Помолчав, герцогиня медленно роняет:

— Можем ли мы полагать, что виконт де Леттенхоф, поправ нашу волю, находится в данный момент на Корво Бьянко?

— Очевидно, что я не могу ни подтвердить это, ни опровергнуть, моя госпожа.

— Так. Что же будет, если мы прикажем послать туда отряд стражников?

— Это будет вторжение на частную собственность. А Боклер лишится важного союзника — профессионального ведьмака.

Анна Генриетта едва заметно улыбается и сцепляет руки замком на расшитом золотом платье.

— Скажи мне, Геральт из Ривии. Почему для тебя это так важно?

— От тебя действительно ускользает причина, или ты просто хочешь, чтобы я сказал её вслух?

— Позабавь меня, ведьмак.

— Я не забавлю людей, ваша светлость.

Какое-то время герцогиня задумчиво рассматривает его, изящно склонив голову набок. Геральту кажется, что она видит его насквозь, каждую нить той болезненной привязанности, что его пронизывает.

Наконец Анна Генриетта, встрепенувшись, оживлённо хлопает в ладоши.

— Что ж! Эжен, сегодня же распространи указ: нашей милостью виконт Юлиан Альфред Панкрац де Леттенхоф, более известный как менестрель Лютик, освобождается от пожизненного изгнания из Туссента.

Чиновник, сидящий за низким столом, кажется, ломается пополам, чтобы низко поклониться герцогине, не вставая с места, и начинает выводить строчки на гербовой бумаге.

— Спасибо, Анариетта, — очень тихо говорит Геральт, подходя ближе, чтобы поцеловать ей руку.

Герцогиня улыбается живо и искренне.

Геральт помнит: она тоже встречала Юлиана. Она знает, каково это.

Когда Геральт прибывает домой и показывает Лютику копию указа, тот приходит в восторг и тут же начинает строить планы по захвату Боклера:

— А потом растроганные горожане, несомненно, попросят Анариетту о чести слушать мои баллады на следующем рыцарском турнире или даже на праздновании Беллетэйн! Конечно, герцогиня должна будет усвоить, что между ней и мной всё в прошлом… Кстати, зачем ты вообще на это пошёл, Геральт?

Геральт пожимает плечами, внутренне усмехаясь.

— Надоело слушать, как ты всякий раз жалуешься, что надо переодеваться в неприметное, перед тем как совершить вылазку в Боклер.

Лютик низко кланяется, стараясь выставить напоказ как можно больше пурпурной ткани. Павлин, тоскливо думает Геральт. Только поёт красиво.

——

С лютней сложнее всего. Она у трубадура почти с самой первой их встречи, и Геральт заметил, что она начала рассыхаться, не выдерживая суровых дорожных условий по нескольку месяцев в году, ещё несколько лет назад. Лютик ухаживает за ней, как может, и даже в таком потрёпанном состоянии она звучит полнее, чем лучшие инструменты обычных торговцев Боклера.

Геральт тратит шесть недель на то, чтобы выследить один из окраинных отрядов Скоя’таэль, даже покидает Туссент на несколько дней. Когда у него получается, он находит нелюдей подавленными — в боевом и эмоциональном смыслах. Война окончена, Нильфгаард катится по континенту, как лавина по снежным склонам Ковира. Эльфы отряда косятся на него исподлобья: узнают, но не спешат вступать в контакт.

Геральт не тратит времени на обсуждение погоды:

— Caed’mil. Люди Туссента наградили меня землёй и монетами за труд ведьмака. Я пришёл с предложением значительной части этих денег. Вы могли бы отбить своих, залечить раненых, прикрыть пути отхода. Война окончена, но вы ещё живы. Я был бы рад, если бы так и осталось.

Белки молчат, пока вперёд не проталкивается очевидная предводительница отряда: дикая, красивая и брызжущая гневом.

Побеждённые везде ищут насмешку.

