В Туссенте подходит к концу лето: душистое, яркое — и праздное. После спасения Сианны прошло уже несколько спокойных недель, в последнее время у ведьмака значительно меньше дел, и отвлекаться от тошнотворных мыслей становится всё сложнее.

Геральт справляется с этим, приобщаясь к винной культуре герцогства.

Лютик ошивается где-то поблизости, Геральт слышит звуки его лютни, залетающие в открытое окно вместе с тёплым ветром. Бард взаправду часто скрашивает его вечера здесь, предлагая на выбор сотни тем для бесед.

Только сейчас видеть друга Геральту совершенно не хочется.

——

Его вечер начинается с Белого Волка с Бельгаардской винодельни и заканчивается Сангреалем. Геральт честно пытается пить его по всем правилам — герцогиня на полном серьёзе прислала ему инструкции! — и хмельным движением смахивает декантер на пол при первой же попытке проаэрировать вино.

После этого он ограничивается бокалом вроде бы предписанной формы.

——

Нет, он добросовестно ищет в вине для княжеского стола тот богатый букет, о котором рассуждал придворный сомелье, как бишь его, но для ведьмака проще на вкус отличить человеческую кровь от крови нелюдя, чем найти в Сангреале эту «пряную нотку».

Геральт думает, что причина того, что он не разбирается в вине, лежит, наверное, просто в том, что ему нечасто попадались редкие сорта; Лютик, (которому доверять, конечно, не стоило) ещё давно об этом говорил.

— Опыт и благие намерения! — звучит в голове Геральта, — Вот что отличает хорошего ценителя вина от простого пьянчужки, энолога — от алкаша, искусствоведа, можно сказать — от вечно блуждающего в потёмках слепца! Кстати, то же относится и к женщинам. И к поэзии. Слышал мою новую балладу, Геральт? Про любовь, женщин и вино, ты должен это услышать, такая штучка растопит даже твоё ледяное сердце, каменный ты волчара…

Мне же теперь принадлежит вино… курня? Винодельня, спутанно думает Геральт. Будет сложно заведовать без знаний о сортах винтажа.

Где-то всплывает воспоминание, что за выполнение заказа какой-то из виноделов всучил ему книгу про «букеты вин Туссента».

(Единственные букеты, которые Геральт хорошо понимает — это сирени. И крыжовника. Но об этом он думать тоже не хочет.)

Где же он её видел?

Наверняка это Лютик утащил в своё логово, мошенник. Он-то любит болтать про «медленно раскрывающийся, как душа прекрасной девы, вкус» почти любого алкоголя, несёт свою фирменную околесицу, не сомневается Геральт, но пошарить наверху всё равно решает.

Что-то дёргает его за кончик сознания, что-то, связанное с гостевой комнатой. Геральт отмахивается от этой мысли. Наверх, за лаврами сомелье! За благосклонностью герцогини!

Геральт натыкается на лестницу на второй этаж и некоторое время пялится на следующую ступеньку. Мир покачивается перед глазами, как бёдра танцовщицы в Пассифлоре.

Как Ундвик во время нового Сопряжения Сфер. Геральт пресекает эту мысль, осознанно запрещая себе думать о… Потом переставляет ногу.

Ведьмак вваливается на второй этаж и останавливается в нерешительности. В гостевой комнате бардак, который Лютик ему в глаза нежно называет творческим хаосом, и ему так не хочется перерывать всё в поисках какой-то книжки.

Геральт морщится, чувствуя, как быстро слетает хмель, и отхлёбывает из бокала.

Надо просто спросить Лютика. Сейчас он пойдёт вниз и спросит друга… спросит друга о книге. Или о вине. Или Лютик сам начнёт о чём-нибудь говорить.

Геральт удовлетворённо кивает.

——

Но поворачивается, и его пронзают три непреложных осознания в ровно один и тот же момент.

Один. Ведьмачьи инстинкты так же полезны, как и своенравны. Ведьмаки не всегда понимают, почему что-то чувствуют, но крайне недальновиден тот из них, кто не доверяет им слепо.

Он не зря не поднимался сюда и не зря переставал думать о гостевой комнате чуть ли не на микросекунду раньше, чем о ней вспоминал.

Два. Лютик очень обжил свою территорию: везде валяются какие-то безделушки и бумажки с кусками стихов, на кровати другая драпировка, а на полу — раздражающе мягкий ковёр. Так почему бы барду и не заменить собственный портрет, который Геральт заставил его перевесить сюда?

Три. Со стены, немного потусторонне освещённая последними лучами закатного солнца, на него смотрит восьмилетняя Цирилла Фиона Элен Рианнон.

Удушающий запах Сангреаля — портрет Цири — звон осколков — которая была мертва, мертва, потому что он её подвёл — отчаянный рёв — не поверил ей — удивительно, неужели это его — понял на полпути, что ей нужна всего лишь поддержка, но было поздно — горячее, мокрое на губах и костяшках — боги, как же холодно было в том мире с маяком, даже не в центре Белого Хлада — красные полосы на лице Цири с портрета — как же холодно ей, должно быть, было, там, в самом конце — подобие шрама, где его ещё не было — его девочке — его кровь — его девочке —

Геральт слышит себя бессильно, бесцельно кричащим. Так кричал шарлей на арене в двух шагах отсюда, гаркаин, первый серьёзный монстр, убитый им на Пути. Так кричала Цири в Каэр Морхене, потеряв Весемира, и от этой мысли Геральт чуть не вырывает себе кишки. Гостевая комната смята, будто соломенный домик из Страны Тысячи Сказок, но портрет — портрет вот он, висит невредимый, его собственная кровь — единственное добавление в и так ужасно неправильную картину.

Он чувствует кровь из прокушенных губ на лице, чувствует мокрое пятно на груди, там, куда выплеснулись из запущенного в пол бокала остатки драгоценного вина, чувствует, как костяшки пальцев разбиты в кашу, чувствует…

Чувствует мягкие прикосновения на лице. Геральт не знает, не заметил ли он, как на второй этаж ворвался Лютик, или только решил не замечать. Сейчас сложно всё. Геральт парит во тьме, и единственный портал из неё захлопнулся за его спиной.

Геральт не хочет мягких прикосновений, но если бы его лучший друг обращал внимание на его желания, думает та часть ведьмака, что ещё способна думать, по меньшей мере один из них давно был бы мёртв.

Лютик промокает ему кисти рук чем-то сухим и прохладным, хватает за шиворот, тащит вниз. Если бы ведьмак сопротивлялся, у него, конечно, не было бы ни шанса. Но Геральт идёт, позволяет другу затолкать его в постель и послушно падает в бездну.

Нет смысла.

——

Открывая глаза под смех Цири, Геральт улыбается, но вместо неба над головой видит потолок Корво Бьянко, и реальность с шумом врывается в его сознание.

Ему снились зимние просторы Белого Сада, Цири в шубке на размер больше, чем нужно, — кажется, снег застал их врасплох, вытачивать одежду по фигуре не было времени. До весны оставалось несколько длинных месяцев, а потом — потом их обоих ждал бы Путь.

Он так много мог бы ей показать, так много хотел бы показать, в Белом Саду и дальше.

Геральт привычно опустошает голову от подобных мыслей. Вспоминает вчерашний день и морщится, от похмелья и немного — от стыда.

На его внутренних часах восемь утра, и наступает очередной день остатка его жизни.