Нет, конечно, мне грешно жаловаться на мужа. Нас все так же тянуло друг к другу несмотря на частые ссоры — а может, даже благодаря им. Ольгерд был ко мне учтив и добр, как и обещал, и я ни в чем не ведала отказа.
Маргоша, незаметно для всех ставшая полноправной распорядительней дома и державшаяся за свое место крепче, чем священник за приход, так и вовсе не уставала напоминать, как мне, безродной, повезло. Надо сказать, с подбором прислуги она справлялась отлично — ее было почти незаметно, лишь иногда слышался едва различимый шелест шагов.
Нет, мне решительно не на что жаловаться. Разве что…
— Да когда же он успокоится? — простонала я, упав лицом на гравюру.
***
Как только Витольду минуло два года от роду, в размеренной жизни усадьбы Гарин многое переменилось.
Во-первых, в Редании сменился король — сменился спешно и подозрительно, подавившись за трапезой яблоком. И слава Лебеде — oret pro anima sua, quis vult (пусть молится за его душу, кто хочет). Незадолго до этого радостного происшествия я внимательно следила за передвижениями Ольгерда и еще внимательнее — за передвижениями его финансов. Хоть он никогда этого и не признает, мне казалось, что в продуктовых поставках на королевский двор была как-то замешана его крепнущая дружба с тем самым новиградским авторитетом.
Выгодные связи сделали положение нашей семьи более устойчивым, а новому полуофициальному властителю Редании пришлась по вкусу тайнопись. Из амбициозного помещика Ольгерда стал амбициозным помещиком приближенным к власти, а это означало, что от количества драгоценных камней на шее я рисковала рано или поздно заработать себе горб. Деньги сродни фисштеху — сколько бы их ни было, старой дозы перестаёт хватать, и каждый год требуется больше, чем предыдущий.
Во-вторых, наш сын превратился из исчадия ада в самого очаровательного ребенка, какого мне когда-либо приходилось видеть. Витольд, несмотря на все свои многочисленные безобразия, купался в обожании всего, что способно слышать и видеть, и даже Ольгерд души в нем не чаял. Правда, втайне, на людях придерживаясь непоколебимых убеждений, что мальчиков следует воспитывать в армейской строгости, держа наготове нагайку.
Как можно не любить очаровательного огненно-рыжего малыша, для которого каждая твоя улыбка сродни явлению Лебеды? Но что-то в моем сыне меня пугало, что-то, напоминавшее о плато из черной слизи. Или я что-то в нем искала?..
— Три года будет, — задумчиво сказал Ольгерд, наблюдая за пробежавшим четвертый круг по залу и размахивающим деревянной саблей Витольдом, — подарю настоящую.
Да, сейчас он все просто крушит, а так ещё и резать начнет.
Ольгерд время от времени любил озвучивать свои высеченные в камне планы по поводу нашего сына. Военная академия, служба в королевской гвардии, владения по ту сторону Понтара — список с каждым годом увеличивался в длине и масштабах.
Пока я читала невероятно нудный, но тем не менее ставший классическим, а потому обязательным к прочтению гоэтический трактат, поудобнее устроившись в кресле, сидящий за письменным столом Ольгерд сорвал печать с письма из тонкой дорогой бумаги и тут же погрузился в чтение.
— У аэп Виннебургов дочь родилась, — задумчиво сказал он немногим после. — Как раз на два года младше, да и жена недурна собой. Опять-таки, нильфгаардцы. Можно сказать, родня.
Для таких браков у нас слишком дурная репутация. Ольгерд осведомился о моей родословной: моя покойная матушка, Катерина аэп Алефельд, супруга которой нашли повесившимся посреди пентаграммы, приходилась Амадеусу аэп Альфельду внучкой. Последнего прозвали «Назаирским вампиром», хотя на юге он был больше известен, как «Кровавый Колдун».
Да и за Ольгердом общественность ещё помнила пару грешков — другими словами, о выгодном браке Витольду придется забыть. Я предложила альтернативу:
— Пусть по любви женится, Ольгерд.
Скепсис во взгляде Ольгерда был осязаем.
— Ты помнишь, чем закончился мой брак по любви?
— Я надеялась, он не закончился, — елейным голосом ответила я.
Ольгерд понял, что совершил тактическую ошибку, пробормотал что-то ласковое, и снова углубился в письмо.
