Конрад потянул кругленькую, как сдобная булочка, девушку в сторону леса. Впрочем, далеко они не зашли — по крайней мере, не настолько, чтобы не было видно процесса. Мне бы так любить свою работу.

— Малена, явилась не запылилась! — окликнула меня Адель. Разбойница забавлялась тем, что протыкала визжащую бочку карманным ножиком. — Атаман за тобой спрашивал! Тама он, на кулаках махается, пока тебя носит хер знает где!

И правда — чего я прохлаждаюсь, лазая по заброшенным усадьбам, бегая от дьявольского отродья, пока другие корпят в поте лица?

— Пусть… гуляет, — процедила я. — Я буду у себя.

— А ты шо как говна объелась, — прищурилась Адель. — Морда кислая как прошлогодние щи?

Кулаки непроизвольно сжались, во рту пересохло. Если кабаны решили все-таки довести меня до белого каления, то они на верном пути.

— Смотри, шельма, — хохотнула она. — Довыебываешься, а атаман кого-нибудь другого оприходует. Мало девок что ли!

Адель демонстративно откинула назад длинную челку, намекая, кто из местных совсем не выделывается. Светловолосый кабан бросил на колыхнувшуюся грудь Адель любопытный взгляд.

— Шлюхи вы, девки, — усмехнулся он в реденькие усы. — Наградил вас Огонь блядской натурой!

Чёртовы хамы и бездельники! Сколько еще я буду глотать их оскорбления?!

— Ты, курва обдолбанная… — слова лились из меня неудержимым потоком. — Мне плевать, кого завалит атаман — тебя, портовую шлюху, да хоть корову! Тем более что разницы между вами никакой!

Кабаны ощетинились, как свора диких собак, обнажили сабли. Вряд ли они меня порежут. Знают, что я нужна их вождю и богу.

— Пиздуй отсюда, блядь разрисованная, — прорычал кабан. — Мы с тобой как со своей, а ты к нам, как к собакам. Вот вышвырнет тебя атаман на мороз, тогда и…

Он неловко осекся, взглянув куда-то позади меня.

— Тогда и что, Анджей? — от этого тона на спине выступил пот, а с кабанов разом слетел весь хмель.

Святой Лебеда, я надеюсь, Ольгерд не слышал, что я сказала про него и коров. Я не это имела ввиду, это просто фигура речи… Анджей молчал, упершись взглядом в землю.

— Как ты там только что назвал мою гостью? — слишком спокойно спросил атаман. — Я не ослышался?

Когда Ольгерд пьян, он не заговаривается, не запинается, но в его голосе появляется что-то почти… дьявольское.

— Атаман, да она вас до этого… — попытался защититься Анджей.

Молчи, морда белобрысая! Оговорилась!

— Я ослышался или нет? — отчеканил Ольгерд.

— Нет, — глухо выдавил из себя кабан.

Ольгерд тяжело вздохнул. Подошел к Анджею вплотную, отчего тот сразу поежился и стал выглядеть беззащитным мальчишкой.

— Если ты не умеешь обращаться с языком, Анджей, может, он тебе и не нужен?

В повисшем молчании был слышен только треск костра. Даже пленник в бочке замолк.

— А как ты думаешь, Милена? — голос ничего не выражал, как будто мы обсуждаем планы на обед. — Нужен Анджею язык?

Этот вопрос заставил кабанов посмотреть на меня со страхом — а мне новообретенная власть пришлась по вкусу. Я задумалась, рассматривая собственные ногти, наслаждаясь долгой паузой.

Ума не приложу, нужен ли ему язык. Как по мне… так большой потерей для человечества это не станет. Одно меня останавливает — как бы опосля во сне не прирезали.

— Ну… — протянула я. — Не он один меня оскорбил, так что если уж резать языки — то всем.

Этой фразой я хотела смягчить приговор — вряд ли Ольгерд поступит так со всей ватагой — но вышла она крайне кровожадной. Адель ощерилась и сплюнула на землю. Ольгерд поравнялся со мной и смерил меня долгим взглядом.

— Это дело ты любишь, я посмотрю, — насмешливо протянул он. — Один напортачил — резать всех.

К чему это он?..

Ах да. Нужно было забрать дневник Иштвана с собой — Ольгерду явно было нечего делать на досуге и он решил пошерудить в чужих вещах. Сделав, конечно, скоропостижные выводы. Вот и прекрасно: я свои — тоже.

Кабан с шумом выдохнул.

