Нежное пение горихвосток будто бы подтвердило мои догадки. Его лицо изменилось — к Ольгерду вернулось словно неуловимое сияние жизни. Я больше не видела пугающей пустоты в его глазах.
— За что? — На меня нахлынула краска, словно я была юной воспитанницей Аретузы.
— За твою помощь, — Ольгерд положил свою ладонь на кору дерева, в двух дюймах от моего лица. В его глазах искрились озорные огоньки.
Неужели я ему нравлюсь? Специально свернул в тихий уголок? Нет, я подозревала… Где-то глубоко внутри, как не стыдно мне было в этом признаться, я надеялась на это.
— Всегда к твоим услугам, — я принялась рассматривать землю под ногами.
Ольгерд приподнял мой подбородок, заставив посмотреть в глаза. От его горячего дыхания все тело покрылось мурашками.
Его сухие губы требовательно накрыли мои. Мягко прижимая к себе, Ольгерд старался не задеть мою кожу грубой щетиной. Я даже и подумать не могла, как сильно будут кружить голову его прикосновения — не смущал даже отчетливый металлический привкус.
Ольгерд провел пальцами по моей скуле, неторопливо поглаживая щеку. Ох, не врала Ирис, когда называла супруга в письмах бесконечно нежным и чутким любовником. Он словно угадывал каждое мое желание.
Жар, исходивший от Ольгерда, действовал на меня куда приятней, чем хмель. Такого мужчину и полюбить не грех — пусть угрожает мне сколько угодно, если после будет так целовать.
Лишь все более отчетливый металлический привкус портил этот волшебный момент. Он нарастал, пока мое горло не начало гореть, как будто его залили расплавленым золотом.
Мучительный кашель сотряс меня, и мне пришлось с большой неохотой оттолкнуть от себя Ольгерда.
Кашель не стихал, пока я не выплюнула окровавленный золотой на траву. Пение птиц тотчас стихло, а трава почернела.
Золотая монета с изображением императора наконец-то обратила мое внимание на нереальность происходящего. Я знала, стоит мне снова поднять глаза, я не увижу там прекрасной эльфийской чащи. Не увижу и нежной улыбки Ольгерда.
Вместо светло-зеленых глаз я увидела вертикальные зрачки Гюнтера о’Дима, в которых отражалась черная бездна.
— Comix cornici nunquam confodit oculum*.
Комментарий к Шум и ярость
*Comix cornici nunquam confodit oculum (лат.) - Ворон ворону глаз не выклюет.
========== Красное на черном ==========
— Интересный сон привиделся, Милена?
Резкий звук его голоса едва не заставил меня свалиться с лошади прямо в грязь. Ольгерд успел подхватить меня за рубашку; грубая ткань тотчас треснула на рукаве.
Серые деревья и извилистая дорога едва ли напоминали дивную чащу из моего сна. Ворон ворону глаз не выклюет. Эта фраза болезненно напоминала мне о чем-то неприятном, но детали то и дело от меня ускользали. Попытки вспомнить только усиливали тупую боль в висках.
— Кошмар.
В горле все еще стоял горький привкус металла.
— Занятно, мне так не показалось.
Ольгерд решил поупражняться в телепатии?
Не имеет значения. Страницы Кодекса лежали в сумке для свитков на поясе атамана. Даже будучи не восприимчивой к магическим потокам, я физически ощущала некое присутствие. По телу то и дело пробегала леденящая дрожь.
Как и во сне, ночь была удивительно безмолвной — ни писка, ни шороха, будто меня оглушили.
Иштван рассказывал, что Кодекс проверяет рассудок на прочность, он способен уловить потаенные мысли и страхи. Охватившая меня неестественная эйфория в доме у Шезлока лишь подтверждала слабость моего сознания перед чарами манускрипта.
«Виват, атаман!» — зычно поприветствовал Ольгерда мой прежде молчаливый страж. Атаман лишь слегка наклонил голову. Мне бы тоже уже надоели эти раболепные взгляды.
— Докладывай, Сташек. Стряслось что в мое отсутствие?
Стоило лишь снова встать на твердую землю, как к горлу подступил ком. Вместе с тошнотой вернулись и неприятные воспоминания о моем незадачливом выступлении в Алхимии. Больше Ольгерд мне и бокала вина не предложит.
— Никак нет, атаман! Ведьмак не появлялся. Сдох, вестимо, — всплеснул он руками.
Я так и не спросила, что же он поручил исполнять Геральту из Ривии. Впрочем, знаменитого ведьмака даже Вильгефорц не убил, вряд ли убьют желания Ольгерда.
— Никто не станет по нему слезы лить. Позаботься о Годиве.
Сташек растерянно взглянул сначала на меня, затем на Ольгерда.
— Милена. На какое-то время тут остановится.
Кабан переждал мгновенье, видимо надеясь получить чуть больше подробностей, но для Ольгерда разговор был уже давно закончен.
— Комната справа от кабинета. Сташек отнесет твои вещи, — широкий жест дал понять, что мое присутствие больше не требовалось.
— Я могу отдохнуть с дороги?
Сташек хмурился, словно пытаясь понять, что за отношения нас связывают.
— До полудня, — смилостивился Ольгерд.
Тихое, но отчетливое «курва» пронеслось мне вслед, когда я пересекала парадный зал, стараясь как можно быстрее попасть в свое новое пристанище. Нужно будет дверь чем-нибудь изнутри подпереть, а то прирежут ночью невзначай. А Ольгерду доложат, что поскользнулась на сабле.
Лихо я продвинулась по служебной лестнице в Реданской Вольной Кампании, в прошлый раз спала на окровавленном полу! Условия спартанские, но более чем сойдет для моих скромных нужд. Я широко распахнула окно и вдохнула бодрящий сырой воздух.
Маргоша предусмотрительно уложила в саквояж мое снотворное зелье. До полудня успею отдохнуть без воронов и эротических фантазий. Но не больше одной капли, а то снова разбудят ледяной водой.
Желтые глаза Гюнтера О’Дима… Бирюзовый кунтуш и блеск стали… Хруст страниц… Долгожданное забвение.
В глаза бил яркий свет полуденного солнца, когда меня разбудили громкие голоса откуда-то с улицы.
— Опять эта шельма. За кой хер атаман ее притащил?
Этот характерный веленский выговор я и в страшном сне узнаю.
— Ясно, за кой. Сиськи ее видала? Как сам, как его там, Воттичелли вылепил. Да не ссы, сколько их уже здесь было, — успокоил Адель незнакомый кабан с низким голосом.
Я выглянула в окно.
— Да и покрасивше были. Эльфку помнишь? Вот уж нимфа лесная была, и ту отправил восвояси. Хотя помнишь, какую цацку ей подарил?
Судя по тому, как широко развела руки Адель, цацка была размером с небольшую телегу.
— А воровке аж комнату выделил, эка барыня! Я тут что кумекаю — ты видал, что у нее между ног?
Этот вопрос застал меня врасплох, а ее собеседника заставил громко расхохотаться.
— Что, поперек?
Какое же высокоинтеллектуальное окружение подобрал себе реданский дворянин.
— Дурень ты, Конрад! Знаки у нее между ног колдунские! Приворожила она атамана, к чародейке не ходи!
Достаточно с меня женских сплетен за последние сутки! Я плотно закрыла ставни. Еще раз уснуть вряд ли удастся…
Разобрав саквояж, я огорчилась настолько, что захотелось выбросить его прямо на головы кабанов во дворе. Маргоша подобрала мне гардероб приличной оксенфуртской горожанки на выданье — скромных цветов, но узкого кроя. В таком одеянии можно смело оставлять надежды хоть как-то защититься в бою, лучше сразу падать на землю и прикидываться мертвой.
Зато о самом главном не забыла: прохладная рукоятка легла в руку, как влитая. Мне всегда нравилась сила, наполнявшая собою все естество, стоило только взять в руки холодное оружие. Жаль, ритуальные ножи слишком массивны, на бедре не спрятать — приходится прикреплять к голени.
Нужно найти Ольгерда… и побороть непослушную шнуровку корсажа. Чем раньше я приступлю к Кодексу, тем скорее смогу покинуть эту богадельню. Ни вдохнуть, ни выдохнуть — не чужд мазохизм женской природе, раз дамы еще не восстали против таких одеяний.
Ольгерд оказался в кабинете: он аккуратно раскладывал страницы на столе, с которого наконец-то чьими-то неимоверными усилиями был убран весь хлам. Когда я постучала в дверь, даже не обернулся, лишь разрешил войти, сопроводив это небрежным жестом руки. На столе стояла тарелка с фруктами: я немедленно отправила в рот пару спелых виноградин. Не смогла удержаться.
