Филострат сразу же подал свой голос, как только Север — в который уж раз! — схлестнулся со своим упрямым и избалованным матерью отпрыском.

— В общем строю стоять — не привилегия, а нужда достойных, о, прославленные римские мужи! Порядок — традиция сада, а не сплётшихся кущей! Система строя — мудрость скакунов, а не табуна! А город не есть дикое племя! — устами Филострата настаивал на уважении своих традиций вечный Рим.

Север — ранее совершенно свободный во всем и дерзкий по личному усмотрению — смолк, так и не ответив Антонину.

— Легче лес посечь и огнём пожечь, нежели идти по нему, густому, теряя силы и время... — огласил он своё мнение и вновь припал к запискам Дидия Юлиана. — Пишет, что слащавые девицы денег у него просили, считая его самым богатым человеком в мире. А он недоволен продажными личинами их... Думал, видно, что всё, теперь уже ровно всё, должно быть у ног его само! — пересказал насмешливо Север идиотические мыслишки горе-императора.

— Марионетки послушны, лишь когда ниточка крепка и подвластна тебе одному. Здесь, в Риме, что-то многовато стало властителей, а тех нитей не сделалось больше! — вскрыл тайные немочи Рима Лонг.

— Надо нам взять те нити в свои руки! — вставал решительно Септимий Север и, отбросив на широкую подставку начавший раздражать его свиток, обратился к Филострату: — Возьми и прочти на досуге мысли осла — некогда венценосца римского. Может быть, что-то откроешь грядущим потомкам... Позор! — вздохнул, переживая, цезарь.

— Так угодно было богам. Выгодно и тебе — чтобы предшествовал император-глупец! — заметил ритор, посланник Юлии, сворачивая свиток и готовясь спрятать его в серебряный тубус.

В сей момент к разгорячённому цезарю и подошёл центурион, приведший гостей.

— Цезарь, к Антонину посетители.

— Вероятно, пара шлюх да целая когорта преторианцев? — громко полюбопытствовал Север.

Каракалла оскорблённо сверкнул на отца глазищами, весьма недовольный прямодушным центурионом, кой, приведя гостей к нему, обратился к несносному папаше.

— Нет, повелитель, — проговорил центурион. — Женщин три, две из них — дикарки. С ними некий чистоплюй и вино.

— Не сильно я и ошибся... Дикарки, говоришь? Хм... «Диана прошлых дней, на белом мраморе твоём застыло нетерпенье, изобличи же свой неустрашимый лик и ринься в бой опять!..» — Цитирование по памяти доставило цезарю некоторое удовольствие, он не без гордости покосился на Филострата. — Веди же всех сюда! — скомандовал затем центуриону. — Антонин, Гета, подойдите поближе! — громко призвал далее Север, для всех пояснив: — Дабы исключить всякие интересные шепотки!

Центурион подал знак помощникам, остававшимся при посетителях. К стихшему окружению Севера провели визитёров, пришествие которых в общем-то ожидалось: с недавнего времени многие уж побывали тут с разного рода ходатайствами...

О, эти люди выглядели не очень-то обыкновенно! Педагог со слугой и вином, две светло-рыжие воительницы с растерянными ликами и ослепительная римлянка. Всё внимание мужей тут же приковала к себе, конечно, кротко улыбавшаяся Клавдия... Впрочем, оживление возникло, когда Север оторвал седалище от трона, признав старых своих знакомых, и отступил учтиво от подножия престола ровно на шаг.

— Посмотрите же на этих рыжих бестий — друзей моих! — представил всем Бореас и Лану Север. — Я ещё удивлялся, сколько же можно молчать! Ни единого лишнего слова за весь поход, при том — ни капли ложного стыда!

Цезарь сделал ещё один шаг навстречу воительницам, игнорируя Клавдию и педагога. Амазонки раскраснелись, нежданно попав в центр внимания, и принялись убирать назад взмокшие локоны.

— Они тупы и злобны — таких немало! — бросил в спину разошедшемуся отцу Каракалла.

Север изменился в лице, раздосадованный тем выкриком, но затем, боясь обидеть дикарок, улыбнулся им и всем. Улыбка получилась не очень — с грустью и болью. Окружение разом притихло.