— Этот разговор, Анджей, еще не закончен.

Тот сделался еще белее.

Ольгерд схватил меня за предплечье и потянул в сторону усадьбы, как пресловутую корову на привязи. Довольно постыдное окончание короткой победы — никто не сомневался, зачем он меня туда повел, но кричать вслед не решились.

Да не за этим. Когда Ольгерд хочет близости, он говорлив и обаятелен, а не молчалив и угрюм. Чего ему надо? Обсудить то, что прочитал в записках старого ублюдка? Там столько всего… Чего не хотелось бы вспоминать и чего Ольгерду никак не нужно знать.

Такое чувство, как будто мне вывернули на голову ворох грязного белья. Я сама только из супружеской спальни Ольгерда, и там своих скелетов предостаточно. Да, мне не хотелось бросать первый камень — но если его собираются бросить в меня, то придется поступиться. Я сдернула руку с плеча.

В обеденном зале ни души — все кутят на улице — и тепло как в бане. Бросив куртку в сенях, я зашагала к столу, жадно схватив первый попавшийся ломоть хлеба. Щеки горели, как в лихорадке — я была краснее свеклы. Облокотившись о стол, я выжидательно взглянула на Ольгерда. Тот не спешил начинать разговор.

Лучшая защита — нападение.

— Я встретила Ирис, — простое утверждение сейчас прозвучало как обвинение.

Ольгерд равнодушно пожал плечами:

— И?

— Не в прошлом, Ольгерд. В настоящем.

Фраза угодила в цель — мышцы под рубахой окаменели, заходили желваки.

— Что ты несешь? — бросил он. — Где?

— В усадьбе. Призрака. Такое случается, когда… — я пыталась подобрать слова, но выходило паршиво. — Не находишь времени, чтобы похоронить собственную жену. Занятые люди, дворяне. Все о чести пекутся.

При слове «честь» Ольгерд вздернул подбородок. Позади меня раздался легкий шорох — девчонки из прислуги, мелко семеня и бочком, пытались сбежать из кухни наружу, спасаясь от надвигающегося шторма.

— Жизнь так и не научила тебя держать свои нелепые догадки при себе?

Он не повысил и голоса — но ему и не надо было это делать, чтобы моя бравада резко начала рассеиваться.

— Я обещал жене, — отчеканил Ольгерд, мерно расхаживая по комнате, — что исчезну из ее жизни. Что она вольна идти, куда ей заблагорассудится. Ирис решила остаться в усадьбе? Я не имел об этом ни малейшего понятия. И не желал.

Да неужели?..

— Вольна идти, куда угодно? — переспросила я. — А что киновитская тварь? Или животные, в которых ты вселил… что бы ты в них не вселил?

Да наплевать мне на Ирис, тем более после того, как та пыталась меня убить, но он же вертится, как уж в котле, не желая признавать правды!

— Я не оставил бы жену без слуг и защиты, — непоколебимый в своей правоте, отрезал Ольгерд. — Ждешь от меня amande honorable*? Напрасно.

Да он бредит! Ничто не дарит женщине большее чувство защищенности, чем сшитая из трупов тварь за ее спиной.

Весь этот разговор — гиблая затея. Говорят, совесть как тело: её можно закалять. Стоило мне направиться в сторону лестницы, как Ольгерд схватил за плечо и повернул обратно.

— Куда собралась, Милена? — в зеленых глазах промелькнул зловещий огонек. — Моя очередь играть в охотника на ведьм.

Перстни больно царапали кожу.

— С чего ты взяла, что весь орден виноват в грехах Иштвана? — медленно спросил он. — Почему вынесла смертный приговор всем подряд?

Вопрос обжег меня, как несправедливо полученная пощечина. Как можно быть в таком уверенным? Даже если Иштван пишет, что действовал тайно — вранье! Большинство знало, должны были знать! А остальные…

— Нужно было перекрестный допрос устроить? — прошипела я. — Когда рубят лес, летят щепки.

Ольгерд возвышался надо мной, прижимая к обеденному столу. Любит же он стращать меня своими размерами. Или ему просто нравится смотреть сверху вниз.

— О, не сомневаюсь, — усмехнулся он. — «Жгите всех, Вечный Огонь своих узнает».

Прошлое прошло — все это больше не имело никакого значения. Да, пострадали невиновные — если бы я не остановила Табулу Разу одним махом, их погибло бы куда больше. Я выбрала наименьшее зло.