— Невозможно... Потому ещё зимой мы решили распустить легкомысленную Думу, чтоб не баламутила народ.

— Почему ж до сих пор, э-э, церемонитесь? Ведь он своими выходками не только, э-э, позорит власть, а ещё может принести вам оч-чень много неприятностей.

— Верно, дорогой Фрэнк, всё правильно. Да вот руки никак не доходят, — посетовал Костя, пыхнув трубкой. — От него мы уже да-авно, извините, охерели, зато без него тоже давно б захирели. Кто будет потешать народ цирковыми трюками? Другого клоуна у нас, к сожалению, нет. Сами видите, как он развеселил весь город.

— О-о, загадочный русский народ... Кто ещё может хохотать на краю пропасти, почти перед смертью? Никто не может на всём свете!

— Кстати, вы уверяли, что ваша сенсационная статья избавит нас от японского десанта, — напомнил Пётр, — а получили аж двойной. Почему вышла осечка?

Кинг виновато пожал могучими плечами, которым было тесно в офицерском френче, перетянутом скрипучей портупеей.

— Статья перед вами. Её напечатали все основные газеты мира. Но стрела уже была, э-э, на тетиве. Вот в чём беда. И Като пустил её... Между прочим, удар намечался другой, потому что на всех судах макак полные трюмы. А сколько высадилось? Всего две роты. Англичан тоже столько. Думаете, почему?

— Неужели контролировать японцев? — догадался Костя.

— Правильно. И тут у меня есть основания считать, что статья всё-таки сделала своё дело: настоящие джентльмены вместе с другими не позволили самураям пустить в город весь десант и, э-э, нейтрализуют этот.

— Верим, поздравляем и надеемся, что мудрые союзники, особенно — американцы, впредь тоже будут поступать именно по-джентльменски! — заключил Пётр, снова убедившись лишь в том, что союзники по-прежнему держали друг друга за горло.

— О-о, в джентльменстве Америки сомневаться не стоит. Как только придёт ответ Вашингтона на японское, э-э, коварство, Колдуэлл немедленно даст его в газеты. Пусть всё население знает, какой политики Америка будет держаться в России.

— Позвольте уточнить, когда и кому сказал это Колдуэлл? — насторожился Костя.

— Сегодня лично мне для вас. Ведь он знает, как я отношусь к вам. Теперь знайте вы, какой это благородный консул и как хорошо относится к вам.

— Это ж равнозначно дипломатическому признанию! Что ж вы до сих пор скрывали за семью печатями такую сенсацию? — поразился Костя. — Ай да молодчина! Низкой поклон вам, дорогой Фрэнк, за бесценный подарок! Это прямо яичко ко Христову дню!

Кинг величественно закатил карие глаза и, развернув пилотку, словно лавровый венок, превратился в статую с дымящейся сигарой. Воскурив себе фимиам, возразил:

— Разве я, э-э, фокусник, сразу скрывать и говорить? Ещё не умею так. А вы — тоже молодцы! Это надо же всего за несколько часов поднять столько народу на митинги, демонстрации, собрать настоящую гору подписей! Ленлоп даже не знает, что с ними делать... А главное — превратили в Красную гвардию всех, кто может держать винтовку. Молодцы... Сразу видна умелая комиссарская рука!

— В том-то и штука, Фрэнк, что народ сам восстал против интервентов. Вот в чём истинная сила революции, даже её чудо. Помните, я сказал: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»!» Теперь все сами убедились в этом, — гордо улыбнулся Пётр.

— Да-а-а, столько смелых людей я ещё не видал... Удивительное зрелище... Аж страшно стало! Не-е, такой отважный народ победить невозможно, — охотно согласился Кинг и полюбопытствовал: — Кстати, что слышно из Москвы? Собирается послать сюда полки, больше ненужные на германском фронте?

— Уже сами заждались ответ. К чему нам полки? Вполне хватит своих. Лучше бы вернули пушки, взятые в начале войны с крепостных фортов. Тогда мигом исчезла бы вся эскадра... — размечтался Костя.