Бореас и Лана, обескураженные вниманием к ним, как от отца родного, ждали от Севера заступничества и избавления от неловкого своего положения. Их стремление быть неприметными полководец понял, отмахнулся от всех, обнял амазонок за плечи и увёл в сторонку. Клавдия сверлила жадным взглядом Каракаллу, усевшегося вольготно на подлокотник трона. Когда Септимий вспомнил об остальных визитёрах, Клавдия уже стояла, чуть наклонившись, перед Каракаллой, развалившимся в безобразной позе.

— Как же нам побеседовать? — расстроенный Север опять обратился к женщинам. Потом, найдя способ душевно исповедаться, он внушительно проговорил ничего не понимавшим в латыни дикаркам: — Я учил его убивать на войне, а сегодня дал ему урок смертоубийства в Риме... Просто был обязан убить Юлиана!..

Глядя в непроницаемые физиономии Бореас и Ланы, Север пытался забыть несчастное лицо беззащитного страдальца и последние слова его, переполненные мольбою.

— Антонин — способный ученик... Не превратиться бы мне самому из палача в жертву! — нервно теребил бороду озабоченный отец. — Я оставлю всех вас при себе! Преторианцев — льстивых и коварных — изгоню!.. Пойдите и позовите ко мне вашего Карла — я хочу поговорить с ним! — Север показал на губы. — Ба-ба-ба... Ну, предложу ему нечто... Не поняли? — тихо расстроился Север.

Бореас и Лана готовы были сквозь землю провалиться, исчезнуть — неразумение их приносило сильное огорчение пожилому дядьке.

— Идите, спуститесь вниз и призовите Карла для ба-ба-ба! — настаивал, указывая направление, Север, косясь на Антонина и Гету.

Перед старшим сыном улыбалась и гнулась красавица, словно не замечая младшего. Клавдия указала на Аэция, тот взял у слуги пузатый кувшин и поднёс наследнику. Гета — второй сын Севера — застенчиво косился на божественную посетительницу. Он поклялся, глядя на неё и брата, что скоро, может быть, даже завтра, найдёт себе такую же. Он благодарил отца и судьбу за склонённый перед ними Рим.

— Так не годится — пойдём вместе!.. — Все, кто не пялился на совершенство с пучком смоляных волос на прекрасной головке, заметили, как Север увлёк за собой варварок.

Бореас и Лана поняли, наконец, что взяты под высокое покровительство. Лица их прояснились, гордо они посмотрели вокруг, благодарно — на Севера.

Военачальники разных мастей на лестнице плотно окружили их, но не оттирали от монаршего тела толчками. Цезарь приказал им найти человека, сумевшего бы довести его слова до двух верных амазонок.

На призыв откликнулись геты и даки большим числом, но Север подозвал рыжего амантийца в римском доспехе.

— Не ваш брат? — пошутил оттаявший в одночасье Север, хотя легионер, в отличие от амазонок, был рыж настолько, что это бросилось бы в глаза даже с расстояния в стадию.

— Мне для дела нужен Карл, и чем скорей, тем лучше!..

Амазонки закивали Северу головами. Переводчик довольно щурился.

— Идём на выход, я представлю вас городу! — Север собственноручно расталкивал римлян, средь коих преобладали вездесущие перевёртыши-преторианцы, благодушно посматривал на лохматых варваров.

Оцепление возле колоннады при появлении цезаря живо расступилось. Под крики поредевшей к вечеру толпы Север в окружении рослых северян простёр руки к небесам.

— Я излечу тебя, гадкий Рим! Против моих новых помощников ты не устоял на подступах своих — не устоять тебе и здесь!

Толпа, рванувшись к ступеням необычного подиума, после мудрёной фразы сурового августа немного стихла, а потом завопила: «Слава! Хвала сиятельному цезарю! Септимий Север, мы с тобой!!»

Цезарь ходил между приведёнными им дикарями, поочерёдно поднимал чуть не каждому руку вверх, ободряя и возвышая. Дошёл до скопления немало удручённых новым увлечением своего полководца фронтовых легионеров — простых солдат, сподвижников славной карьеры новоиспечённого венценосца — заключил в объятия и их...

И только одного не мог понять усердствующий в ликованиях городской римский люд — это отчего объявленных побеждёнными варваров так несметно возле победителя?..