его здесь вообще нет. Андерсен знает, что виноват. Он готов извиняться столько раз, сколько того потребует Бен. Но Бен молчит. Смотрит по-прежнему пустыми глазами на дорогу и молчит.

На крыльце их встречает мистер Хадсон. Он помогает погрузить пострадавшего парня на диван и зовет жену. Джули накладывает повязку, говорит, что это легкое сотрясение. Не опасно, но от стрессов и нагрузок лучше воздержаться недельку. А вот нос действительно сломан.

— Можно ему остаться? — спрашивает Бен, когда мать заканчивает осмотр.

— Конечно, — отвечает Джули с улыбкой, — Надо сообщить в органы опеки или в полицию.

— Нет. Не надо, мам.

— Сынок, это становится привычкой? Защищать ублюдков от законного наказания неправильно, — приподнимая бровь, интересуется Алан.

— Пап, пожалуйста. Вик не хочет никого вмешивать.

— И он просто останется в твоей комнате на ночь или даже не на одну? Ты говорил, что этот парень козел. И он… Он все еще натурал, так?

— Все еще козел, и все еще натурал, пап, — отзывается Бен.

— Что не так сынок? Что ты не договариваешь?

— Возможно, он мне слегка нравится. Возможно, даже не слегка. Это ничего не значит. Просто… Он не так плох, знаете? То есть, он все еще козел, и мне порой хочется его пристрелить… Мне нравится заботиться о нем. Он становится лучше, когда я рядом. И сейчас ему нужна моя помощь и ваша поддержка.

Алан кладет свою ладонь поверх судорожно сжимающихся пальцев парнишки. Он не знает, каково сейчас юному художнику, но он отчетливо понимает, что сердце сына разрывается на части. История повторяется, но в этот раз вытворяет такие кульбиты, что Алан справедливо думает, что сын может не потянуть такое приключение.

— Бен, пойми одну вещь: он не щенок, который будет любить тебя лишь за заботу. Сынок, у этого парня есть девушка. Беременная девушка. Отец, который убьет его, если не дай Бог узнает о ваших отношениях. У него куча проблем с моральным установками, и он, по-видимому, не гей, хотя в этом я сомневаюсь. Я забочусь о тебе. Я люблю тебя. Если Виктору нужно остаться у нас, он может оставаться столько, сколько посчитает нужным. Но, милый, не привязывайся к нему слишком сильно. Тебя ждет Чикаго.

— Он не гей, мама. Стопроцентно не гей. Я помню об Академии, осталось дождаться письма. И спасибо, что позволили ему остаться.

Бен невесело усмехается и отправляется в свою комнату, где Вик уже пять минут обдумывал нечаянно услышанное признание. Он точно не уверен, что эти слова значат для него, но его сердце бьется чуть чаще и в комнате становится слишком жарко. Он буравит взглядом собственную куртку, висящую на стуле. Вик оборачивается на скрип двери.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Бен, заходя в комнату.

Вик смотрит на него, будто видит впервые. Он не собирается говорить, что подслушал разговор Хадсонов в гостиной. В любом случае это было не специально. Андерсен просто опускает глаза на стену с картинами и шепчет чуть слышно:

— Прости меня. Я такой козел.

Бен садится перед ним на корточки. Заглядывает в глаза, приподнимает уголки губ. Он прикасается ладонью к шее, гладит большим пальцем скулу, и Вик закрывает глаза. Ему плевать на отца, ему плевать на все, что происходит за дверями этой комнаты. Он хочет остаться здесь навсегда, чувствовать чуть подрагивающие, пахнущие ванилью пальцы на своей коже и быть уверенным, что здесь его не предадут и не оставят.

— Все хорошо, Вик. Я не злюсь.

— Это потому что все геи добрые?

— Если бы все геи были добрыми, я бы не переживал каждый день то, что переживаю. И нет. Это потому, что я не злюсь на тебя.