При последних словах свита вождя приблизилась к посланцам. Готы снисходительно хмыкали и неподдельно радовались преимуществу своего роста над халанами. Только тот степняк, которого вызывал Сарос, статью северянам ничуть не уступал.
Роальд — командир конной гвардии при конунге — широкой ладонью хлопнул халанского богатыря в грудь и предупредил, чтобы тот больше не рисковал ослушаться Сароса никогда в жизни. Хотел было досказать, что произойдёт с ослушником, но потом выбрал другой способ донести угрозу. Неторопливо достал меч, за рукоять двумя руками поднял его так, чтоб остриё смотрело вниз, расслабленные пальцы чуть качнули тяжёлое оружие. Роальд с вызовом хищно улыбнулся высокому халану. Все притихли. Серо-зелёные глаза Роальда на миг затуманились, и огромный меч со свистом вонзился в песчано-каменистую землю до самого перекрестия.
Воинство загремело одобрительным смехом. Очень довольный Сарос предложил послам проделать то же самое. Халаны стояли молча. Ни на одном лице не было и тени разочарования.
Сарос после паузы объявил посланцам, что завтра, когда солнце подойдёт к зениту, он двинет свои полки от моря. А пока Лехрафс пусть будет рад и тому, что готы прибыли сюда.
Все пятеро степняков, позабыв об уважении, бесцеремонно поворотились и пошли к своим коням. В такт хлопая ладошами, подозвали животных, как ни в чём не бывало весело вспорхнули на них, гуськом проследовали через цепь Карла, подобрали оружие и умчались в степь.
Сарос приказал почаще делать объезды, в которых задействована была уже чуть не половина армии. Осматривались все лески и складки окрестности. Воинство прекратило всякое купание и чистку амуниции. Подняв светлые знамёна повыше, готы смотрели на море, ожидая свои куда-то запропастившиеся корабли, обязанные уже подойти к сухопутной армаде.
Тёплой ночью костров не жгли. С первыми лучами солнца опять всматривались в море, но кораблей так и не увидели... Не дожидаясь полдня, по большой дуге, сторонясь Буга, двинулись назад. Разведка Карла рассредоточилась редкой шеренгой от реки до настороженно бредущей армии: места незнакомые, люди их встретили другие — остерегались подвоха.
Халаны ожидали готов у излучины. Берег был усеян множеством плотов, челнов и гонок. Сопровождение степняков торопило северян с переправой.
С оружием наголо готы небольшими группами форсировали реку. Сарос глазами искал Лехрафса, но ни одного мало-мальски прилично наряженного халана так и не заметил. Уже на другом берегу степняки объявили, что Лехрафс ждёт конунга в своей веже.
Гвардия готов, окружив Сароса, подъехала и встала перед шатром и перед стеной из конных халан. Сарос с несколькими преданными людьми покинул своих и проследовал к шатру. Спешиваться не стал — ждал выхода Лехрафса.
После небольшой заминки, после нескольких приглашений войти, после гордого и молчаливого отказа от тех приглашений из вежи как ни в чём не бывало вышел Лехрафс. Свой золотой шлем он держал в руке.
Сарос быстро спрыгнул наземь и направился к халанскому царю.
Перед ним стоял тот самый высокий степняк, что накануне в простецкой одёже был посланником в стане готов. Сарос, скрывая растерянность, принялся припоминать вчерашнюю встречу у лимана, а Лехрафс, чуть заметно улыбаясь, широким жестом пригласил его в шатёр. Даже сам жест демонстрировал знатное происхождение хозяина всех этих степных и лесных вотчин.
Центр шатра занимали большие атласные подушки, более похожие на тюфяки. Лехрафс рукой отослал прислугу, чтобы никто не беспокоил беседующих вождей, по-царски важно уселся на розовый пуф и откинулся далеко назад — почти что лёг. Сарос мгновение смотрел на союзника, потом за упругое ухо подтянул подушку к себе и оседлал её — будто коня.
Лехрафс тут же поднялся. Впервые прозвучал его ровный голос. Царь объяснил, что подушки разложены так, чтобы собеседники не сидели напротив друг друга и взгляды их не пересекались. Гот, уяснив смысл путаной степной речи, учтиво склонил голову, но лицо его выражало такую холодную и надменную мину, что Лехрафс тотчас ощутил если не опасность, то щекотливость ситуации.
Гот довёл до сведения халана число своих воинов, сильно преувеличив его, рассказал о несметном количестве судов сопровождения. Лехрафс, поддерживая предложенный тон беседы, поведал о множестве туменов в степи и в окружающих селениях. Речь, конечно, велась о личной силе каждого. Похвальба прекратилась как-то сама собой, когда две пары светлых глаз всё же встретились — как будто оба вождя ощутили внезапно тишь степи и мощный разгон ветра над замершими войсками...
