— Я знаю.
— Знает он, — ворчит Хейг, — Я пришел попрощаться. Я попрощался.
— Леонард.
— Нет. Это все. Один поцелуй. Мне 26, тебе 16. Между нами десять лет разницы и нет абсолютно ничего общего. Ты уедешь и забудешь о своей детской влюбленности.
— А если нет?
— Ты забудешь, — упрямо повторяет Леонард.
Он сам слабо верит своим словам. Если Рэй и забудет, то ему это явно не светит. Леонард точно знает — бурбон не избавит от вкуса спелых сладких апельсинов на собственных губах, но это не особо останавливает. В эту ночь Крису приходится забирать его из бара на такси, потому что держаться в вертикальном положении Хейг не в состоянии.
А Рэй, идя на выпускной, не подозревал, что его ожидает там. То есть он знал, что будет музыка, танцы, поздравления. Но он точно не мог предугадать, что собственный выпускной оставит его рыдающим на скамейке в школьном дворе. Вот и прощание с детством.
Он уезжает через четыре дня переполненный желанием забыть человека, так жестоко разбившего ему сердце и, одновременно, подарившего надежду. Вот только через месяц Рэй сам срывается и звонит Леонарду первым. Тот берет трубку после первого же гудка.
— Я не знаю, что сказать, — шепчет мальчишка.
— Вот и помолчи. Хочешь, я почитаю тебе сочинения твоих сверстников? Это довольно занимательно, особенно если не видеть обилие ошибок в одном предложении.
Рэй согласно угукает в трубку. Леонард читает ему несколько часов. Мальчик смеется так же заливисто и искренне, как раньше. С легкостью угадывает произведение, а вот на авторах иногда путается. Леонард заканчивает, когда в трубке слышится ровное спокойное дыхание давно уснувшего подростка.
А еще через месяц Ленн сам ему звонит. Потому что по телефону не страшно. По телефону нет ни взглядов, ни прикосновений и нельзя совершить каких-то необдуманных поступков, типа поцелуев с несовершеннолетними. Телефон — их спасение.
Крис оказывается слишком проницательным. Скорее всего, это профессиональное. Какой же он врач без проницательности? Леонард не винит его за любопытство и глупые вопросы. Это тоже профессиональное. Какой же он учитель без умения прекрасно держать себя в руках?
— Ты влюблен, друг. Выпивка тебе не поможет. А вот статья за совращение несовершеннолетних, возможно, слегка остудит пыл.
Крис шутит, но его лицо остается серьезным. Ленн хочет спать. Он только что закончил проверять сотню с лишним контрольных. Мозг совершенно отказывается соображать. Вести разговоры, которые все равно не отличаются разнообразием, он не готов. Особенно на трезвую голову. Легче от болтовни все равно не станет.
— Почему бы тебе просто не подождать пока ему исполнится 18, и, если не перегорит, попробовать?
— Потому что ему это не нужно.
— Ты читаешь мысли? Или просто считаешь, что можешь решать за него? Твой мальчишка — гений. И он выбрал тебя. Может, просто смиришься с этим?
— Он ребенок, Крис. Ребенок! Что я, старый, недовольный жизнью алкоголик, могу ему дать?
— Может быть… себя? — предлагает Крис, пожимая плечами.
— Иди к черту, — добродушно желает Леонард.
— Только после тебя, солнышко.
Они говорили об этом сотню раз. И каждый из них заканчивался одинаково. Учитель спрашивал, что старый — парню двадцать шесть лет — алкоголик, мог дать гениальному подростку, а доктор, вмиг становясь серьезным, отвечал, что он может дать ему себя, дать ему почувствовать, что он любим. Этого будет достаточно.
Леонард верит другу, но упорно отстаивает свое «ему это не нужно». Крис злится, как черт, и уходит в свою комнату. Он знает, что эти разговоры никогда ни к чему не приводят.
========== 3. ==========
3.
Иногда то, каким способом Вселенная пытается намекнуть на необходимость в твоей жизни одного конкретного человека, очень удивляет, немного пугает, но чаще всего просто смешит. А именно она намекает на необходимость в жизни Леонарда Хейга его личного маленького солнышка по имени Рэй. И делает она это серыми тучами над головой, рыжим, синеглазым котом под боком, полупустой бутылкой бурбона на ковре и лучшим другом, который каждый день обеспокоенно смотрит ему в спину, когда думает, что Леонард не видит.
