Который год я жила в ожидании несчастья — так преступник ждет, что его в один день застанут на месте злодеяния. Чем лучше обстоят дела, тем сильнее мне кажется, что долго так продолжаться не может. Я ухватила кусок яблочного каравая, проклиная свой вечный голод — утро, день, ночь, а я все поглощаю еду, как бездонная бочка. Даже у печати Шебы есть свои пределы — еще немного, и никакая магия не скроет мою пышность.

К тому моменту, как за окном послышался стук копыт, я успела довести себя до исступления, и бросилась к дверям в лучших традициях истеричной супружницы. Когда они распахнулись, я увидела восседающего на плеча Ольгерда сына. Хоть они и смеялись, меня обуял страх — потому что новехонький, сшитый из голубого бархата кунтуш Витольда был обагрен кровью.

И не только кунтуш — щека с перчатками тоже были в крови, о святой Лебеда, говорила тысячу раз, что он порежется! Ольгерд поставил Витольда на пол, и я вцепилась в плечи сына, чем изрядно того напугала.

— Витольд, что случилось?! Ты поранился?! Где болит?!

— Ни балит, — удивился он.

Пока я пыталась отыскать рану, Витольд увиливал, теперь перепачкав кровью не только себя, но и меня. Ольгерд переглянулся с Конрадом, перекинувшим через плечо тушу огромного кабана, и прошептал одними губами то, что подозрительно походило на «бабы».

— Успокойся, Милена, не его это кровь, — вздохнул Ольгерд и тут же лучезарно улыбнулся: — Гордись, жена: в поединке на саблях твоему сыну равных не будет! Витольд, покажи матери добычу!

Витольд словно только и ждал команды: проворно вывернулся из моей хватки и побежал к походному мешку, как фокусник вытащив оттуда тушку русака. Ухватил зайца за длинные уши и поднял вверх: здоровенного и белого, с потускневшими черными глазами-пуговками, распоротого от шеи до брюха.

— Мама, смотри, зая! — гордо объявил Витольд и засмеялся.

Ольгерд взъерошил ему волосы, и рыжие кудряшки сразу стали торчать во все стороны. Витольд зарделся от удовольствия и бросил на меня взгляд победителя.

— Заяц, — поправил его Ольгерд, и продолжил: — Мы с ребятами напали на след кабана под Сляднево и спустили гончих; гнали до самой гряды. У оврага настигли, и, пока мы его забивали, Витольд приметил в кустах подстреленного зайца. Во мгновение ока, я не преувеличиваю, Милена — во мгновение ока! — прирезал. Чисто, филигранно, одним движением!

— Пирезал, — подтвердил Витольд, довольно хлопнув по поясу, у которого висела сабля в пол его роста. — Одним махам!

И уронил тушку на пол, прямо на пол, который недавно покрыли вишневой древесиной. Разрез на добыче был и вправду чистый, и такой глубокий, что внутренности вывалились наружу.

Желудок моментально отозвался рвотными позывами. Меня и без того выворачивает от любых странных — диапазон которых последнее время стал очень широким — запахов, а заяц пах невыносимо отвратительно.

— Мама? — испугался Витольд.

— Сын, будь добр, отнеси зайца на кухню, — произнёс Ольгерд приказным тоном. — Милена, тебя, да от вида крови?!.. Какая ирония!

Подталкиваемый Конрадом, Витольд послушно потащил за уши мертвое животное, оставляя по всему коридору длинный след. Кровь впитывалась в половицы усадьбы, и теперь кровь зайца, также как кровь Ольгерда и моя собственная, въестся в древесину, оставаясь там навечно.

Усадьбу никогда не отмыть от крови.

***

Полоскало меня до самой полуночи — караваем, булочками, и всеми прочими трапезами за последние полдня. Маргоша причитала и охала, служанка придерживала волосы, а я раздумывала над тем, как умудрилась дважды попасться в одну и ту же ловушку.

Когда меня расчесали, умыли и переодели в длинную ночную рубаху — так скоро и ходить сама разучусь — я со страдальческим выражением лица вошла в спальню. Ольгерд уже развалился на кровати, погруженный в чтение допотопного экземпляра «Traité magique de Salomon». Странные дела — он уже долгое время не касался оккультных книг, и не одобрял, когда их касалась я. Ольгерд как ни в чем не бывало положил том на прикроватный столик и невинно спросил:

— Тебе лучше, милая?

Ближайшие полгода мне не станет лучше. Нужно будет посмотреть, что Ольгерда могло так заинтересовать в «Traité magique» — насколько я помню, обычный трактат по прикладной магии крови. Усевшись рядом на кровати и распустив косу, я тут же вспомнила, из-за чего на него разозлилась.

— Он слишком маленький для охоты, Ольгерд.

В ответ муж помолчал с минуту и махнул рукой:

— Брось, я с братом…

Да хватит про своего брата рассказывать, ты убил его! И я не хочу, чтобы Витольд сделал то же самое со своим! Вместо злости на меня напала плаксивость, и я разъярилась еще больше, на этот раз на саму себя. Когда я была на дороге, была куда умнее и прозорливее, и собой владела лучше — замкнутая и вальяжная жизнь в усадьбе превращала мозги в кашицу.

Ольгерд, втайне не терпящий женских слез, а внешне перед ними пасующий, тотчас приобнял меня за плечи:

— Что ты расстраиваешься, цветочек мой? — вздохнул он. — Сама знаешь, когда ты в положении, то вечно раздуваешь из мухи слона. Прирезал зайца, да и черт бы с ним.

— Как он вообще умудрился подобраться к зайцу? — всхлипнула я. — Быстрые же твари.

— Сказал же, подстрелили, — нахмурился Ольгерд.

Как-то не было у меня такой уверенности, и, судя по тону Ольгерда, у него ее не было тоже.

— Я не видела стрелы.

— Значит, слегка задела, — сказал Ольгерд. — Ложись спать, обсудим на свежую голову.

Завтра спрошу Витольда. Ольгерд загасил свечу и отвернулся, укрывшись одеялом. Я несколько озадачилась таким поворотом событий — после кутежа и охоты он обычно жаждет продолжения — и в недоумении погладила по покрытой шрамами спине.

— Устал хуже дворового пса, Милена, — сонно ответил Ольгерд. — Завтра.

Чуяло мое сердце, не стоило налегать на сдобные булочки. Я подняла с пола том Соломона и перелистала сухие страницы. Черная месса, ритуалы, перемещения на короткие расстояния — он остановился на последнем разделе, судя по смятому в спешке уголку.

Почему он что-то от меня скрывает? Я ворочалась в кровати и злилась. Все в доме происходит без моего ведома — Маргоша нанимает новых слуг, один страннее другого, Ольгерд тайно читает про магию крови, сын убивает животных.

Легок на помине — где-то вдалеке послышался заливистый смех Витольда, точь-в-точь похожий на смех отца. Обычно он так хохочет, когда играет с игрушечными лошадьми или машет саблей. Какие игры, за полночь уже!

— Ольгерд, сходи, посмотри, чего он там заливается?

Ольгерд не отреагировал, даже когда мне пришлось ткнуть его локтем в бок. Спал мертвецким сном, распластавшись на животе и уткнувшись лицом в подушку. Нет, там холод собачий, полы холодные, а я в одной ночной рубашке, пусть сам встает! Я пихнула Ольгерда еще раз, он заворчал и перевернулся на другой бок.

Видимо, и правда вымотался. Ад и черти!

Пусть заливается, ничего страшного, я и так засну. Однако вместо снов перед глазами мелькал злосчастный заяц, скакал, как угорелый. Образ животного сливался со смехом сына, и, казалось, что надо мной насмехается огромная выпотрошенная туша. Интересно, существуют ли зайцы-демоны?..

Нет, уснуть точно не получится — я встала с кровати, накинула на плечи халат, и, проклиная все сущее, побрела в детскую. Почему его не успокоит кормилица? Где Маргоша? Бедлам, а не усадьба!

Половицы скрипели под ногами, дом продувало — лучше бы Ольгерд вместо того, чтобы строить новое крыло, заделал старые расщелины, а то не жилье, а обиталище призраков из страшной сказки. Витольд оживленно щебетал, но собеседника не было слышно.

Газеля? Когда же он наконец вырастет из этих детских фантазий? Дверь в маленькую гостиную, ведущую в спальню сына, отворилась с протяжным скрипом, но это не смутило блаженно похрапывающую в обитом синей парчой кресле Маргошу. На ее коленях осталась лежать раскрытая на середине книга.

Я громко прочистила горло, желая высказать свое недовольство, и тут же поперхнулась.