Точка слияния Тисы и Истра — место красивейшее, торжественное. Соединение токов двух величайших рек, водная гладь и высокое небо — завораживали. Но готы следили, куда проворные речники наворачивают руль и паруса: всё ладно... Лбища корабельных кичек вздымали лоснящиеся дуги истринской водицы. Кораблики приблизились к стремнине и начали подъём...
Спасибо тебе, оставшийся в чащобе Роскилд...
* * *
Вот тебе и сирота неугомонный! Никто и подумать не мог, что тоже — разведчик...
Рим уже много веков вёл военные действия с севером, что начинался прямо за Дунаем — в древности Истром. Золотые копи Дакии в непокорном море варваров выглядели островками, населёнными непредсказуемым в своих упованиях народом. Сиверко — ветер из-за Борея — нёс в себе южному миру ужас и стужу ненависти. Вывозить золото из тамошних рудников было делом чрезвычайно опасным. Народы Северных Балкан, Центральной Европы никак не желали принимать прозелитов, исповедующих гражданскую покорность. И как бы долго продолжалось то противостояние на водоразделе Дуная — одному Господу известно...
Затираемые лихими восточными и торговыми южными женоненавистническими ордами островки северо-причерноморской цивилизации ещё помнили устои своей прежней жизни. Норик и Адриатический Иллирик уже с полным правом могли считаться частичками великой Западной империи: римские легионы с коммивояжёрами во главе стояли на Эвксинском Понте при неоглядных невольничьих рынках.
Между поставщиками и требующими увеличения потока рабов провинциями пролегла неподвластная никому и труднопроходимая область, населённая древним народом. Ни посулы сказочных богатств, ни угрозы, ни кровавые зачистки, ни подкуп не имели действенных результатов. Население центральноевропейской гидрономии и его знать, сжившаяся плотью с народной традицией, не шли на сближение и уступки. Живой товар приходилось возить через семь южных морей — долго и велики дорожные потери...
Молодая, недавно образовавшаяся купеческая гильдия, защищавшая теперь и римский интерес, увидела-нашла восхитительное по задумке разрешение этой задачи, кое и возможно было отыскать лишь взглядом с востока. Люди, понимавшие и Север, и Юг, уже обжились в заповедных кущах первозданного рая...
Иранские племена, без всякой указки извне по законам человеческой природы продолжавшие закачивать в «дикоживущие» земли индоевропейскую сущность, решено было использовать для блага имперской экспансии. Ищущим себе лучшей доли в чужих краях надлежало теперь всячески способствовать, а за это новоиспечённые жандармы обязывались блюсти определённые интересы...
Роскилд — лучший, наверно, разведчик купцов — прошёл от Карпат, лимана Борисфена, через Ас-град и Пантикап, по золотому юго-востоку Тавра. По пути из Херсонеса неутомимый ходок не преминул проведать никем здесь не учтённых варваров, а потом с попутчиками заявился к Густаву. Имея ценные сведения, Роскилд устремился дальше — к Альбину — потому как мечтал соблюсти и свою корысть. В утверждавшемся для далеко идущих целей субъекте империи — диоцезе — он намеревался играть отнюдь не последнюю роль...
* * *
— А плавать мне ещё хуже, — Север быстро-быстро растирал лицо, нервно брался за край борта.
— Отошёл бы ты от края, командор, эти кусты, неровен час, ужалят юркой стрелкой,— предостерёг Стафений, сам сидевший низко и пытавшийся бритвой голить густо намыленный подбородок.
Север повернулся к реке спиной и сполз по борту, притулившись к нему толстостенному.
— Не мучь себя и нас всех, — просил Стафений и, невольно обнажив ряд жёлтых зубов, пытался провести лезвием под выдающейся скулой. — Варвары живут проще, я бы сказал, лучше, — намекал он на трудности привычного бритья при шатавшейся палубе и оглаживал пальцами докрасна натёртую шею. Север исподлобья смотрел на него пристально.
— Как бы не тюкнуть вот этим бортом по лохматой голове Корнелия — снимут со всеми волосами разом, — беспокоился за посланников в заистринские леса Север и кулаком стучал по гулкой деревяшке.