Ветер гуляет над Причерноморьем, верно, столько времени, сколько обретается под знойным солнцем вся эта степь. Возможно, когда-то здесь были леса и болота... Возможно, ласковое море плескалось на этой равнине... Но когда травяной плед устлал балки и пригорки взамен исчезнувшей густой чащобы, тогда покатил сухой ветер комки безжизненных корешков хилых трав на запад и на север...
Когда-то туда, где берег встречается с морем, явились эллины, удивились зеленеющим гаваням и пустынным пляжам. Местные из тех, кто нашёл в себе способности ранее чем-то отличиться в приморском краю, подчинились им, согласились стать вторыми. Приходившие из-за гор, из степи и леса, вливались в братство притягательно-деятельной Итаки. Берега Чёрного моря густо обросли суетным народом, смысл бытия которого определялся требованиями великолепной цивилизации. Те же, кто жаждал для себя успешной жизни, стремились создать модель, аналогичную греческой, — вот только землю надлежало выбрать где-то другую, а центр смысла в ней должен был принадлежать теперь им. Шум прибоя другого моря и голоса других земель увлекали их дальше и дальше... Никто тогда не мог предвидеть, что, проделав путь до краёв Света, до промозглых пределов Европы, люди — уже с другим языком и с иною плотью — возвратятся к тёплому морю и встретят здесь близкородственный говор, узнают черты лиц и повадки, вздрогнут от открытия, что не позабыта и тут арийская суть трепетных сердец...
Помнил Лехрафс, как маленьким мальчиком, крепко вцепившись в гриву высоченного коня, слушал зычный отцовский голос. Халаны большим представительством ехали на северо-запад, к суровому морю, где должна была произойти памятная встреча с хранителями жёлтых слёз — с племенем, на чьих сказочных землях от побережья до сосновых полян прозрачным золотом рассыпан янтарь... Как корнями упавших деревьев выкорчёвываются крушицы светло-бурого камня, так многие лета рождался во влажных, хвойных дебрях готский народ с власами цвета янтаря, с глазами сродни холодному морю...
Искал халанский царь Сфандр встречи с главой уже великого готского народа... Лехрафс помнил из детства лишь то, что встреча состоялась, что отцу обещана была помощь, что отец при расставании кланялся отчего-то и вроде кланялся ниже страшного лицом гота... Все готы показались тогда маленькому Лехрафсу страшными и безжизненными...
С тех пор времени минуло столько, что если бы снег над прибрежными волнами не таял, то каша из него завалила бы всё греческое море, сделав невозможными морские странствия ненавистных и злобных людей... Лехрафс вырос и возмужал, а северная помощь всё утопала где-то в лесах людей-змей, и когда надежда стать при морских портах почти иссякала, появился вот этот Сарос с воинством неисчислимым и с кораблями, которые, поговаривают, достойны греческих...
«Где ваши корабли?» — поинтересовался халанский порфироносец.
«Будут корабли, и будет славный бой!» — убеждённо произнёс Сарос в ответ.
Лехрафс, конечно же, понимал положение гота, который в сей дальней для него земле вёл себя немного растерянно, догадывался и о настрое сводной армии, ожидавшей несметной добычи в награду за мучительное путешествие, которое ранее никто совершить не отважился.
«Неподалёку отсюда есть гавань греческая, — заговорил о главном Лехрафс, уперев локти в широко расставленные колени и искоса глядя на гота. — Подступы к своей колонии греки стерегут весьма ревностно. При малейшем скоплении любой силы навстречу ей сразу выдвигается фракийский конный корпус. Не увязая в битве и медленно отступая, он правильным строем отходит за городские укрепления. Если опасность велика, греческие корабли снимаются с якорей и уплывают в море. Брать приступом с суши все те укрепления невозможно — оборона отлаженная и вязкая, поэтому ценные товары расторопные людишки успевают отправить на корабли. Оставленная добыча скудна и безрадостна... Ещё и деды халан, и отцы дедов пробовали пробиться за валы и стены, но всё тщетно: отдача от трофеев более портила устои здешнего бытия, нежели награждала за принесённые жертвы. И не в неумении степняков дело! Сие греческое поселение очень богато. Многие из халан подвизаются на портовой торговле, сопровождают караваны. Они же — халаны-наймиты — и есть главные помощники греков в обороне. На данный момент даже не ясно, в каком лагере халан больше: в степном или греческом — при халанских купцах»...
