— Всех-то если наших запущу, те щеглы яркокрылые не устоят! — зло размышлял Сарос, сначала кивнув на незадействованное войско, замершее на видной всему городу возвышенности, а затем потрясая мечом в сторону немой армии за площадью. — Но наших побьют немало. И раненых будет не счесть. Куда потом с ними?.. Тут народ остроглазый: до дома добраться не дадут — добьют и раненых, и всех нас!.. Что-то жаль мне, Карл, армию.

— От них кто-нибудь выходил? — Карл, не мигая, смотрел на ссутуленного Сароса сверху вниз.

— Молчат, — ответил конунг, отворачиваясь. Чуть повернув голову к разведчику, буркнул: — Иди... Говори.

Карл кивнул, бросил щит, фракийскую кирасу. Ровной поступью вышел на площадь. Сделав ещё с десяток шагов, остановился и поднял на уровень головы левую руку.

По шеренге заморских полков пробежало лёгкое волнение. Раздался гул мужских голосов. Вскоре на встречу с Карлом вышли трое.

Сарос, сидевший на корточках в проулке и расслабленно опиравшийся спиной на шершавую стену, приказал-рявкнул ближайшим к себе, чтобы к Карлу отправили ещё двоих — поосанистей. Роальд кивнул двум гвардейцам — те, безоружные, прикрыли спину главного переговорщика.

Троица с городской стороны, завидев шевеление в пыльных проёмах посада и появление ещё двух богатырей, переглянулась меж собой и решила остановиться там, докуда дошла. Готам пришлось сделать ещё несколько шагов, чтобы встреча происходила ближе к середине площади — границе между враждебными станами.

— Сбросить вас в море? — вместо приветствия спросил Карл на языке Эллады.

Стоявшему посередине переговорщику от города очень неприятный, отвратного вида толмач довёл смысл обращения. С ледяным лицом римлянин ответил.

— От вашего множества нам только одно огорчение — крестов придётся много городить, чтобы вас развесить отсюда и до того места, откуда ваше звериное стадо прибежало.

— Не стану спорить: для вас проще сложить оружие, нежели нас — хоть бы и павших, всех перевешать. Работа не самая лёгкая, она займёт вас до следующей зимы, — не ожидая перевода, ответствовал Карл на языке Рима. — И гордый муж зря считает стадом нас, а не своих людей!

Глаза римлянина в белом плаще с красной полосой блеснули. Он набрал воздуха тонким, с вдавленными ноздрями носом и ответил:

— Это глупцы считают, что мы не можем драться с варварскими полчищами! Посмотри мне за спину и содрогнись, простак, от мощи той! Побыстрее влеки свою свору подальше, да не забудьте прихватить зажаренные тела своих морячков, от которых уже второй день мы не можем отогнать облизывающихся собак. Пожгли бы всех, но, надо признать, быстры ваши судёнышки!

Карл выяснил у толмача значение некоторых слов из речи римлянина. Лицо его не дрогнуло ни единым мускулом. Он продолжал в выбранном изначально тоне.

— Ваше железо для нас не прочней вонючей шагрени!.. Морского боя не видел никто, хотя, признаться, мезийцы — хорошие моряки!.. Кто знает, может быть, вы подманили злокозненным бочонком вина к себе один-единственный и самый худой кораблик, а после и пожгли его? Теперь же хотите показать нам наших глупцов, о коих мы и сами не сожалеем.

— Ты, варвар, с Истра? — надменно спросил римский центурион.

— Я — готтон. Из той благодатной стороны, где не торгуют человечиной, как заячьей шкурой!

— Ладно, вижу, что ты жил среди нас... Всё равно здравомыслящий сказ — не для ваших деревянных голов! — заявил римлянин, хотя уже понял, что разговаривает не с тупицей, а с человеком, посвящённым в тонкости людской натуры. — Ты зачем вышел на площадь? Чего вы встали молча перед доблестным нашим войском? Боитесь ручьёв своей же крови, которая, стекая в море, достигнет того берега?

— Поверь, человек с ежом вместо языка, что нам совершенно нет никакой разницы — добить вас всех, или уйти домой с добычей! — в уголках глаз Карла застыла выжидательная, испытующая насмешка, зрачки его остановились на переносице римлянина. Сама пауза подразумевала возможность компромисса.