Он уже не находит ни весомых аргументов, ни алкоголя, чтобы обуздать свою разгулявшуюся фантазию и приструнить обезумевший мозг. Он, конечно, сдается, но не сразу. Первый год он не разрешает Рэю приходить к нему на каникулах, а подарок и вовсе передает через Криса. Крис, кстати, называет его старым эгоистом, вместо привычного старого алкоголика, но просьбу выполняет. На второе Рождество он приносит подарок сам, жмет на звонок, кладет его на крыльцо и уходит, не дожидаясь, пока Рэймонд откроет дверь.
В принципе, его план по отдалению от Рэя работал — мальчишка все реже звонил, иногда даже не отвечал на звонки. Вот только Леонард не подумал, что играя в игры с Вселенной, он, скорее всего, проиграет. В судьбу можно не верить, но если она в тебе заинтересована, ты ничего не сможешь поделать. Все будет так, как должно быть, хочешь ты этого или нет.
Неделю назад он отправил Рэю открытку — поздравление с восемнадцатилетием — и электронную книгу, которую так давно хотел подросток. Парень позвонил ему через три дня, благодарил за подарок, а потом два часа слушал очередную порцию сочинений. Это был их способ «безопасного» общения.
— Тебе надо прекращать пить, а то так и до Рождества не дотянешь.
Голос Криса слишком громкий, заботливый, немного усталый, вырывает из воспоминаний, возвращая в суровую прокуренную реальность квартиры. МакКой только что вернулся со смены. Он бесцеремонно выхватывает бутылку из рук друга и убирает на место. Леонард не злится. Он не пьян, совершенно бессовестно не пьян.
— Уж пару дней я как-нибудь проживу, — хрипит Леонард, — Раз десять лет до этого прожил.
Крис не спорит с ним. Он ужинает, предлагает Ленну, тот предсказуемо отказывается, но обещает помыть посуду. Крис уходит в свою комнату. Друг переживает за него почти так же сильно, как и отец, вот только показывает это иначе — без криков и ругани. Знает ведь, что бесполезно давить, пока до Леонарда само не дойдет, какой он в сущности идиот.
Это Рождество, как и любое другое за последние несколько лет, начинается со звонка в дверь. Обычно там стоял курьер с подарком от Рэя или отца. Сейчас же за дверью сам Рэй. Непослушные кудри топорщатся, переполошенные ветром. На нем зеленый свитер не по размеру и черные джинсы, а в руках старая, полуразвалившаяся коробка.
«Что за комичное создание?», — думает Леонард, оглядывая смущенного парня, однако, не спеша впускать его.
— Пустишь?
Это какое-то дежавю. Леонард отступает, пропуская юного гения в квартиру. Парнишка тут же избавляется от тяжелых ботинок и в носках топает на кухню. Занимает свой любимый стул и уже через минуту у него на ногах мурчит Кинсер. Сумасшедшая идиллия.
— Зачем ты пришел?
— Рождество же. У меня для тебя подарок. Или мне оставить его у дверей?
Леонард без труда улавливает иронию. Значит, Рэй научился язвить. Кто бы мог подумать, что он возьмет себе именно эту привычку Леонарда. Впрочем, тот рад, что гений выбрал не курение.
— Я просил не приходить.
— Мне уже восемнадцать.
— А мне двадцать восемь, и?
— Ты говорил, что я забуду, когда уеду. Я не забыл. Думаю, ты тоже.
— Я просил тебя не приходить, — повторяет Леонард, — Ты можешь оставить эту… коробку себе.
— Вообще-то она твоя.
Скептически вскинутая бровь — все, что Рэй может получить в ответ. Диалоги, не несущие никакой смысловой нагрузки, раздражали их обоих. Но в эту игру можно играть вдвоем. Парнишка ставит коробку на стол, снимает крышку и пододвигает к Леонарду. Он не уверен, что стоит выворачивать душу наизнанку перед человеком, который отверг его. Точнее он уверен, что не стоит. Но это же Леонард, а сейчас Рождество. Самое время для чудес.
Красные сердечки чередуются с обычными белыми конвертами без марок и адресов. Леонард видит свое имя на валентинках. Да. Кажется, эта коробка принадлежит ему. Внимание мужчины привлекает неровно оторванный клочок тетрадного листа с кратким, но емким «кажется, я тебя люблю». Сердце сбивается с ритма. Этот невозможный гениальный ребенок делает из циничного алкоголика нечто теплое и мягкое, любящее.
