— Непорядок! Надо беречь и племя, и предков. Для того и детей растить надо всех, не выбирая, — поддержали рассказчика готы.

— Мне бы на дерево залезть — осмотреться вокруг... После скажу, куда идти и как долго, — предупредил Роскилд, когда утро наконец осветило дремучий лес.

Он присмотрел удобное для лазания дерево и подошёл к нему. Броккен серьёзно попросил:

— Дружок, не подведи. Будь добр — не упорхни с веточки...

Тёплый дух леса щекотал ноздри. Под ногами мягкой периной из прошлогодних прелых листьев оседала почва. Иногда потрескивали сучки. Роскилд вёл за собой.

— Был бы весь флот Кантеля, не пришлось бы нам тут продираться. Преспокойно бы шли по реке...

— Доплыли бы прямо до Норика!..

— Теперь вот бредём за этим чумным...

— Он и в городе, и за морем, и на Тавре, и здесь что-то знает, куда-то ведёт!..

По цепочке спереди передали приказ не шуметь. Бойцы смолкли.

Свежая зелень, красившая варварский берег Истра, здесь, в заповедном сумраке чащи, ещё ждала настырных солнечных лучиков. Стебли, ветви, стволы копили живительный сок. Земли кельтов, славян, германцев дожидались весны...

Вереница, обвившая лесистый холм, остановилась. Замыкающие затаились в ожидании известий. Роскилд привёл к болоту.

Ограждённая от всяких звуков зона была, мало сказать, необычной — всё здесь источало растворенный в воздухе ужас. Едва приметная тропа на склоне обрывалась топким местом, где между кочек и островков чернела вода, высвечивавшая мельчайшее движение на небе и на земле. Крапчатое зеркало будто мерцало загадочными образами.

На обрубленных суках покоились черепа. На больших камнях, испещрёнными рунами и змейками, костяными погремушками лежали кисти человеческих рук. Посеченные пни казались плахами.

— Ты что же, на казнь нас привёл? — обступили проводника готы.

— Неприкрытый курган — чертовщина! — Бореас слушала свой голос, лишённый эха и звучавший очень необычно.

Роскилд отстранил от себя ничего не понимавших людей и зашлёпал уверенными шагами по омерзительно пахнущему, стылому мелководью. Целью его была проглядывавшая сквозь деревья подвысь.

Озадаченные спутники не отставали. Никому и в голову не пришло на вершинах окружавших топь холмов выставить хоть какой-то караул. Место, куда все устремились, странным образом убеждало всех в своей безопасности для них. Низина словно шептала: «Здесь всегда покой — и живущим страдальцам, и бесплотным, навеки упокоившимся душам».

Из сырости выбрались на жердяные ступени, с обеих сторон обставленные разной формы валунами. Путь на возвышенность был хорошо освещён — оттого что редколесье болота не застило свет над головой. Небесное окно, посылавшее людям своё сияние, вселяло уверенность и силу.

Вокруг прежде положенного срока состаренных, мглой и влажностью разрушенных клёнов и дубов пробивалась омела. Она при полном отсутствии птичьей братии была единственным живым существом тут. Кельты, а за ними славяне и римляне считали жёлтую омелу золотым сучком, открывающим дорогу в загробный мир...

Галерея из валунов и дерев сопроводила путников до тёмного лаза, замкнувшего собою подъём и расположенного под близкой лысой маковой, лишённой даже реденького коврика жухлой травы. Там, наверху, прямо над лазом, валялись небрежно заброшенные туда черепа.

Человечья бурная жизнь осталась где-то далеко от этого жертвенного болота. Радости и невзгоды существовали теперь только в представлениях, воспоминаниях случаем приспевших сюда путников. Мир тревог, сожалений, поисков остался в прошлом.

С такими чувствами и втискивались в лаз, оглядывались, идёт ли следующий, бдели, куда попадают передние. Те же, кто проникал в таинственную подземную залу, будто теряли жизненную силу, никак не вмешиваясь в происходящее.

Зала освещалась двумя факелами. Лицом к тлеющему очагу и спиной к лежанке из шкур стояли пожилая растрёпанная старуха и мальчик лет десяти. Два загадочных образа выглядели равно живыми и мёртвыми.

Роскилд предстал перед женщиной, откинул волосы со лба, предлагая ей узнать его. Но хранительница жертвенника была занята вовсе не им — она испытывала крайнее смущение от нашествия такого числа незнакомцев. Молчала, располагаться не предлагала, сухой рукой держала плечо мальчика, не припоминая суетливого Роскилда.

Готы разбрелись по пещере, вдыхали спёртый, с примесью гари воздух. По очереди подходили и разглядывали старуху с мальчиком. К Роскилду в сей миг ни у кого претензий не было.

— Не проходит и трёх дней, чтобы сюда кто-то не пришёл для обряда и тризны... — Голос проводника отразился от свода над головой, отлетел в углы и ниши и там заглох. — Ведать не могу, что творится здесь теперь, — продолжил Роскилд, слушая утопающий в камне раскат своих слов.

Гости, кажется, задумались, наконец: а правы ли они, что увлеклись позывом тёмного человечка Роскилда?.. Но как бы всё ни сталось далее, надо было располагаться и отдыхать. На дворец сия обитель не походила, однако здешнее безлюдье и крыша над головой как будто подтверждали уверенное обещание провожатого повстречать тут знакомцев, готовых без промедления доставить отряд в область Среднего Истра. Все понимали, что без проводников очень просто сделаться навью на полянах или в ручьях сих дремучих мест.

Не оставив ни единого охранника на болоте, обеспечив караул в тесном коридоре у входа, отряд вповалку устроился на отдых. Сторожа изнутри смотрели в оба. Ничто не предвещало треволнений. В глянцевых лужах текли-мелькали облака. Островки и кочки напоминали давно заброшенные, от времени почерневшие стога и скирды.

Карл без конца подходил к караульным и справлялся об обстановке. Бореас и Лана, стоявшие в числе других на часах, уверяли командира в своей бдительности, уговаривали его пойти-таки и выспаться. Карл же в который раз возвращался к обитателям пещеры, пытался вызвать их на разговор, но старая женщина и юный жрец унылого святилища отворачивали головы и перешёптывались между собой на совершенно неизвестном разведчику языке. Карл теперь пожалел, что в отряде нет сериванов — речь служителей Чернобога весьма походила на сериванский говор, и хоть некоторые слова могли бы быть ими поняты... Наконец командир уселся лицом к входу и заснул.

Та часть армии, что отправилась домой, искала покоя и отдохновения. Большая часть людей прежде единой рати, предусмотрительно таясь, пробиралась дорогами и тропинками Поля и Леса, чтобы после долго и основательно рассказывать истории соплеменникам, показывать побрякушки из жёлтого металла и глиняные фигурки, да валяться на весеннем солнышке с дождавшимися женщинами и подросшими девицами...

Кантель на берегу Нижнего Танаиса ждал Сароса и Лехрафса. Моряки бродили по округе в поисках смолы — корабли тоже бедствовали и требовали хоть какого-то ремонта.

Лехрафс, ещё немного увеличивший ряды своих отрядов, решив показать присоединившимся готам настоящий халанский марш, понёсся к Хвалисскому морю. Жертвами этого набега стали одинокие кочевья и заглублённые в сырую землю рощ стойбища, населённые охотниками и земледельцами. Раздухарившиеся халаны лишь на берегу Синего моря встретили мало-мальское сопротивление, но многотысячная, сплочённая безнаказанным разбоем, возомнившая себя непобедимой орда смела всё на своём пути... С большими табунами, с обозом, переполненным предметами обихода и драгоценными обломками языческих идолов, неторопливо возвращались к Танаису.

Ргея не имела ни одного скромного платья, в котором, не вызывая внимания к себе, могла бы спокойно передвигаться по городу. Всё, что было с ней раньше, требовалось забыть — для более или менее безболезненного преодоления наскочивших стаей неурядиц. Но думы не испрашивают разрешений...

Ргея никуда не выходила из дома, замотав хозяйкиным чёрным платком лицо. С порожка смотрела она на север, думала о нём, навсегда ею потерянном. Блаженно припоминала прошлые встречи, пыталась найти ошибки, кои слились в неотвратимые обстоятельства и привели её сюда.