Брату Я знаю, брат, тебе нравятся златокудрые и длинноногие, стройные станы, души босоногие, жемчуг кожи, нежные, черноокие, кокетливые и высокие. Я знаю, тебе нравятся женщины, что в мыслях глубокие. Сердца многоликие… Может быть, в женщине – самое главное – глаза? Чтобы были темнее сажи и пленяли тебя? А может, главное, чтобы они сияли как океанской глади бирюза? Может, самое главное, чтобы она горела с тобой, как свеча, давала вдохновения и чтобы пленяла ее красота? А может, в женщине важна обывательская простота или просто скромность и чистота, чтобы свет очага, ухоженный дом, теплая ласковая рука, которая приласкает в минуты тоски и даст чуда и добра? А может, лучше пусть бессовестная курва, развратная бестия, воплощение сумасшествия, все соки источит из тебя, зато ее стан подарит тебе ночи сексуальных перверсий, после которых ты и сам бы стал воплощением бесчестия! А может, главное, чтобы она была твоей веры, социального статуса и вы совсем не различались конфессиями? А может, к черту теории, просто необходимо сыскать равновесия?! Главное, брат, чтоб, когда повсюду смрад и суета – тебе уютно с ней и чтобы только тебе одному была вверена сердца ее нагота! Брат, пусть твоя женщина засыпает и просыпается с именем твоим на устах, пусть ценит тебя не за карат на перстах, а за твое обнаженное естество… Пусть будет добродетельна, ласкова и проста. Главное, чтобы тебе было хорошо с ней, чтобы она просто была отражением тебя… И когда ты спрашиваешь у меня: «Какова женщина мечта? Как понять, моя ли она навека?» – Я отвечаю: Главное, Чтобы с женщиной Ликовала Душа! С твоих рук насущный хлеб и вересковый мед обретают вкус Марсель пишет письмо. Его морщинистые пальцы выводят буквы, словно, каждая из них – произведение каллиграфических искусств. Он пишет нервно и суетливо, слышит шелест бумаги и дров в камине хруст, Марсель знает, времени осталось мало и нужно поскорей избавиться от слов, что на сердце его – тяжкий груз. Марсель пишет: С твоих рук насущный хлеб и вересковый мед – обретают вкус. Всю эту жизнь я был слеп, шел на ощупь, думал, не ошибусь. С твоих рук даже яд полезнее, чем гроздь ягодных бус. Слаще елея речи, что снисходят с твоих уст. И как знать, кто сейчас делит с тобой постель и восхищается красотой твоих блуз. Всю свою жизнь я был пуст – я старый романтик, все время ждущий взрыва новых эмоций и чувств. Ранее меня прельщала бездна вожделений и безумств, я, алчущий свободы, не желал ничего, кроме кутежа и безрассудств, и потому меня настигала кладезь смятений и духовных буйств. Все мои женщины, клянусь, были прекрасны: они покорно ждали меня, и светлая грусть в их глазах была неподдельна, я думал, собрав подле себя всех своих муз, буду счастливей – я ошибался. Только ты мой козырной туз. Бетти, ты понимала меня и принимала мои противоречия, говоря: «Я не боюсь», ты была мудра и красива, и, встретив тебя, я знал: не сбегу, не спасусь. В бездну сердца твоего окунусь и, проснувшись в твоих объятиях, буду необъятно счастлив, если на счастье решусь. Как ты понимаешь, я не решился на счастье с тобой – от того и бешусь. Быть с тобой не зарекусь, ибо я гораздо меньше того человека, которым кажусь. И ни в мужья, ни в добрые други тебе не гожусь. Я уже стар. Я умирающий, бесцельно проживший жизнь трус, но если есть Мессия или Иисус, то я молюсь: Бетти прочитает это письмо, за которое я берусь. С твоих рук насущный хлеб и вересковый мед – обретают вкус. Ты и ладан, и мускус, и поцелуй бриза и змеиный укус. Всю жизнь я боялся быть с тобой и сейчас, признаться, боюсь. Я умираю, любимая, но борюсь, Когда мы встретились, я не подумал бы, что на целую жизнь в тебя влюблюсь. Заезженная пластинка, черный проектор, дельта блюз, ты облилась вином, а я смеюсь. Небо, полное звезд, и я безвозмездно тебе отдаюсь. Нет, ни на кого в жизни не обижался, а вот на тебя и себя – безумно злюсь… Я умираю, любимая, умираю, дописывая это письмо. Как жаль, что я не стал для тебя чем-то большим, чем набором букв, с которыми я вскоре сольюсь. В этих строчках мое тебе покаяние. Я буду любить тебя, даже когда вознесусь». Марсель написал письмо. Его морщинистые пальцы выводили буквы, словно каждая из них – произведение каллиграфических искусств. Он писал нервно и суетливо, слышал шелест бумаги и дров в камине хруст, Марсель знал, времени осталось мало, и ему необходимо было поскорей избавиться от слов, что на сердце его – тяжкий груз. Марсель умер. Его сгубила старость или неведомая хворь, что тяжелее всяких обуз… Бетти читала письмо и на строчке: «С твоих рук насущный хлеб и вересковый мед – обретают вкус», поняла, что сердце ее объяла вселенская грусть, сонмы памяти стяжали ее старческую грудь. Читая письмо, она шептала: «Не умирай, останься, позволь я еще хотя бы раз к тебе прижмусь». Но даже любовь не возвращает с того света тех, у кого более не прощупывается пульс… |
