Через пятнадцать минут, честно отстояв очередь, она держала в руках черный биллютель с резными белыми буквами, которые подтверждали, что Беллатрисе официально разрешено посещение пациента в крыле обскуров. От сопровождающего девушка вежливо отказалась и летящей походкой направилась на верхние этажи, — знакомая гостья, сокральная хозяйка всей тьмы, которая клубилась в нужном ей крыле и тихо ждала своего звездного часа. На входе в охраняемый, полузакрытый отсек ее проверили на наличие поверхностных темных проклятий, которые могли бы навредить не столько Поттер, сколько обскурам, совсем по-маггловски заломили корешок биллютеня и вежливо попросили сдать палочку. Трис вежливо вытерпела медицинскую пытку, старательно улыбалась хмурым колдсестрам и только спустя долгих полчаса, которые, по секрету, ей показались целой вечностью, оказалась под дверью нужной ей палаты. Какое-то время она неловко разглядывала запечатанную дверь, а затем, тяжко вздохнув, все же приложила к ней пропуск. Магические щиты ленивыми лианами потянулись к бумажке, прошили ее насквозь и лишь затем ненадолго спали, — Поттер должно было хватить.

Палата Альбуса отдаленно напоминала карцер, хотя, пожалуй, именно так оно и было. Пустая и холодная, с тяжелыми волшебными решетками на окнах, которые сплошь и рядом были покрыты древними рунами, она никак не способствовала скорейшему выздоровлению. «Хорошо, что Алу диагностировали скрытый обскуризм, иначе его бы точно заперли в тех камерах, куда обычно прятали меня до прихода отца», — с непередаваемым облегчением подумала Беллатриса и шагнула к одинокой кровати в углу.

— Привет, Ал, — проскрипела девушка и устроилась на деревянном стульчике рядом с ним. Лицо брата, землистое и осунувшееся, не выражало ровным счетом ничего. Зеленые глаза потемнели и застыли, уставившись в слепое никуда, волосы спутались и разметались по подушке, губы растрескались, а руки, закованные в магические ограничители, бесцельно шарили по смятой простыне. Трис почувствовала, как сердце болезненно сжалась при виде такого беспомощного и разбитого Альбуса. В горле сам по себе образовался какой-то горький ком, а глаза зажгло от непролитых слез. Девушка глухо всхлипнула, но тут же зло отдернула себя и смахнула предательские слезы, — этим брату она не поможет.

— Ты не представляешь, что сейчас твориться на Гриммо. Мне кажется, этот мир сошел с ума, серьезно! Все только и голосят про свадьбу Джея и Северуса, тебя бы тот шум, который они устроили дома, привел в сущий ужас. Том сутками отсиживается в библиотеке, Джи… то есть, мама, постоянно решает организационные вопросы, Лили и Тедд перебирают приглашения, а отец, как обычно, пропадает на работе. Недавно мы с Лили были в Косом переулке, покупали платья, хотя я считаю это бесполезной тратой времени, но мама очень меня просила… Тебе бы оно не понравилось, я уверена. Слишком громоздкое, как у надменных аристократок на баллах, с тяжелыми юбками и шлейфом, но его я уже трансфигурировала в нечто более удобное. Может, мне и идет, но только внешне, а вот моя натура противится, как может, — тихонько рассмеялась девушка и осторожно взяла чужую ледяную руку, легонько сжала. Рассказывать Альбусу весьма обыденные вещи, когда он в таком состоянии, было странно, но, — это меньшее, что она могла для него сделать, по крайней мере, сейчас.

— Мама очень переживает за тебя, Ал, — внезапно призналась Беллатриса. — И не только она, все мы… Пожалуйста, выздоравливай скорее. Я знаю, что ты сильный, Альбус, ты справишься с магией, ты всегда был самым целеустремленным и собранным из нас. Мы верим в тебя, только, пожалуйста, не сдавайся, Ал… — надрывным шепотом, склонившись к изнеможенному лицу низко-низко, так, что кончики ее локонов, которые выбились из шишки, касались чужих щек. — Я не знаю, слышишь ли ты меня, но, пожалуйста, прости меня, Альбус.

— Беллз? Это ты? — слабым шепот, незаметное шевеление губ. Трис недоуменно моргнула и подняла взгляд на брата. В первое мгновение ей показалось, что она просто придумала знакомый, пробирающий до костей шепот. — Беллз? Пожалуйста, скажи мне, что это ты… — умоляюще прохрипел Альбус, не размыкая губ. Руки его не двигались, а взгляд так и не приобрел осмысленности.

Беллатриса напряженно вглядывалась в чужое лицо, пристально наблюдала за губами, но нет, ничего. Прошла мучительно долгая минута, прежде чем она догадалась, — легиллименция! Мерлин и Моргана! Альбус говорил с ней на парселтанге при помощи ментальной связи! Девушка невольно восхитилась и едва удержалась от того, чтобы картинно присвистнуть, — даже в таком отвратительном состоянии, напичканный множеством зелий и заклинаний, он смог найти способ, чтобы с ней поговорить. «Том был бы в не меньшем восторге от этой идеи. Вот тебе и тихий Альбус, чертов гений! Просочился даже сквозь мои щиты и ловушки, вот это уровень…» — с приливом несвойственной ей нежности подумала Трис и ласково погладила брата по щеке. В голову невольно закралась весьма своевременная мысль, — Поттеру, наверное, безумно сложно проникать в ее мысли, огибая все барьеры. Беллатриса глубоко вздохнула, крепче сжала безжизненную руку Альбуса и закрыла глаза. Терновый лабиринт, который оплетал массивные бетонные врата, где волшебница хранила все самое сокровенное, неохотно зашевелился. С ленивым скрипом в длинные витые стебли вытягивались острые шипы, а на их месте с первыми каплями крови распускались широкие листья с множественном белых вен-прожилок. Ставни, казалось, заржавели, разъезжались с тягучим, почти старушечьим скрипом, явно возмущенные, что их внезапно потревожили. Наконец между ними образовалась крохотная зияющая щелка, но Беллатриса знала, — этого вполне хватит.

— Я здесь, Альбус, — собственный голос звучал на удивление громко и высоко, совсем не так, каким его слышала Беллатриса со стороны. От неожиданности она даже поморщилась, но сознание все равно упрямо держала открытым.

— Беллз, слава Основателям! Я так боялся, что они добрались и до тебя! Держи сознание в напряжении, иначе кто-нибудь из колмедиков может просочиться к тебе в разум и разобрать твою память по составляющим. Потом сама не поймешь, что с ней не так. А теперь, слушай меня внимательно и запоминай, у нас слишком мало времени…

***

— Трис, милая, ты готова? — ласковый голос Джинни застал ее, когда она безнадежно билась над вязками корсета, выгнув шею и спину так, что случайный свидетель мог бы с легкостью принять ее за одержимую каким-нибудь демоном и судорожно вызвать экзорциста. Ноги путались в пушистом подъюбнике, то и дело запинались о ворох валявшихся на полу книг, исписанных пергаментов и смятых мантий. Пару раз Трис, кажется, даже умудрилась разлить автоматически заполняющуюся чернильницу, а затем наступить в сравнительно небольшие пятна босыми ступнями.

— Трис, все в порядке? Помощь нужна? — неуверенный стук в дверь заставил Беллатрису отвлечься от своего крайне увлекательного дела и вновь выпрямиться, превратившись из человекоподобного существа в вполне приличную волшебницу. Негромко чертыхаясь себе под нос, она подобрала множественные складки подъюбника и короткими перебежками поковыляла к двери.

Наверное, в этом мире Джинни была самой красивой женщиной, которую Беллатриса встречала за прошедший месяц. И дело было вовсе не в физическом ее облике, чуть располневшая в районе бедер, с крохотными морщинками в уголках глаз, которые всегда появлялись, когда она улыбалась, тепло ее ласковых рук… Иногда глубоко про себя и исключительно в профилактических целях Белла пыталась представить Джинни Поттер полноценной частью своего измерения, не тот изломанный осколок, который остался от нее после безумия, а именно эту яркую и сильную женщину. Она могла бы превратить мрачный и угрюмый особняк в уютный домишко, точно такой же, как у всех, без своих монстров за углами и строптивых чердаков, могла бы быть рядом с отцом, но…

«Никогда не увидеть его искренней улыбки», — внезапно поняла Беллатриса без всякого сожаления. Сколько она себя помнила, отец всегда смотрел только на одного человека, пока проклятие Волдеморта не проросло своими корнями в костях и душах ее братьев. Гарри Поттер почти всю свою сознательную жизнь любил мистера Малфоя, до дрожи и ломоты в пальцах, до цветных пятен перед глазами и магических цепей. Собственно, все Поттеры любили только так, и Беллатриса не была исключением. И, можно было с уверенностью кентавра заявить, что она любила женщину, которая сейчас стояла напротив и забавно мялась под дверью, как робкая сиротская девочка (что, к слову, совершенно ей не свойственно).