Солнце опускалось все ниже, скрываясь за горизонтом. Мужчина уже не обращал на него внимания. Проезжая мимо старой жилой хижины, Белый Волк вдруг уловил легкий аромат сирени, а еще через пару шагов увидел дерево, источавшее губительный для ведьмака запах, и играющих вокруг него ребятишек. В мысли ворвались черные локоны и фиалковые глаза.

- Скучал по мне? – эхом раздался в голове знакомый голос с читаемой на губах улыбкой.

Йеннифэр.

Мужчина во второй раз выбил из ровного темпа Плотву, резко натянув поводья. Он осмотрелся, но никаких признаков чародейки не обнаружил. Дети, игравшие у сирени, убежали в разные стороны, заметив всадника. Ведьмак слез с лошади и, отпустив поводья, стал медленно приближаться к дереву. Шаг за шагом. В ритм ударов сердца.

- Так и будешь глазеть? – снова послышался голос чародейки с наигранной, мягкой злостью, которая оттеняла нежностью и страстью одновременно.

- Йен, - негромко позвал Геральт, оказавшись у сирени.

Но ответом ему была тишина. Мираж это или его разум начинал мутиться, впадать в безумие? Он слышал историю о ведьмаке из школы Грифона, который к концу жизни начал сходить с ума. Может, с Белым Волком происходит то же самое?

Ведьмак медленно приложил ладонь к потемневшему от времени стволу, вдохнул аромат сирени, задержал дыхание и… ничего. Ни покалывания в пальцах, ни намека на импульс в сердце, только легкое дрожание медальона. Пустота с оттенком магии. Отдаленное эхо стало совсем неразличимым. Голос чародейки исчез. Но Геральту было бы приятно знать, что у Йеннифер все хорошо.

- Чего это вы там, милсдарь, делаете? Тоже колдуете небось? – послышался за спиной ведьмака хрипловатый голос.

Белый Волк обернулся и увидел мужчину лет шестидесяти с редеющими волосами. На крестьянине были проносившиеся штаны, льняная рубаха и совсем изношенные башмаки. В руках он держал ведро, из которого полминуты назад что-то выплескивал.

- Приветствую, - обратился ведьмак к незнакомцу, отходя от дерева и приближаясь к старику. У того даже намека на страх в глазах не было. В ответ на слова Геральта он кивнул. – Давно здесь это дерево?

- Полгода уж как, - упирая руки в бока, ответил мужик. – А вам-то что за дело?

- Хорошо вымахало за полгода, - заметил Белый Волк, оценивая толстый ствол и богатую, цветущую крону. – Необычно.

- Так ведь, того, ведьмино оно, - стукнул себя по лбу крестьянин, понизив голос.

- Ведьмино?

- Так и сказал, - кивнул старик. – Меня-то тогда здесь не было. В город я уезжал, а вот дочурка моя все видала. Да такие страсти рассказывала!

- Интересно. А что рассказывала? – ненавязчиво продолжал интересоваться Геральт, а старику было только в радость.

- Появилась, говорит, женщина ниоткуда. Из воздуха прямо выпала. Волосищи черные, густющие, а глаза прямо фиалковым цветом горят, - повествовал старик, активно размахивая руками. – Девчонка моя, значит, испугалась, а потом, глупая, вышла все-таки поглядеть. Оказалось, баба лежит в крови. Мертвая уж почти. Воды попросила, - старик с сожалением в глазах покачал головой. – Девчушка моя в дом, стало быть, побежала за водой, а когда вернулась, ведьмы-то и след простыл. А теперь вон оно что, - крестьянин указал на дерево. – За полгода разрослось, а ведь даже не сажали. И цветет себе. Ведьмино оно, говорю. Ведьма померла, а заместо могилы ей вот такая красота служит.

- Спасибо, - глухо произнес Геральт, не сводя глаз с сирени.

Старик тут же ушел обратно в дом, а Белый Волк снова к дереву подошел. Медленно, тяжело. Словно на последнем дыхании приблизился и остановился. Долго он смотрел на то, что осталось от женщины, которую он некогда любил, да и сейчас любит, наверное. Теплый ветер гулял по округе, донося из леса тихие шаги зверей и последнее пение птиц. Крона дерева вдруг зашумела, окрасилась эхом женского, легкого смеха, как показалось ведьмаку. Глаза мужчины вдруг наполнились слезами.