Римский центурион, услышав нотки желания как-то договориться, насторожился, стал припоминать весь разговор, искал причину предложенной мировой. Карл не дал этой заминке продлиться и жёстко спросил:

— Ну что, бой?

— Я не командую всеми войсками этого города, серебряный орёл не в моих руках. Моя задача — бить вас! — холодно и довольно-таки тихо проговорил центурион. — Мне нужен совет.

— А нам ничего ровно не нужно. Колодцы вашего города напоили нас, но с каждой минутой нам всё сложнее сдерживать своих ястребов. Всё же, думаю, мы можем дать вам срок, за который здравая кобыла сумела бы ожеребиться.

Карл сказал всё и застыл в ожидании, когда пожелавший совета римлянин повернётся и уйдёт.

— Я не склонен думать, что для вас сегодняшний день будет удачным. Ждите! — И делегаты города отправились в свою ставку.

— Будем торговаться, — проговорил коротко Карл двум гвардейцам, ничего из состоявшегося разговора не понявшим.

— Чем ты их тут напугал? — вяло спросил Карл, проходя мимо продолжавшего отрешённо сидеть Сароса, который прикрыл измученные веки и видел яркий свет сине-васильковых глаз.

— Сколько ждать? — крикнул вождь в спину переговорщику и с размаха рубанул мечом по мазаной стене, на которую опирался спиной. На глиняной поверхности образовалась выбоина, посыпались крошки, редким мочалом вылезла солома. «Если поджечь, эти штуки дотла сгорят, — мелькнуло в голове Сароса. — Но отчего-то ни один дом не горит... Странно».

— Не хотят рыбьи рубахи драться, — неспешно вернувшийся Карл навис над конунгом. — Может, окружают, а?

— Роальд, что там в степи? — крикнул Сарос главному гвардейцу, хотя того отсюда не было видно, и конунг не знал близко ли тот.

До Роальда не сразу докричались по цепочке. Он поспешил на зов, спрашивая на ходу, чем интересуется конунг.

— Звал? — спросил он, наконец добравшись до вождя.

— Нас что, уже окружили?

— Кто? — растерялся здоровенный, но очень подвижный главарь гвардейской братии. — Никого же вокруг не было?

— А сейчас уже, поди, и есть! Посмотрел бы ты... — Сарос осматривал щербатую кромку своего огромного меча.

Роальд тут же убежал, кого-то позвал, всех всполошил, чертыхаясь на случай и на Сароса. Воины, видя поспешный отъезд гвардейцев, вставали, вскакивали, спрашивали о неизвестном у незнающих соседей, спешили к конунгу за объяснениями.

— Стройся в проулках... Стоять наготове! Кто ранен, идите-ползите на горку. Оттуда по счёту шлите замену.

Из-за углов крайних хат на площадь нацелились глаза, уши, пики. Авангард северян, забыв про усталость, пришёл в движение. На всём пространстве посада забегали, превратившись в слух, в ожидание, в саму дисциплину, воины...

Море между белыми дворцами казалось нарисованным. Оно принадлежало тем людям, что стояли напротив манипулами, подобными поблескивающей серебром стерне...

Спустя пару часов положение не изменилось. Бойцы обеих сторон постепенно разговорились, и от гула их голосов город как бы ожил.

Наконец в центр площади вынесли две скамьи, накрыли серыми полотнищами — для переговорщиков.

Сарос остался на месте. Скрывая рвущиеся на волю чувства, вошёл в одну из хат, смахнул черепки с лежанки, навзничь повалился и задумался о своём.

Карл со Стемидом в сопровождении крепких, более-менее опрятно выглядевших воинов уселись напротив городских делегатов.

— Зачем вы разорили всё, что жило до вас мирно?

— Речь не о том. Давайте к делу!

— Это ты, варвар, вышел на площадь первым — говори, чего хочешь!

— Это ты, слюнявый старый боров, не способный добыть женщину и потому покупающий её за деньги, пошёл за советом, а я тебя ждал! Вот ты и говори!

— Ты что, главным будешь?

— Не последним! — привыкая к звукам позабытой речи, ответил Карл.

Городская сторона посопела, посмотрела на звериные, ледяные и страшные физиономии молчаливо окруживших своего главного готов. Центурион буркнул что-то среднего возраста греку — видимо, вожаку местной торговой общины или её авторитетному старосте. Тот в свою очередь кое-что уточнил у пыхтевшего военачальника — возможно, трибуна-командира всех здешних римских войск.