— Зачем тебе это, vatt’ghern?

— Незадаром. Взамен я прошу лишь одну вещь: эльфийскую лютню. Высшего качества, какого вы сможете отыскать в короткие сроки.

Эльфийка меняется в лице.

— Это насмешка? Я могу приказать начинить тебя стрелами в следующие три секунды. Даже ты не увернёшься от всех сразу!

— Нет. Вы вольны мне отказать. Я уйду и проведу ещё недели, месяцы в поисках других отрядов. За это время Чёрные по одному будут снимать вас и ваших собратьев. Такова твоя воля. Или одна лютня — на сорок тысяч новиградских крон.

Эльфийка скрежещет зубами, с ненавистью буравя взглядом ведьмака.

— Пятьдесят.

— По рукам, — немедленно соглашается Геральт, — И за такую цену лучше бы эта лютня была с иголочки новой.

Эльфийка кивает и поворачивается, отдавая приказы на Старшей Речи. Геральт спешивается, немедленно слыша натягиваемую тетиву, и лезет к седлу, пальцы второй руки на всякий случай складывая в Квен.

Один мешок, второй… Плотве было несладко тащить пятьдесят тысяч крон полновесным золотом, но они справились.

Геральт складывает восемь мешков на землю, пинает один ногой. Слышится звон монет.

— Присядь к нашему костру, Gwynbleidd, — остыв, нараспев произносит предводительница, — Лютню скоро принесут.

Скоро по меркам Скоя’таэлей оказывается завтра. Он ужинает с ними, слушает их мелодичные переговоры, играет в гвинт с желающими низушками и понимает, что давно засиделся в поместье. Ему не хватает жизни, в которой внимания достойны лишь две вещи: звёздное небо над головой и кодекс ведьмака внутри него.

Ведьмак поднимает глаза и пытается найти свою Ласточку, но небо слишком исчерчено ветками.

После ночи под кронами вечнозелёных деревьев вчерашняя эльфийка приносит ему лютню, бережно завёрнутую в ткань. Отогнув край, даже Геральт ахает. Этот инструмент, кажется, дышит музыкой. Тёмное дерево покрыто резными узорами, лютня всё ещё пахнет смолой-шеллаком. Ведьмак неумело трогает одну из струн и вздрагивает от звучания.

Лютик будет в восторге.

— Спасибо, воительница. Как твоё имя?

— Ланатлин. Езжай, vatt’ghern. Я не хочу тебя больше видеть. Никогда.

Он кланяется ей и покорно направляется к Плотве, надёжно пряча драгоценную ношу от погоды в седельной сумке. Идёт снег, и он знает, что его следы скоро заметёт. Он мысленно желает этому отряду выжить — и помочь другим при возможности. Больше он ничего сделать не в силах.

Когда он входит в виллу Корво Бьянко, свёрток в руках, Лютик и Марлена сидят за пустым обеденным столом и над чем-то смеются. Он невольно любуется этой картиной, и Лютик тут же оборачивается:

— Геральт! Где ты был? Ещё два дня, и я бы сам пошёл переворачивать каждое гнездо гулей вверх ногами, честное слово. Ну, по крайней мере нанял бы рыцарей. За твои же деньги. А, суть в том, что мы волновались — ты не предупредил!

— Мне нужно было кое-что достать. Для тебя, если точнее, — он протягивает вперёд свою ношу, — Держи, Лютик.

Поэт с готовностью вспрыгивает на ноги и забирает свёрток. Геральт пристально следит за его лицом, пока он его вскрывает, но всё равно не готов: лицо Лютика проходит шок, безудержный восторг, всплеск гнева, а потом — потом Лютик весь затихает, несколько секунд молчит, а потом очень-очень осторожно, бережно, как дитя, ставит свою новую лютню на пол, подходит к Геральту и обхватывает его руками. Геральт видит слёзы в его глазах, пока Лютик не прячет их в его плече.