- Геральт, - услышал за спиной он голос чародейки, донесшийся до него с радостным, счастливым смехом. Ведьмак не обернулся. – Геральт, - на этот раз его имя прошептали рядом с ухом. – Прощай, Геральт. Береги ее. Береги свое Предназначение, - голос умершей Йеннифэр был нежен и отдавался теплом, близостью, заботой.

- Я никому ее не отдам. Прощай, Йен.

Это было последнее прощание ведьмака с чародейкой. Последний отголосок, разделявший его и Цири. Последняя ступень, после которой нельзя повернуть назад и спуститься вниз, чтобы начать все сначала.

Белый Волк запрыгнул в седло и, подстегнув Плотву, отправился обратно в Новиград.

Стоило сумеркам опуститься на город, как его костры тут же зажглись, принося в мир свое озорное пламя разгульной ночи. На улицу выскакивали воришки, а в корчмах толпилось столько народу, что приходилось чуть ли не кулаками прокладывать себе дорогу сквозь толпу весельчаков. Эль выливался из кружек, которыми неустанно колотили по столу или стучали друг о дружку, произнося очередной тост; приглушенный свет из очага и свечей накрывал корчму мягкой желтоватой вуалью; крики и песни, доносившиеся из-за двери, завлекали в угодья пиршества все новых людей; танец, который ловко отплясывала дочка корчмаря на одном из столов, разбрасывая точными движениями кружки и тарелки, превратился в неустанную, бешеную пляску.

Цири, сидевшая в бодрой компании трех мужчин, двое из которых успели порядком набраться и проиграть ей в гвинт около ста золотых монет, пила уже пятую кружку пенного эля, разбавляя его своими острыми шуточками и едкими замечаниями, от которых у мужчин кровь закипала в жилах, требуя укротить эту дикую пепельноволосую ведьмачку. Хмель подействовал на девушку совсем едва, лишь сняв первую, но самую мощную волну гневных чувств. После третьей кружки ей начало казаться, что она видит Геральта в толпе, что он смотрит на нее, улыбается. Но стоило отвлечься на секунду, и образ Белого Волка пропадал, словно и не было его вовсе.

- Ну что, - с ухмылкой спросила Ласточка, глядя на двух окосевших от эля мужчин, - еще партейку? Или больше не хотите свои денежки мне в кошель складывать?

- Коннннечно! Бумдем играться, значиться… бундем… - еле ворочая языком, ответил тот, что сидел с краю на скамье. - Еще разок и… бррр… Эй, корчмарь! Тащи еще пойло!

Но ему, очевидно, оказалось достаточно с лихвой. Пьянчужка свалился со скамьи, утащив следом и приятеля, который страстно желал сыграть с Цири. Девушка засмеялась, делая новый большой глоток из своей кружки. Когда на дне осталась всего одна капля, ее новообретенные приятели уже храпели так, что стены тряслись.

- Я сыграю, - произнес мужчина с черными волосами и короткой бородкой, внезапно усевшийся напротив ведьмачки. На губах его едва ли можно было распознать улыбку, серые глаза горели плотским желанием, но отчасти сохраняли железную невозмутимость и спокойствие. Если мужчина и пил в этот вечер, то результата это не дало.

- Отлично, - вкрадчиво, без улыбки ответила Цири, доставая кошель и выкладывая на стол сто золотых монет.

- Так не пойдет, - коротко прервал ее незнакомец, покачав головой.

- Что, испугался бабе проиграть? – усмехнулась ведьмачка, встречаясь взглядом с мужчиной. – Или сто – для тебя слишком много? Не потянешь?

- Я человек разумный, - медленно ответил он, - и деньги в азартных играх для меня значат не больше, чем для безграмотного книга.

- На что же предлагаешь сыграть? – поинтересовалась Ласточка, убирая монеты обратно в кошель.

- На тебя, - без тени улыбки ответил незнакомец на полном серьезе. – Выиграю я, и ты ляжешь в мою постель.

- А если выиграю я? – нисколько не смущенная таким предложением, спросила Цири, продолжая сверлить уверенным взглядом незнакомца.

- Мое золото – твое, - он кинул на стол мешочек с монетами. – Здесь три сотни золотых флоренов.

- А я думала, тебя золото в азартных играх не волнует.

- Меня – нет, но тебя, похоже, да, - он достал колоду. – Ну так что, играем?