– Полагаю, нам всем будет проще, если мы договоримся не лгать друг другу, – Сноу сказал это так, будто бы это мы неожиданно ворвались к нему в дом, а не наоборот, – Что скажите, молодые люди?

Я? Я ничего не скажу. У меня язык прилип к нёбу.

– Это сэкономит нам кучу времени, – отвечает за меня Катон.

– Вы знаете, когда Сенека Крейн сказал, что хочет оставить двоих победителей, я думал, что это неудачная шутка. И я оказался частично прав. То впечатление, что вы произвели на Капитолий, не сработало в отношении Дистриктов.

– Может быть тогда распорядителям нужно было лучше продумать картинку финала, а то как-то неправдоподобно вышло, – сквозь зубы цежу я.

– Распорядители здесь ни при чём. Они дали вам трамплин, а вы уже полгода не можете подняться на нём ввысь. В вашу любовь не верят, – закончил Сноу.

Это хорошо, что он ещё не видел, каково было в первое время, сейчас мы очень даже прогрессировали. Стоп. Какую любовь? Порой мне докучала этим Прим, теперь ещё и президент в ту степь полез. Что я чувствую к Катону? На этот вопрос я и сама не могла ответить. Чувство дружбы? Наверное, хоть друг из меня неважный. Привязанность? Да, определённо. Но любовь – слишком громкое слово.

Мои хаотичные мысли перебил Катон:

– Они поверят. Как раз тур победителей, мы сможем всё исправить, – но в ответ на это президент лишь усмехнулся.

– Я вам не верю. Вы сами в это не верите, если по прошествии шести месяцев до сих пор спите в разных кроватях, – Кориолан Сноу замолчал, и я уже надеялась, что пытка окончена, но нет, – Смею напомнить, что у вас свадьба через год, кстати, с прошедшим, мисс Эвердин. Семнадцать лет – это прекрасный возраст. Мой вам подарок.

Президент достаёт из лацкана своего пиджака белую розу, от которой исходит едкий запах. Бурчу что-то вроде «спасибо», а затем смотрю как Сноу включает проектор, на котором транслируется финал прошлого сезона. Только не та фальшивая подтасовка, при просмотре которой все капитолийцы слезами обливались, а настоящая хроника, где Катон держит у моего горла нож.

– И вы считаете, что после этого я поверю, что между вами любовь? – президент начал ждать от нас ответа.

– Мы всё исправим, не сомневайтесь, – проговорил отрешённым голосом Уильямс.

– Уж постарайтесь, – на этих словах президент Сноу вышел из кабинета, оставив нас наедине.

– Вставай, – Катон спокойным голосом выдернул меня из мыслей и, мягко взяв мою руку, повёл к маме и Прим. Я боялась, что он не выдержит и вспылит, но похоже парень просто вымотался за этот день и ни на какие бурные эмоции не был способен.

– Как я и говорила, просто наставления перед туром, – оживлённо начала говорить маме и Прим.

– Мы вас под этой стражей уже пять часов ждём, меня даже с уроков сорвали, – обратилась ко мне сестрёнка.

Катон, достав полотенце из шкафа, всучил его мне с коротким приказом, не терпящим возражений:

– В ванну, не я сегодня в сугробе купался, заболеть ещё не хватало.

– А мама и утёнок? – на самом деле, сейчас я действительно хотела только согреться, но и по темноте отпустить семью, не позволяла совесть.

– Не волнуйся, я провожу их, а потом зайду к Хеймитчу за сумкой.

Уже глубокой ночью, сидя на своей кровати и расчёсывая волосы, я увидела, что ко мне в комнату вошёл Катон. Я не понимала, что ему от меня понадобилось, но парень решительным шагом приблизился к кровати, потом присел рядом со мной. Я ожидала чего угодно: начиная от описания состояния Эбернети и заканчивая обсуждением разговора с президентом. Но все предположения разбились, когда Катон протянул к моему лицу руку, осторожно заправил выбившуюся прядь за ухо, заставив моё сердце биться в бешеном ритме. Он наклонился к моему лицу и остановился, всматриваясь мне в глаза, будто что-то пытался в них прочесть. А потом прикрыл веки и поддался вперёд, нежно примыкая своими обветренными губами к моим.

Не могу сказать, что я испытала отвращение, но и радости тоже не было. Я так опешила, что даже не пыталась оттолкнуть Уильямса, а когда он отстранился, то почувствовала, как пылают щёки. Хорошо, что в спальне горел только ночник, и Катон не мог видеть, как смутил меня своим неожиданным поступком. Нет. Я не злилась на него, просто не понимала.

– Если тебя на это надоумила Прим, то…

– Она ни при чём, – перебил меня Катон, – Просто помни: мы «безумно влюблены» друг в друга. Честно, думал, что сейчас врежешь. Я не мог знать, как ты отреагируешь на это перед камерами и на сцене. Поэтому, уж лучше бы ты сейчас перебесилась, а к туру уже привыкла. И Габи, и Хеймитч уже пару дней твердят, что придётся неоднократно показывать свои чувства на публике. Считай это своеобразной тренировкой, – Уильямс закончил.

Его монолог был более чем рационален. На людях я бы точно не сдержалась и оттолкнула бы парня, если бы не отвесила пощёчину. В конце концов, нам нужно будет заставить поверить Дистрикты в нашу «любовь», так что пора переводить отношения на новый уровень.

– А теперь спать. Завтра с самого раннего утра к нам нагрянет вся процессия, – Катон наклонился ко мне ещё раз, но просто чмокнул в щёку, – Не обижайся на меня. По крайней мере, во время тура целоваться придётся, и не раз. Спокойной ночи.

– Спокойной… – произнесла отрешённо я, уже в спину Катона, когда он выходил из моей комнаты.

***

Мой беспокойный сон нагло прервали громкими визгами, доносившимися с первого этажа. Я с трудом приняла сидячее положение и, потирая глаза, посмотрела на часы, которые показывали шесть утра. Делать нечего, пришлось спускаться в гостиную к источнику шума.

– Китнисс, ты что ещё спишь? – вместо приветствия на меня набросилась Эффи.

– А что мне ещё делать в шесть утра? – яркий свет резал глаза, но я отчётливо видела, что сейчас в комнате около десяти людей. Заметив среди гостей Цинну, я попыталась двинуться к нему, но мне этого не удалось.

– Китнисс, мы так скучали! – а вот и троица, они время вообще видели? Откуда в них столько энергии? Но потом посыпалось с трёх сторон:

– Ты так себя запустила.

– Да мне не меньше двух часов тут с ногтями возиться.

– Подумаешь, вот что мне делать с бровями?

– Спасибо, что не стригла волосы.

И вот сейчас посмотрев на стилиста Уильямса и всего на одну ассистентку, мне стало завидно. Меня будут мучать часа три-четыре, а с парнем за час с лихвой управятся.

Кстати, сейчас Катон, с мило растрепавшимися после сна волосами, усердно пытался обратно не заснуть, пока ему что-то объясняла Габи.

Что ж, не я одна уже ненавидела этот тур.

Через пару часов мой образ был готов. Цинна заплёл косу маминым способом, а троица привела в порядок ногти и лицо, сделав макияж, скрывающий не выспавшееся состояние.

А вот с Уильямсом заморачиваться не стали, он уже вышел ко мне в верхней одежде. Его только приодели и уложили волосы. Как только его стилист и ассистентка отвлеклись, переговариваясь с Цинной и троицей, Уильямс долго не раздумывая, запустил пятерню в светлые волосы и взъерошил их так как было нужно ему, а не капитолийцам.

– Потом на ветер спущу, – сказал Катон, и я невольно улыбнулась его непосредственности.

***

Как же сильно я ошибалась, что наведение красоты перед выступлением – самая неприятная часть. Выйдя из дома вдвоём за ручку, мы сразу оказались в прямом эфире на весь Панем. Где-то минут десять нас интервьюировал Цезарь прямо через камеру, а мы с фальшивыми улыбками отвечали и даже пытались шутить. Но перед окончанием интервью, Катон притянул меня к себе и поцеловал, а я поддержала его игру, положив руку ему на затылок. Судя по визгам в студии у Цезаря Фликермана, мы произвели настоящий фурор.

Через час после этого я, Катон, Хеймитч, Габи и Эффи уже стояли в доме Правосудия, готовясь выступать со сцены перед всем Дистриктом. Менторы молчали, а вот Эффи вручила нам карточки с текстом, заставила их прочитать вслух и только потом выпустила на сцену.

Выйдя к толпе людей, первым, что я увидела два экрана. Один из них пустовал, а вот с другого на меня смотрел Пит. Перед глазами пронеслось, как он поскальзывается на Роге и летит вниз. Вне силы это больше смотреть, я нашла в первом ряду маму и Прим, начала зачитывать карточку, стараясь придать тексту эмоциональную выразительность.