На коленях неграмотной деревенской бабы лежала книга. Чувствуя, как леденеют пальцы, я ухватилась за корочку. От ужаса текст начал расплываться, зато картинки остались четкими. Маргоша читала «Bestiarium» Августа фон Розенрота, остановившись на странице с иллюстрациями, живописно изображающими младших демонов Танар’ри.

В глазах потемнело.

— Миленка, — Маргоша, проснувшись, смотрела на меня своими большими коровьими глазами. — Ты чего не спишь?

Святой Лебеда… Усадьба кишит чернокнижниками, как труп личинками, и кишит уже очень давно… Не желая даже слушать эту двуличную змею, я ворвалась в спальню сына, с дури ударившись плечом о дверной косяк. Но я уже знала, кого увижу, прежде, чем распахнула дверь.

Мой сын стоял перед огромным черным зеркалом в позолоченной раме и разговаривал с вырисовывающейся на его глади тенью. Силуэтом, чьи смутные очертания напоминали одного бродячего торговца. Образом, который последний раз я видела три года тому назад. С Газелью, со своим нежно любимым воображаемым другом.

С Господином Зеркало.

Который ждал моего прибытия, который его, скорее и всего, и подстроил. Который парализовал меня и оставил стоять в дверях как столб, не в силах пошевелиться, не в силах позвать на помощь Ольгерда.

— Не хочу блата, — жаловался не замечающий меня Витольд, — Шадки забелет, маму забелет.

Гюнтер О’Дим смотрел на него со смесью снисходительности и притворной заботы.

— Да, мой дорогой мальчик, — деланно вздохнул он. — К сожалению, родные братья часто встают на пути к желаемому. Спроси у отца, что делают в таких случаях.

Витольд не просто слушал его — он внимал каждому слову. Никогда я не видела сына таким терпеливым и воспитанным, таким послушным и сосредоточенным.

Фигура в зеркале опустилась на корточки, по-отечески взъерошила сыну волосы. Так же, как это любил делать Ольгерд.

— Скажи мне, — вкрадчиво спросил Гюнтер О’Дим, — ты принес то, о чем мы договаривались?

Витольд аж подскочил от предвкушения, и бросился к походному мешку.

— Плинес, — сказал он, схватив за горло зайца.

Или то, что осталось от него, после того, как с тушки содрали шкуру, чтобы завтра к вечеру зажарить с яблоками. Видимо, стащил с кухни, мелкий воришка…. Святой Лебеда…

— Прекрасно, — похвалил его демон. — Я очень люблю людей, которые держат свое слово, Витольд и щедро плачу им за это.

Когтистая сухая рука протянула сквозь зеркальную поверхность маленькую статуэтку; пухлая детская ручонка вытянула навстречу мешок костей и мышц.

Смысл происходящего был слишком ужасен, чтобы осознать его до конца. Единожды подав руку дьяволу, можно уже не лелеять надежды, что он когда-нибудь ее отпустит. Кричать я не могла, хрипеть тоже, оставалось только наблюдать.

Витольд вцепился в сверкающую эбонитовую лошадку с глазами-топазами, повертел ее в лунном свете, и прижал к сердцу. Забрался на стульчик, потом вскарабкался на стол и отодвинул картину — старый тайник Ольгерда с облетевшей краской в углу. Там уже стояла целая коллекция фарфоровых, мраморных и малахитовых статуэток.

И зная, каким образом он их добывал… Зря я грешила на Гарма.

— Спасибо, Газела, — вежливо сказал Витольд и чуть поклонился, как его учили.

Гюнтер О’Дим ласково улыбнулся.

— Представляешь, сколько лошадок ты мог получить в обмен на что-то большее? — заговорщически спросил он. — И не только — поверь мне, мир может подарить тебе столько прекрасного в обмен за небольшую плату.

Витольд рьяно закивал. В глазах сына не было ничего, кроме жажды обладать. Мне был хорошо знаком этот идеально пустой взгляд, разбавленный алчностью, но на лице ребенка он смотрелся намного чудовищней.

— Знаешь, мой юный друг, — задушевно продолжил демон, — у нас с твоим дедушкой недавно случился преинтереснейший разговор. При всех наших разногласиях, собеседник он, надо признать, изумительный. Так вот — ручная работа, штучная купля-продажа, по его мнению, давно в прошлом. Наступают времена массового производства, — Гюнтер О’Дим развел руками, — где только найти работников?

Он потрепал за щеку рассмеявшегося Витольда, который ни слова не понял.

— Вот я и вспомнил о своем маленьком проекте, живом доказательстве необычайной эффективности евгеники.

Видения, которые я так старалась забыть, возвращались ко мне вспышками. Огни, летящие с небес, превращающие людские тела в пыль. Мертвые города, у врат которых громоздились груды черепов, сброшенных в кучи, словно мусор.

— Как выразился один мой коллега, — продолжил демон. — «Все в мире изменил прогресс. Как быть? Меняется и бес».

Из чёрных глубин зеркала проглядывало отражение голубых глаз Витольда, наблюдавшего за мной с любопытством случайного прохожего. Все замерло, время растягивалось, как бесконечная нить, а пространство сузилось до двух фигур: детской и нечеловеческой.

О’Дим… Ты же обещал, дьявольская падаль!

— Не трогать вас, — закончил за меня Гюнтер О’Дим, — и я всегда верен своему слову. Тебе и Ольгерду не грозит никакой опасности, а вот с юным Витольдом у нас большие планы, не так ли?

— Дя, — кивнул Витольд, скрестив на груди руки.

За все, что я сделала, должна платить я! Я, а не мой сын! Дети не должны отвечать за грехи отцов! Будь ты навеки проклят, тварь… Будь ты навеки проклят!

— Милена, ты ранишь меня в самое сердце! — развел руками демон. — Я столько сделал для вашей семьи — можно сказать, создал ее собственными руками — и не услышал ни слова благодарности в ответ!

Гюнтер О’Дим вышел из зеркала, не потрудившись даже окончательно принять человеческий облик, так и оставшись полумужчиной, полутенью. Его кожа напоминала серые выхолощенные тряпки, натянутые на человеческое тело. От него исходило красноватое сияние и запах серы, смешанный с гарью погребального костра. В желтых глазах с выпуклыми серыми прожилками можно было увидеть живой океан душ, частью которого я едва не стала сама.

— Подарил вам все, чего можно пожелать, — мягко продолжил демон, — разве что славой обделил.

Витольд обернулся и спокойно взглянул на меня, слегка улыбнувшись.

— Но поверь мне, моя милая Милена, — сказал Гюнтер О’Дим, — очень скоро фамилия фон Эверек будет у всех на слуху.

__________

Я ненавижу всех святых, —

Они заботятся мучительно

О жалких помыслах своих,

Себя спасают исключительно.

Мне ненавистен был бы Рай

Среди теней с улыбкой кроткою,

Где вечный праздник, вечный май

Идет размеренной походкою.

Я не хотел бы жить в Раю,

Казня находчивость змеиную.

Я с детских лет люблю Змею

И ей любуюсь, как картиною.

К. Бальмонт «Голос Дьявола»