Кожаные штаны плотно обтягивали круглое, как изгиб лютни, бедро. На поясе висела сабля в ножнах, украшенных драгоценными камнями. Явно чей-то подарок.

— Затащить мужика в постель любая курва сможет, — пожала я плечами. — С чего ты взяла, что одурманила?

Адель осклабилась и шмыгнула носом, под которым виднелось едва заметное пятнышко запекшейся крови. Кое-кто не брезгует бесовским порошком.

— Да я от вчерашних стонов на одно ухо оглохла, — и, чуть насупившись, добавила: — Меня-то молчком пялил.

Молоко попало не в то горло. Личность щедрого дарителя недолго оставалась в тайне.

— Он… спал с тобой? — вопрос прозвучал слишком удивленно, чтобы не задеть гордость разбойницы.

— А че зенки коровьи вытаращила? — возмутилась Адель, уперев руки в боки. — Я тебе еблом не вышла?

Огорошенная внезапным вопросом, я пригляделась повнимательнее. Пухлые губы, острые скулы, серые глаза, блестящие от порошка. Вышла она… ликом. Но мезальянс… Тьфу ты, мезальянс! Я что-то запамятовала собственную несуществующую родословную.

— Давно, правда, — призналась она. — А тебе чего? В женки что ль метишь? Нужна ты ему больно.

Нужна, но не для этого.

— Да упаси меня Лебеда, — хмыкнула я. — Судьбе последней я не завидую.

Адель нахмурилась. Достала из-за пояса нож, подбросила в воздух.

— Злая ты, как дворняга некормленая, — наконец изрекла она. — Атаман любил свою женку больше жизни. Да только он бессмертный, а она — нет. Смекаешь?

Смекнула. Свежо предание, да верится с трудом.

— Ты меньше слушай, что языки мелят, — фыркнула Адель. — Своей смертью она умерла. С тех пор он каменным и заделался. Ни одна баба не трогает.

Такая уверенность заставила мой скептицизм слегка пошатнуться. Неужели это правда? Жена и брат — единственные, кто вызывают у Ольгерда хотя бы подобие эмоций.

Я залпом допила молоко, всем своим видом показывая, что не в настроении обсуждать старые сплетни.

— Ах да! — спохватилась разбойница. — Передай атаману, что ведьмак наведывался. Сказал, дескать, ждать будет. В «Алхимии».

Эти заботы оставлю хозяину усадьбы. Пора бы проветриться.

Стоило распахнуть дверь, как порыв ледяного ветра ударил в лицо. Поздней осенью и без того не слишком приветливая Редания казалась еще угрюмей. Низкие кряжистые деревья окаймляли узкую пыльную дорогу, на которой любая лошадь собьет подковы. Усадьба Гарин с выкрашенным в карминовый цвет фасадом смотрелась на фоне местных красот как дворянка на кметском празднике.

Почему я не родилась в Туссенте, или, на худой конец, в Ковире?

Кабаны готовили лошадей к очередной вылазке, лохматый черный пес беспробудно дрых. Мое появление вызвало двусмысленные усмешки, но никто больше не называл меня «шельмой» в лицо. У почетной должности фаворитки есть свои плюсы.

На приусадебный сад хозяин явно не скупился: педантично подстриженные кусты и клумбы — особенно прелестна та, с бледно-красными розами. Странно, что ничем не пахнут. Как неживые. Дьявол с ними, с пожелтевшими красотами — наслаждаться ими мешал мерзкий червячок, разъедающий душу изнутри. Страх. «Ты проиграешь».

Тихие шаги по брусчатке. Мы знакомы меньше недели, но эту поступь я ни с чем не спутаю. Какая ирония, что я даже помыслить не могу о том, чтобы дотронуться до него просто так, без причины, когда мы не в постели.

— Ведьмак…

— Знаю, — ответил Ольгерд, поравнявшись со мной. Надел теплый кунтуш с воротником из соболиного меха — даже бессмертным бывает холодно. — Подождет.

Атаман в добром, насколько это возможно, расположении духа после вчерашней ночи. Грех не воспользоваться.

— И что ты загадаешь на этот раз? — аккуратно, стараясь не выдать любопытства, спросила я. — Увидеть незримое? Победить непобедимое? Завладеть несуществующим?

Хоть что-нибудь действительно невозможное?