Эти уникальные дальнобойные орудия, способные обеспечить городу абсолютную безопасность, доблестный Верховный главнокомандующий Лавр Корнилов блестяще сдал германцам вместе с Ригой. Зато вскоре появился комиссар телеграфа Мельников и вручил телеграмму, которая гласила: «Мы считаем положение весьма серьёзным и самым категорическим образом предупреждаем товарищей. Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать. Это неизбежно. Им, вероятно, помогут все без изъятия союзники. Поэтому надо начинать готовиться изо всех сил. Больше всего внимания надо уделить правильному отходу, отступлению, увозу запасов и железнодорожных материалов. Не задавайтесь неосуществимыми целями. Готовьте подрыв и взрыв рельсов, увод вагонов и локомотивов, готовьте минные заграждения около Иркутска или в Забайкалье. Извещайте нас два раза в неделю точно, сколько именно локомотивов и вагонов вывезено, сколько осталось. Без этого мы не верим и не будем верить ничему. Помощь нашу мы обусловим вашими практическими успехами в деле вывоза из Владивостока вагонов и паровозов, в деле подготовки взрыва мостов и прочее. Ленин».

Крепко озадачила долгожданная директива. Все понимали, что так поступить обязывал горький опыт Бреста. Но положение в городе и Приморье было совершенно иным. Особенно — боевой дух людей. Пусть большинству даже передовых рабочих идеи социализма казались отвлечённо-далёкими... Пусть они восприняли революцию конкретно, связывая с заветным улучшением жизни семей. Пусть это пока ещё не удалось. Однако в критический момент они сумели подняться над обыденностью, поскольку судьба родной земли равнозначна собственной жизни, обретённой свободе. Любой, кто хотел отстоять их, получил винтовку и перекрестился патронными лентами. Все жили единой решимостью сопротивляться ненавистным интервентам!.. Как же теперь сообщить им о приказе отступить аж к Иркутску? Люди сразу воспримут это позорным предательством и обрушат праведный гнев на Исполком... Естественное в таком случае падение народного духа мигом соберёт различное воронье, которое живо превратит цветущую ниву в заурядный погост... А как самим согласиться с утратой завоёванных позиций, сдав их ничтожествам... Ещё сложней примириться с участью поверженных...

Гордые души бунтовали против вопиющей нелепости, разум отказывался верить в истинность сокрушительной телеграммы. Вдруг это новый эсеровский подлог, сделанный в Хабаровске, Чите или ещё дальше? Ведь известили же осенью о победе Керенского вместо победы советской власти. Но Мельников твёрдо сказал:

— Нет. Я тоже сперва усомнился. Потом всё проверил по линии.

Текст подтверждён от Иркутска.

Отныне уже партийная дисциплина обязывала спокойно определить свои реальные возможности. Все лучшие паровозы с вагонами находились в Маньчжурии. Управляющий КВЖД генерал Хорват просто не выпускал их оттуда. Уссурийская дорога сама позарез нуждалась в подвижном составе для собственных нужд. Прежде всего — продовольственных. С грехом пополам её выручали Временные мастерские, где мизерный остаток рабочих латал старые и собирал из прежних запасов по вагону в день. Значит, придётся действовать в две-три смены. Готовить взрыв мостов и путей пока не следовало, поскольку сами станут первыми жертвами японских резидентов или атаманов. Мин для Забайкалья. Иркутска здесь тоже хватало с лихвой. Однако полномочия Исполкома так далеко не распространялись. Не говоря уж о том, что местные люди тоже могли возмутиться предательством революции.

— Эх-хма... Вот так угодили из огня в полымя... — растерянно ворчал Пётр, абсолютно несогласный с таким поворотом событий, но ещё не решаясь на отчаянный шаг.

Наверняка мало кто из провинциальных деятелей даже в ранге председателя Крайкома тогда мог возразить самому вождю. Но обстоятельства были выше личной робости. Ведь он полностью отвечал перед народом, брошенным на произвол врагов, за все страшные последствия отступления. Значит, нечего дрейфить.

И Пётр пошёл на телеграф, упирая в своём ответе не только на позор безропотного бегства в безопасные места, а и на миллиарды грузов, лежащих в порту. Тоже превратить их в бесценный презент для наглых интервентов? Так всё равно не оценят подобного великодушия, с удовольствием присвоив наверняка половину золотого запаса России. Поэтому лучше пусть Ленин живо исправит недоразумение — всех и всё надо спасать.