Аромат жаркого сменяется запахом морозной свежести, уши покалывает, и Геральт с внезапной обречённостью понимает, где они.

— Цири, пожалуйста.

Он хочет пообещать ей что-то, хоть что-то, но он никогда не был мастер клясться. Все обещания водой утекают из рук, и в глотке стоит ком величиной со снежок (их схватки в Каэр Морхене, ей едва одиннадцать).

— Пожалуйста…

Её руки выскальзывают из его хватки, и вокруг лишь бесконечная, бесконечная тьма.

——

За завтраком Лютик смотрит на него немного странно, но ничего не говорит. Геральт тоже не горит желанием общаться; он быстро набивает желудок, берёт мечи и пешком идёт в лес де ла Круа охотиться на волков. Лезть на стаю с мечом и парой знаков — довольно глупая идея, но Геральт ищет отвлекающий фактор.

Сойдут и рваные раны от клыков.

Увы, ведьмаку, справившемуся с Бестией Боклера, не доставляют больших проблем даже матёрые волки. Ничего, что не залечил бы глоток Ласточки.

Ласточки.

Ироническая часть его сознания поднимает голову, чтобы вопросить: интересно, есть ли в Боклере зубные врачи, и сколько они берут? Потому что если ты будешь так скрежетать зубами, то они тебе скоро понадобятся.

Геральт методично разделывает волчьи туши и с мешком потрохов направляется домой.

——

Когда он подходит к Корво Бьянко, то в дверях сталкивается со смутно знакомым человеком. Тот же, завидев его, рассыпается в любезностях:

— Мсье Геральт! Вижу, вы отрастили бороду — как идеально она гармонирует с вашим благородным шрамом! А волосы! Всё так же прекрасны! Чрезвычайно рад встрече, и позвольте сделать комплимент вашим владениям: крайне живописные виды, а за домом есть площадка, идеально подходящая для натюрмортов — деревья рассеивают свет в безупречное боке…

Геральт слегка непонимающе шмыгает носом. На груди незнакомца пятна красок — как карта звёздного неба. О нет, осознаёт Геральт, портретист.

Мужчина напротив подтверждает его догадку:

— Мастер Лютик поведал, что вы изволили повесить портрет моей кисти прямо в своей спальне? Ничего не греет душу художника так, как признание, поверьте моему слову! Этот факт я упомяну в своём портфолио: кавалер Vitis Vinifera, спаситель Туссента наслаждается моим творчеством перед тем, как отойти ко сну, — художник кланяется так глубоко, как только способен.

Геральт кивает. Разубеждать его бесполезно, да и не очень-то и нужно.

— А что ты здесь делаешь?

— Monsieur raconteur нанял меня для реставрации одной из картин в доме. А заодно я подновил лак и на ещё паре полотен. За дополнительную плату, конечно, мэтр Лютик всё одобрил. Кстати, примите мои уверения в восхищении вашим вкусом: какая галерея! Я, как вы могли заметить, специализируюсь на реалистических изображениях, но «Пришествие Людовика» никого не оставит равнодушным, думаю, вы согласитесь?

— Да уж, удивительная схожесть.

— Совершенно верно! А какая цветотехника! Профессиональное чутьё всегда подсказывало мне, что вы ценитель живописи. Но мне пора: вдохновение поёт в моём сердце. Ах, Геральт, герой Туссента! Примите приглашение как-нибудь заехать в мою студию, и не стесняйтесь, прошу. Я бы с удовольствием написал с вас серию этюдов. Нет сомнения, что кьяроскуро вам подходит больше всего, но я бы посмотрел и на сфумато. Хм, может быть, на фоне букета…

Очевидно, что художник уже погрузился в свои мысли. Махнув рукой, он направляется к своей лошади и медленно уезжает в сторону Боклера.

Александр. Его коня зовут Александр. Геральт ловит себя на мысли, что знает имена его коня и кота-плагиатора, но так и не узнал имени самого художника.

По крайней мере, теперь понятно, почему в доме вчера несло растворителем. Что это Лютик опять затеял?

Геральт взлетает на второй этаж через ступеньку — и в верхнем пролёте сталкивается с Лютиком. Тот хватает его за плечи, потом за руки:

— Геральт! Я как раз тебя искал. Мне… Мне надо тебе что-то показать. Только постарайся… держать себя в руках, хорошо?

У Геральта уже есть отвратительное, холодное подозрение, что это за сюрприз, но он не сопротивляется. От судьбы — от Предназначения — не убежишь.

Лютик отпускает его и приглашающе показывает наверх, оставаясь позади. Геральт проходит последние несколько ступенек, каждая — будто на эшафот.

Останавливаясь в дверях, мучительно поворачивает голову налево, дюйм за дюймом.

Конечно. Портрет Цири именно там, где он ожидал его увидеть, ни следа кровавых полос и никакой желтизны от слоёв старого лака. Безымянный портретист знает свою работу.

Его сердце бьётся, как ласточка в силках. За что, Лютик, бесчувственный ты, милый идиот?

Геральт выдыхает по частям и чувствует, как ускользает контроль над телом.

В его ладонь неожиданно вкладывается тёплая рука, и Геральт хватается за неё, как за якорь. Вдох, выдох, — и наваждение спадает, будто кто-то затушил пожар внутри. Геральт смотрит на портрет другими глазами: Цири, его Цири, против воли втиснутая в кружевное розовое платье. Губы надуты, на грани вспышки детского гнева.

Геральт против своей воли улыбается. Тот, кто её рисовал, ухватил Цири лучше, чем мог бы, пожалуй, даже граф Беледаль своим пара… парестисомаком?

Он отпускает держащую его руку и шагает к портрету, чтобы бережно погладить щёку девочки кончиками пальцев, там, где будет — или был — когда-то шрам. Под пальцами — шершавые мазки, а не мягкая кожа; паршивый заменитель, но это всё, что у него есть.

Тоска восходит к горлу изнутри, как серебро из тигля. Белому Волку хочется выть.

Геральт отворачивается от портрета, чтобы её опередить, и сталкивается глазами с Лютиком, который, конечно, всё ещё здесь, никогда не мог оставить его одного.

Глаза Лютика неожиданно полны непролившихся слёз, руки заломлены на груди. От одного этого вида Геральт чуть не ломается пополам.

Вместо этого он мягко, как может, берёт друга за рукав и ведёт вниз.

——

Они уединяются за домом, где, знает Геральт, их никто не побеспокоит. Солнце клонится к горизонту.

Висит долгая тишина.

— Первое, что я сделал, выбравшись из болот, — нашёл корчму и надрался. После этого память на три дня отшибло. Наверное, нашёл всё-таки контракт на доске, потому что приехал к рыцарям, а они потащили меня сюда. Всю дорогу запрещал себе думать об… А здесь… здесь сразу же кинулся в работу. Благо ведьмака в Туссенте и правда заждались.

Ведьмак бросает взгляд на Лютика, но тот непривычно мало говорит.

— Купил все эти картины у торговца в Боклере — скопом, даже не рассматривал. Я не знал.

— Это моя вина, Геральт. Мне так надоело лицезреть собственный портрет первым делом каждым утром, и я нашёл эту стопку полотен в подвале. Я просто хотел… не забывать её лица. Прости.

— Я не сержусь, Лютик.

Они долго молчат.

— Твоя прачка в Новиграде подумала, что она тебе сестра.

— Если бы ты видел, как мне приходилось иногда её одёргивать! Мне, Лютику! И впрямь как младшую сестрёнку.