— Розу, — ответил Ольгерд, скрестив руки на груди. Взгляд обратился на озеро, но что-то подсказывало, что природа интересовала его столь же мало, как и меня. — Старый подарок, который давно уничтожило время. Вот пусть в безвременье его и ищет.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кому предназначался этот подарок. И все-таки Адель права. В голосе слышалась тень чего-то, что некогда было любовью.

Разговор не клеился — неловко спрашивать о жене, покуда свежа память о вчерашних стонах. От неловкой паузы нас избавил Сташек, коротко доложивший, что лошади готовы. Атаман собирался в Хеддель.

— Прежде, чем уедешь, — окликнула я Ольгерда. — Могу взглянуть на контракт?

Нужно узнать настоящее имя и прочитать тот ужас, под которым кровью расписался атаман. Он нахмурился.

— Увы, ты опоздала лет на сорок.

Смысл сказанного дошел не сразу.

— Что?..

— Я сжег его.

— Сжег?.. — в этом тихом голосе я едва узнала свой собственный.

— Я неясно выразился?

Дьявол тебя подери лопатой наперекосяк! Ничего более осмысленного, чем ругательства, в голову не лезло. Мне стоило немалых трудов не описать в красках все, что я думаю об умственных способностях человека, уничтожившего контракт на собственную душу. Но нельзя вступать в перепалку и пошатнуть и без того шаткое доверие.

Атаман смерил меня взглядом и направился в сторону конюшен. Я осталась наедине с голосом Иштвана, эхом раздающимся внутри головы: «Не пытайся бороться с тем, чьего имени ты не в силах произнести». Стоит мне подумать, что хуже быть не может, как каждый раз мир наглядно демонстрирует скудность моей фантазии.

Мне не оставалось ничего иного, как вернуться в усадьбу. Сжав от злости кулаки, бродить по кабинету в поисках несуществующего решения. Пытаться найти на страницах дневника ответы на мучившие вопросы.

Торговцу ни к чему души челяди и их щенков. Ни к чему души слабых и увечных. Нелюдей. Нет, дьявол не разменивается по мелочам — он знает цену могущественной и древней крови.

Сначала взаимосвязь между жертвами ускользала — но стоило сопоставить фамилии — Бжостовские, фон Эвереки, аэп Алефельды, Ла-Тремойль, де Трастамары, Д’Амбуаз — как меня осенило. Казимир Бжостовский, поднявший армию мертвых во время битвы под Гутборгом — веком позже душу его потомка забрал торговец. Амадеус аэп Алефельд, маг крови. Кейстас фон Эверек, гоэтист. Дети платят за грехи своих родителей — бастарда Бжостовского, оставленного матерью в канавах Лан Эксетера, постигла та же участь. Кровь гуще, чем вода. Мы - то, что течет в наших венах.

Это все, бесспорно, интересно и познавательно, но абсолютно бесполезно.

Как мне узнать истинное имя Гюнтера о’Дима? Заставить Ольгерда заново пережить воспоминания, связанные с контрактом? С помощью «Отзвука»? Человеческая память изменчива и ненадежна. Попросить загадать другое третье желание? Что-нибудь, что поможет заполучить контракт? Не хочу выдавать нас с потрохами.

Если бы только можно было вернуться в прошлое. Но такое под силу только демону.

Хм. Интересно, а как Геральт раздобудет розу? Не воспоминание о ней, не подобие, а именно ту самую розу?

Маятник каминных часов отбивал мгновения. Зачем люди, черт возьми, создали механизм, напоминающий о том, как быстро истекает время?

Я перевернула страницу дневника, уставившись в очередное пафосное изречение.

Само понятие «невинная душа» — сущий софизм. Никто не рождается чистым, каждый несет в себе грехи своих предков.

Роза… Нет, это чертовски паршивая идея. И, как все паршивые идеи, плотно застряла в голове. Раздумывая над возможными рисками — коих было бессчетное множество — и вероятностью успеха, который стремился к нулю, я оставляла закладки в дневнике. Помечала все строки, где упоминалось хоть что-то об имени.

Громкие голоса внизу. Сейчас Ольгерд поднимется, и мне предстоит очередное упражнение в риторике. В руках атамана увесистый мешок, под ногтями — запекшаяся кровь. Либо Ольгерд голыми руками пытался выкопать клад, либо кто-то сегодня неожиданно обеднел.

Я тщательно подбирала слова для последующего вопроса: