Если это мир воспоминаний Ирис… То я не могу увидеть того, чего не видела она.

— Кто тебе разрешил трогать мои вещи? — голос прозвучал совсем рядом. Словно Ольгерд обращался…

… Ко мне. Дьявольски сильная рука схватила меня за горло, подняла ввысь, заставив бессильно дрыгать ногами в воздухе. Вся короткая жизнь пронеслась передо мной; мертвые глаза оказались прямо напротив моих. Кошмар Ирис стал и моим кошмаром тоже.

Я кричала что есть мочи. Это не Ольгерд, а какая-то тварь, принявшая его обличье, отродье, извратившее черты!.. Лицо демона, бестии, сотканной из теней, оживший кошмар. Я брыкалась, как умалишенная, пытаясь оцарапать державшую меня руку, но под ногтями оставалась только черная краска. Геральт, Ирис, кто-нибудь!.. Помогите мне!

— Давно нужно было это сделать — сказал Ольгерд, занеся над моей головой карабелу.

Сейчас будет очень больно. Как я надеюсь, что смерть будет быстрой. Комната закачалась; раздалось жужжание, всплеск, тихое шипение.

Рука на моем горле ослабла.

Я рухнула наземь, больно ударившись плечом о письменный стол. Царапины вновь закровоточили. Свернулась в клубок и обхватила голову руками, пытаясь защититься, но этерал уже растворился в воздухе.

Усадьба окончательно потеряла краски, превратившись в черную размазню. Надо мной возвышалась хозяйка дома, впервые посмотрев на меня так, как будто я существую. Подбородок вздернут, губы плотно сжаты. Под тонкой кожей слишком отчетливо виднелись очертания черепа.

— Почему? — спросила она кого-то за моей спиной. — Зачем вы это сделали?

Я отползла назад, оказавшись прямо промеж своих спасителей, черного кота и пса.

— Protegas amatrix mea, — хором ответили они.

Защищай мою любовь. Защищай мою любовницу. Демоны воспользовались этой двусмысленностью, сыграв в мою пользу. Ольгерд никогда не умел правильно формулировать свои желания: я не настолько глупа, чтобы считать себя его любовью, а не любовницей. Слава Лебеде, что он этого не умел.

Ирис покачала головой, взглянув на меня с… чем? Презрением? Жалостью? О, Лебеда, мне все равно, только бы унести ноги!

— Зачем ты пришла сюда? Унизить меня? Показать, что у тебя есть то, о чем молила я?

В голосе не было обвинения — только непроглядная тоска, серая и тяжелая, как туман, окутавший поместье. Но о чем она — праведный Лебеда, о чем она?! Неужели думает, что ее супруг испытывает ко мне какие-то чувства? Она должна прекрасно понимать абсурдность этой мысли!

— Что?! — всхлипнула я. — Нет! Ольгерд… клянусь, если он кого и любил, то только вас!

И Лебеда мне свидетель, я действительно так считала — никого другого полюбить он бы просто не успел. Да и лихорадке первой юношеской любви не суждено повториться дважды.

Рубашка на мне задралась, обнажив край метки — Ирис вздрогнула и отвернулась, словно увидев что-то непристойное.

— Какое это теперь имеет значение? — тихо спросила она. — Меня связывала с миром живых лишь надежда — и ты украла ее. Так забирай себе то, что осталось от моего мужа и убирайся. Ты мне противна.

Последнюю фразу она произнесла таким голосом, что я почувствовала себя мерзкой букашкой, которую стряхнули с подола парчового платья.

Да о чем же она?! Поверить не могу, чтобы дворянку могла оскорбить безродная потаскушка — не сомневаюсь, что в глазах Ирис я не представляю ничего большего. Или ей нравится выставлять себя страдалицей, чуть не отдав меня на растерзание этералу?!

Или ей просто больно. И эпицентром этой боли случайным образом оказалась я. Она любила его — разбойника, чернокнижника, убийцу собственного отца. На ее месте я бы давно сверкала пятками, хотя… Мне никогда не быть на месте дворянки.

Если она любила его, то…

— Контракт… — спохватилась я, — Ольгерда можно спасти…

Кот и пёс усмехнулись над отчаянной попыткой.

— Ольгерда нет, — сказала Ирис и отвернулась, чтобы в последний раз взглянуть на усадьбу, которая должна была стать ей домом, а стала тюрьмой. По бледной щеке покатилась черная слеза. — И нет его уже очень давно.