— Герулы не так глупы, чтоб им не нравилось теперешнее перемирие, а также послы от миротворца, — Стафений хотел показать пустячность опасений легата. И это отчасти удалось...
— Дай мне, признаться, здешний народец больше по душе, нежели многоликие германцы моего мерзавца. Антипатр там, верно, весь в слезах...
— Верно, что мокр не от слёз, а застольных подношений Каракаллы...
— Я, мой друг, отдыхаю без него, — признавался измождённый бесчисленным множеством проблем отец. Набравшись сил, он продолжил о делах Истра. — Но всё же того немногого, что, казалось бы, удовлетворило нас всех, у них мы отыскать не можем, — сознавался в сомнениях Север и снова растирал лицо ладонями. Его немолодое нутро мутило, кружилась из-за не такой уж сильной, но бесконечной качки голова.
— Что же им сказать такого, что предположить, чтобы прекратили они своё никчёмное занятие? Война, слежка, атака — что же за напасть!
— А быть может, убраться отсюда? — потянулся Север и тренькнул частыми пластинками лат на груди.
— Не трать силы армии — пойдём к Риму, — улучил момент Стафений.
— Это Цессий Лонг тебя на вечерних сборах научает? — улыбнулся через силу измученный легат. Голос его прозвучал басовито — по-отечески вкрадчиво, что ли?
— Ты же сам с ним всё время проводишь! — парировал улику Стафений. — Меня и близко с вами не бывает.
— А говорите вы одно и то же!.. Скрибы лжецы вас, что ли, связуют? Ух, и порода отвратительная! — кряхтел и по борту поднимался полководец. — Дождусь ли я сигнала небес? — взывал к плещущейся внизу воде Север. — Дождусь ли слова от вас?! — будто раненый зверь завопил в небеса престарелый бородатый муж. При том, однако, смежив веки — страшно.
* * *
Сопровождающие выглядели людьми надёжными. Друзей-хранителей нужного человека они обязались доставить туда, куда те запросили. В целости и сохранности. Так что готы совершенно напрасно всю дорогу опасались...
Область, исхоженная Карлом вдоль и поперёк по лесам, с реки узнавалась плохо. Хорошо хоть имя Верженя язигам было известно... Корабли, скрепя и потрескивая, уверенно причалили — вот то место, откуда тропа ведёт к давнему знакомому Карла. Что с ним сейчас?..
Ночь и день ходьбы — и постаревший Вержень спустился по струшенным ступеням обветшалых, прогнувшихся косоуров посмотреть на многочисленных гостей. Карла он узнал.
Сникший царёк встрече был рад. Опережая вопросы, сам всё растолковывал о наступившем житье-бытье. Поведал обладатель лучшей когда-то женщины окрестных земель об упадке ранее деятельного хозяйства, об уходе людей от него... Куда все сбегали, он знал, но поделать ничего не мог. Пенял, что приходят люди новые, его, теперешнего старика, обходящие — то и слава богам! — да зато россказнями его иногда пользующиеся... Редка стала в округе сериванская речь: кто понашел, понаплыл, понаехал — не понять... Винил во всём старик близкий Истр.
Грустным казался Вержень... Но Карлу обрадовался. Вспомнили общую знакомую, да вскоре и смолкли оба.
После паузы Карл признался, что нынче без дел и ищет применение себе и дружине своей. Вержень — человек инициативный — с лёгкостью готов был удружить. Принялся тут же научать предприятию, за которое взялся бы сам, да годы пригнетать стали...
Лукавил Вержень: смолоду от дел рисковых в стороне стоял — лишь пользовался плодами их. Навык имел преогромный! Железной хваткой, забыв на время стыд, грёб барыши от чужих успехов... Как только выжил такой висляй среди варварских законов?
Может, оттого вся его фортуна, что незлобивым был от роду? Или варвары попадались ему незлобивые?.. Варвары-то лесные — народ, в сущности, добрый. И спасённые рабы, стеной стоявшие вдоль истринского брега, признавали в нём спасителя.
