От такого неудачного сравнения ответ застрял у меня в горле. Уловив неловкость сказанного, Ольгерд поправился:

— Кто знает, может и сестра, — добавил он. — Защитником вырастет. Зря я ему, что ли, карабелу подарил?

Однозначно зря, с явным намерением избавиться не то от сына, не то от домочадцев.

Ольгерду не терпелось лично сообщить новости сыну, мне же казалось, что сейчас не самый лучший момент. У Витольда начался тот детский период, когда вовсю бушует эго — хотя судя по его отцу, это время может затянуться — и мне казалось, что ему отнюдь не понравится мысль о конкуренции.

Витольда редко долго приходилось искать — достаточно было просто идти на источник шума. Одетый в домашний кунтуш, который сидел на нем как халат на маленьком боярине, сын как раз занимался тем, что размахивал саблей, командуя невидимыми солдатами.

Сабля отливала серебром, вся усеянная сапфирами, и больше походила на дорогую игрушку, чем на оружие.

— На паху его! — приказывал Витольд. — Гову с плеч!

— Сразу видно, что он лидер, — шепнул мне на ухо Ольгерд.

Мужчина, полвека желавший наследника, объективным к нему не может быть по определению.

Вокруг были разбросаны игрушечные лошадки, которых Витольд со страстью коллекционировал и не знал в этом никакой меры. Маргоша ястребиным взором наблюдала за ним с широкого кресла, шерудя спицами и пряжей.

Завидев нас, Витольд лучезарно улыбнулся во все свои немногочисленные зубы, тотчас подскочив ко мне и уцепившись за подол. Втайне я всегда лелеяла мысль, что он любит меня больше, чем отца.

— Витольд фон Эверек, — обратился к нему Ольгерд, опустившись перед сыном на корточки. — У меня для вас чудесная новость.

Тот заинтересованно захлопал глазами — новости в его жизни случались пока что только хорошие, вроде поездки на юг или новой лошадки.

— Скоро у тебя будет брат, — объявил Ольгерд, вспомнив об альтернативе только когда я выразительно вздохнула, — Или сестра.

Витольд сощурился и недоверчиво посмотрел на нас, скрестив на груди руки. Маргоша хитро улыбнулась — она знала о новостях еще до того, как о них узнала я, ведомая какой-то сверхъестественной интуицией.

— Мальчишка, — высказалась Маргоша. — Живот огурцом и похорошела!

А затем отправилась восвояси, правильно почувствовав свою ненужность в данной ситуации.

Витольду потребовалась пара мгновений, чтобы взвесить все «за» и «против», а как только он осознал последствия, то ноздри его начали раздуваться, а лицо побледнело. Отцепившись от подола, он сграбастал всех лошадок сразу, прижав к себе, будто умирающий от голода буханку хлеба.

— Шадки, — возмущенно рявкнул Витольд. — никому не дам! Никому!

Началось в деревне утро. Витольд, конечно, рос немного эгоистичным и избалованным ребенком, но я списывала это на родословную.

Назревала опасная ситуация, а поскольку любил Ольгерд так же яростно, как и наказывал, и воспитательные меры часто ограничивались нагайкой, я решила вмешаться и умаслить сына.

— А маме дашь? — жалобно спросила я, приобняв Витольда за плечи.

Он взглянул на меня так, как будто я его попросила эту лошадку разделать на куски и съесть. Тот, кто придумал фразу «легче, чем отнять конфетку у ребенка» никогда не пытался отнять у ребенка конфетку.

Но некоторые представления о чести и достоинстве Ольгерд ему все-таки вбил, потому что Витольд слабым голосом, придвинув ко мне пегую кобылку из валяной шерсти, ответил:

— Одну дам.

Вот в чем секрет воспитания — разговаривать нужно, Ольгерд, разговаривать, манипулировать и подкупать!

— А папе дашь? — заговорщически спросила я.

Витольд понял, что его пришли грабить, и аж взвился от такого вопроса, топнув ножкой.

— У папы уча!

Трудно поспорить — конюшня у Ольгерда разрасталась быстрее плюща на кладбище, и мне даже не хотелось знать, как много золотых уходит на ее содержание. От такого обвинения Ольгерд вскипел не хуже сына:

— Жадность дворянину не к лицу, Витольд фон Эверек! — бросил он, и тут же переключился на меня: — Что ты ему потакаешь, Милена? Сейчас я ему доступно объясню идеи равенства и братства.