Витольд понял, что говорят о нем, и остановился возле моего подола, дернув за него для верности. Попросился на руки и, усевшись на коленях, с интересом начал разглядывать книгу. Пусть он еще маленький для Лемегетона, но в очередной раз читать про Румпельштильцхен у меня нет никаких сил, а других сказок Витольд слушать не желал. Сын ткнул пухлым пальцем в схему Сопряжения Сфер, округлив глаза и уставившись на меня.
Сабли, военная академия, выгодный брак — амбиции Ольгерда, которые нельзя удовлетворять через детей. У Витольда светлая голова, ему нужно другое: хороший университет, классическое образование, поставленная Высшая Речь и латынь. Кто знает, может когда-нибудь, он станет достойным грандмастером узкого научного сообщества.
— Хочешь узнать, как устроен мир, зайчонок?
Витольд закивал, зная, что этим меня обрадует. И так внимательно рассматривал буквы, будто умеет читать. Вот так бы всегда, а не шум и гам, и очередная погоня с саблей за несчастной кошкой.
— Все сущее состоит из внутреннего и внешнего планов, — объясняла я ему, очерчивая пальцем два нависших друг над другом плоских круга. — Мы живем на Континенте, под нами пустота междумирья, а под ней простираются внешние планы, — вспомнив, что говорю с ребенком, я поправилась: — Там живет много разных существ.
— Покази? — попросил Витольд.
Рисунки, изображавшие пресловутых существ, явно не предназначались для детей, поэтому я осеклась. Витольд попытался сам перевернуть страницу, чуть не надорвав тонкий пергамент, и Ольгерд тут же почувствовал неладное:
— Чему ты учишь моего сына?
Как только в методах воспитания возникали разногласия, сын из нашего становился только Ольгерда. Намек на такое чудотворное зачатие был способен за мгновение вывести меня из себя.
— Устройству мира, — ответила я. — Не все же саблей махать.
Ольгерд нахмурился. Словно почувствовав назревающую ссору, в комнату ворвалась Маргоша.
— Пойдём кушать, мой маленький, мой хорошенький! — неприлично сладко засюсюкала она, — А потом поиграем!
Отличная идея, а я пока почитаю о том, как нужно зачаровывать пентакли на одежде заклинателя, в тишине и спокойствии. Благо, когда в твоей фамилии приставка «фон», детей всегда можно поручить кому-то другому.
Перспектива поиграть, а особенно покушать, заинтересовала Витольда больше Сопряжения Сфер, он вскочил с моих колен и побежал к Маргоше.
— А Газеля? — спросил он.
Последние полгода, с тех пор, как начал говорить, Витольд ничего не делал без Газели, своей воображаемой подруги. Когда мы просили ее описать, он описывал что-то среднее между кошкой и Бафометом, в чем, конечно же, по мнению Ольгерда, были виноваты мои книжки с их иллюстрациями.
— Газеля всегда с тобой, солнышко мое, — умиленно ответила Маргоша.
Витольд с оглушительным визгом побежал за ней. Маргоша поправила расшитый красный кафтанчик и пригладила жесткие рыжие кудряшки.
— Был бы брат, — холодно сказал Ольгерд, — не было бы воображаемых друзей. Мальчик растет в одиночестве. Мы с Витольдом…
Лебеда, опять этот разговор, да что за напасть! Если в Бронницах разверзнется земная твердь, и оттуда вылезет Левиафан, я клянусь, что Ольгерд объяснит это тем, что у Витольда нет брата.
Сделав вид, что внимательно слушаю, я скользила взглядом по Легемону.
«В круге внутреннем написано: «Deus propitius esto mihi peccatori. Mea turris fortitudinis a facie inimici. Thau Agla On Tetragrammato El» — «Боже! будь милостив ко мне грешнику! Внемли молитве моей! Тав, Агла, Он, Яхве, Эль».»
***
Некоторые битвы проиграны еще до их начала, а воспоминания о любом пережитом ужасе со временем меркнут. И черная жижа, и родовые муки стали казаться мне далекими, как давно забытый страшный сон.
— Чудесные новости, золотце мое! — расцвел Ольгерд, оторвавшись от письма и похлопав себя по коленям, приглашая на них устроиться, — У нас с его дядей такая же разница была, росли не разлей вода!