В чем-то она права.

Ирис фон Эверек исчезала, и ее мир растворялся вместе с ней. Он распадался на куски, как мозаика, земля покрывалась глубокими трещинами, краски теряли цвет, парча развевалась на ветру, превращаясь в пепел. Поместье тонуло в песке времен, пока от него не остались одни лишь очертания.

Наблюдая, как Ирис уходит в мир иной, я почувствовала пусть и постыдное, но глубокое облегчение. Она достаточно страдала — настолько, что сотворила из своих страданий целый мир. Прах к праху, зола к золе — мертвые должны быть с мертвыми.

А живые нужны живым.

Надо мной нависли две исполинских тени. Сущности, освободившиеся от земных оков. Я не знаю, кто они. Даже не могу представить.

Вы знали об этом? Что Ирис исчезнет после встречи со мной, и вы станете свободны? Ждала ли она меня вообще, или это всего лишь уловка?

— Вы, люди, всегда спрашиваете то, что не имеет никакого значения, — прошелестела тень.

— И ищете то, что вам не нужно, — вторила ей другая.

Ищете то, что вам не нужно?..

— Считай это нашей благодарностью.

— Оплатой за хорошо выполненную работу.

Земля подо мной провалилась в пустоту.

***

— Очухалась? — поинтересовался Геральт. — Где тебя черти носили?

Холодная земля обжигала поясницу, на лицо падали капли. Геральт облокотился о ствол массивного дуба — в паре аршинов от него виднелась свежевскопанная могила. Уже не садовника ли он решил похоронить?..

Нет. На холмике лежала одинокая фиолетовая роза. Видя на моем лице немое изумление, он сказал:

— Я сделал то, — Геральт взял цветок в руки, — чего не сделал Ольгерд.

Лишил надежды?..

— Похоронил, — продолжил Геральт после небольшого молчания. — А то твой атаман об этом, видимо, забыл.

Что?! Она не была похоронена… Она так и осталась гнить в усадьбе, забытая, заброшенная, окруженная мерзкими тварями?!..

— Любите вы, женщины, всяких…

Геральт не закончил предложение. Нахмурился, взглянул на могилу. Я все еще не могла толком прийти в себя, пытаясь переварить услышанное.

И атаман так любит рассуждать о чести? Разве это не его главный долг — достойно проводить женщину, которой он принес столько боли, разве… Разве каменное сердце как-то мешало ему это сделать? Мне безразлична Ирис. Но действия Ольгерда шли вразрез с тем образом, который он пытался преподнести.

— Нашла, что искала? — сухо спросил Геральт.

Ветер развеял пепел над усадьбой.

Я хорошо умею искать оправдания, но Ольгерду его нет. Ирис не заслужила такой смерти — а ее муж не заслужил спасения. Но жизнь уже давно заставила меня выучить один из своих самых горьких уроков: никто не получает того, чего заслуживает.

— Нашла, — сказала я, поднявшись с земли и отряхнув с куртки пепел.

Комментарий к Прах к праху

* Они – слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму».

Евангелие от Матфея 15:14 – Мф 15:14:

* Иштван Шандор называл их Chirurgen von Jenseits - Хирурги с другой стороны (нем.), но Милена подумала, что Йензайтс - это место

* Слова взяты из польской оперы “Галька”, ария Йонтека - “Меж горами ветер воет”

* Cцена с чернокнижеством Ольгерда справедливо должна напоминать сцену со Стеноглазом в Саге о Рейневане.

========== Мене, текел, упарсин ==========

Комментарий к Мене, текел, упарсин

Внимание! Вы вошли в последнюю арку работы. Все, что здесь будет происходить _НЕ ВЫЛОЖЕНО_ в предупреждениях в работу, потому что я не хочу спойлеров. Читайте на свой страх и риск.

Немного о названии главы:

Мене, мене, текел, упарсин — cлова, начертанные на стене таинственной рукой во время пира вавилонского царя Валтсара. Пророк расшифровал эти слова как “ты был взешен, измерен и найден очень легким” - обычно используется как порицание излишне высокомерному, себялюбивому человеку. Сюда же - валтаса́ров пир. Пиршество, оргия накануне несчастья (по имени вавилонского царя Валтасара, убитого, по библейскому сказанию, в ночь после пира внезапно вторгшимися в Вавилон персами).