— Помягче, Ольгерд, прошу тебя, — взмолилась я.

А то мы всю ночь спать не будем, он же до утра не успокоится. Ольгерд неохотно кивнул, сделав над собой усилие, и постарался вжиться в роль мудрого наставника. Правда, очень высокопарного и многословного.

— Витольд… — обратился он к сыну, — мы с твоим дядей росли не разлей вода. Делились всем, что у нас было, — Лебеда, зачем он употребил чертово слово «делиться»?! — даже когда у нас не было ровным счетом ничего. Он был мне не просто братом, — Ольгерд выдержал паузу, прежде чем продолжить: — он был мне соратником и лучшим другом. Ты носишь свое имя в его честь. Носи его с гордостью.

Выдирать уродливые куски собственной биографии, подсовывая красивые пока не сложится правильная мозаика и не станешь в глазах детей как минимум полубогом — одна из главных прелестей родительства. Ровно до того момента, пока они не сбросят тебя с тобой же воздвигнутого пьедестала. Я подошла к широкому окну с видом на озеро, решив не мешать воспитательному процессу.

Витольд прищурился, и спросил:

— А где дядя?

Умный все-таки у нас мальчик, правильные вопросы задает.

— Погиб героем в неравной схватке, — глухо ответил Ольгерд, — безоружный, один против пятерых. Двоих успел с собой на тот свет забрать.

Я хмыкнула скорее из вредности, чем из неодобрения. И правда, не скажешь же сыну, что продал родного брата за деньги и бабу? Но кто живет в стеклянном доме, тому не стоит бросать камнями в других — есть и в моей биографии много вещей, о которых сыну лучше не знать.

— Что-то хочешь сказать, Милена? — спросил Ольгерд.

С возрастом я начинала понимать цену молчания и отрицательно покачала головой.

На дворе вовсю шла стройка — Ольгерд решил прорыть вокруг усадьбы длинный и глубокий ров с отвесными стенами, заполнив его водой из озера. С каждым годом он наращивал и владения, и войска, словно чего-то боялся. Не то чтобы у нашей семьи не было врагов — их количество растет куда быстрее благосостояния, но с заставами по дороге к Бронницам он дал лиха.

Хотя в наших окрестностях не так уж и безопасно: Маргоша рассказывала, что в деревне завелся не то вепрь, не то нетопырь — в общем, какая-то бестия сворачивала щенкам шеи. Я грешила на Гарма, черного гончего пса, подаренного нам старостой той же деревни и денно и нощно сторожившего Витольда. Больно тот был огромен и вид имел жутковатый.

Витольд внимательно слушал Ольгерда, не смея перебить, и на его лице появлялось все более осознанное выражение — можно было даже подумать, что он что-то понял. Говорила же, что язык до Новиграда доведет!

Когда Ольгерд наконец закончил тираду, хлопнув сына по плечу, тот насупился и замолчал. Вот и молчи, маленький, лучше молчи….

— Блат не нужен, — подытожил Витольд. — Шадки — мои.

Судя по выражению лица Ольгерда, сейчас такое начнется, что хоть святых выноси.

— Я смотрю, Витольд фон Эверек, ты по нагайке соскучился?! — вежливо спросил Ольгерд.

Утробный вой зазвучал еще до того, как появилась реальная угроза — нагайку Витольд боялся пуще любой бабайки. Нужно срочно ретироваться, а то все равно в итоге окажусь виноватой — в конце концов, он отец, вот пусть и учит уму-разуму. Дай Лебеда девочка будет, ее и стану воспитывать.

***

Где же они пропадают? Я ведь говорила Ольгерду — нельзя брать такого маленького на охоту. Выехали с рассветом, уже темнеет, а их все нет и нет. Может, бандиты? Нет, все окрестные давно вымерли. Может, Витольд упал с кобылы и сломал ножку?

Я шагала из угла в угол, подметая полами ставшего слишком узким платья пол. Маргоша хмыкнула над моим несчастьем и продолжила вязать из овечьей пряжи Витольду шапочку, периодически засыпая. Может, их медведь загрыз? Лебеда, как же я дурею, когда ношу ребенка, одна мысль глупей другой.