— И как ты в этих тряпках собралась такого мужика-то охмурять?! — Маргоша всплеснула руками, нарезая круги по комнате. — Гребень, гребень, гребень… Щас Милен, щас! Причешем, умоем…
Маргоша склонилась надо мной и увидела ничем не стесненную грудь в кабаньей рубахе.
— Хотя… Твои сиськи в этой рубахе даже с улицы видно, зуб даю!
Я не могла сдержать такого натиска и трусливо отступила к печке. Из карманов штанов посыпались орены. Я ринулась их собирать, но монеты звонко падали прямиком в дыры в половицах. Пол под ногами колыхнул, словно мачта корабля, попавшего в шторм на Скеллиге. Здесь не обошлось без чертовщины.
— Еще и напилася… — Маргоша посмотрела на меня, сощурив глаза. И было в этом взгляде нечто… злобное? — Дура! Так ведь и спугнешь же милсдаря!
Они с Ольгердом как сговорились меня жизни учить. Во-первых, она не смотрела в глаза дьяволу. А во-вторых… у меня несомненно был еще один неоспоримый аргумент, но память подводила.
Дверь была распахнута настежь, но Ольгерд постучал по стене, давая о себе знать.
— Милсдарь фон Эверек, — Маргоша как Лебеду во плоти узрела и попыталась закрыть своим широким телом меня, тщетно пытающуюся собрать монеты с пола.
Ольгерд очень внимательно наблюдал за моими действиями, скрестив руки на груди, вместо того, чтобы предложить помощь.
— Вы, милсдарь, не обессудьте! Она вообще девка-то пригожая. А как напомадится, так вылитая Анна Паветта!
Маргоша меня не только ни разу пьяной не видела, она до сих пор не знала, чем я промышляю. Считала то ли исследователем при Оксенфуртском университете, то ли шпионом на тайной службе Белого Пламени.
— Анна Генриетта, — поправил Ольгерд. — Да, есть нечто общее. Только сдается мне, Анну Генриетту не в хлеву воспитывали.
Да я видала на десяток меньше зим, чем княгиня, и к тому же не страдаю нездоровой страстью к пышным начесам!
Ольгерду не помешало бы наконец-то сменить свой спесивый тон. После всего, что произошло, я заслужила обращения как с равной.
— Тебя в хлеву воспитывали, черт рыжий, — обычно у меня лучше получаются словесные перебранки. Надо будет освежить свои умения на досуге.
Маргоша устало закрыла лицо рукой. Ольгерд тяжело вздохнул и широко расправил плечи, уперев руки в бока.
— Поднимайся, не пристало барышне по полу ползать. Нам пора.
Он может отправляться на все четыре стороны, а я еще и в гвинт сыграю. Уж получше того остроухого буду, меня на крапленых картах не поймаешь.
«Борсоди грабят, мужики!» — раздался радостный рев в корчме. В честь такого события половина посетителей решила осушить до дна свои кубки. Ольгерд напрягся, пытаясь прислушаться к выкрикам с улицы, но они потонули в потоке брани.
— Милсдарь фон Эверек, погодьте чуток! Щас все будет, все будет! — на лице Маргоши проступил нездоровый румянец, а глаза заблестели. Настоящая встреча с дьяволом мне только предстояла.
— Приведи ее в порядок, насколько это возможно. У меня еще есть незавершенные дела.
Путь наверх, в комнату, которую я снимала у Маргоши, был тяжелее подъема на Голгофу. Я не знаю, что сделал безумный плотник со ступеньками, но их стало то ли больше, то ли меньше, то ли расстояние между ними изменилось. Я вцепилась в своего пастыря мертвой хваткой.
Неимоверными усилиями мы все же добрались. На моем письменном столе еще лежала небрежно начерченная схема усадьбы Гарин. Маргоша усадила меня на стул, пресекая мой план немедля распластаться на мягкой кровати.
Стул перед огромным зеркалом был мягче императорской перины. Расческа выпрямляла мои спутанные волосы, пока я погружалась в сладкую дрему.
— Кудой едете-то, Миленка? — вкрадчиво спросила Маргоша.
— К атаману в усадьбу, — блаженно улыбнулась я.
Менестрели внизу проникновенно пели «Волчью Бурю», и я не могла не подпевать. Не знаю, ты ль мое предназначение, иль властью я обязан лишь судьбе…
Один бродячий бард однажды сказал мне, что у меня голос сирены. Врал безбожно, конечно.
— Он ж не муж тебе еще, а уже на эту… ухадьбу! Тьфу, лучше б на свадьбу! — Маргоша наклонилась и прошептала мне на ухо. — Ты ентого атамана-то покрепше держи. Как сыр в масле кататься будешь.
— Маргоша, ты же рассказывала, что он жену замучил.
Во что я теперь, конечно, ни капли не верю, но все же сойдет за весомый аргумент. Я любовалась, как умелые руки Маргоши возвращают моей спутанной темно-каштановой копне пригожий вид.
— Ну и хер с ней, зато теперь вдовец. А почему замучал, это и ежу понятно, детишек она ему не родила. Ты-то явно умнее всяких дворянок, нарожаешь пятерых! И вообще, не выдумывай, всех бьют!
У меня не было ни единого осмысленного ответа на эту тираду, поэтому я продолжила напевать. Где мой бокал?!
Маргоша на мгновение оставила мой сольный концерт, вернувшись с переливающимся в свете лучины светло-зеленым флакончиком.
— На! Остальные вещички щас соберу, погодь чутка.
— Что это, Маргоша? Приворотное зелье?
— Шутки шутишь! — загадочно усмехнулась Маргоша. — Поверь мне, я свое отжила, знаю, как дела делаются.
Я не была уверена, что морально готова услышать продолжение.
— Атаман - вдовец, разбойник, конечно, но все ж мы не без греха! Зелье выпьешь, к зиме круглая уже ходить будешь, никакая чародейская дьявольщина не спасет. Женится, как пить дать женится!
Поток неиссякаемой женской мудрости становился все более невыносимым, и я спасалась сладкой дремой, наблюдая, как Маргоша собирает мой нехитрый скарб. Ее загорелые, полные руки битком набивали походный саквояж.
Ее не смутил даже у кого-то позаимствованный ритуальный нож и она быстро положила его прямо под флакончики с ядом. С чего она взяла, что он мне пригодится? Подозревает, что атаман все-таки душегуб? И корсаж какой нашла, кружевной, шелковый, да и исподнее под стать.
Я предательски засыпала, соблазнённая теплом и сытостью.
Меня куда-то понесли, перекинув через плечо и тихо бранясь. Я бы и возмутилась из-за такого обращения, но если так распорядилась судьба, не в моей власти ей противиться. Судя по терпкому запаху дубленой кожи и мускуса — отнесут куда надо. Ладонь, конечно, настоящий дворянин положил бы пониже, но я списала эту оплошность на брагу.
Леди Годива была даже больше возмущена моим присутствием, чем в прошлый раз, и немедля встала на дыбы. У Ольгерда получилось и одной рукой удерживать меня на весу, и усмирить недовольную кобылу. Надеюсь, мой саквояж он не забыл?
Уткнувшись в гриву лошади, я вспомнила, что даже не попрощалась с Маргошей…
Кочка за кочкой. Хмельной дурман рассеивался. Ольгерд, как истинный реданец, любил быструю езду, но на местных дорогах можно и шею свернуть. Стоило мне приноровиться к тряске, как эта неугомонная кобыла снова поднялась на дыбы и встала, как вкопанная.
Ольгерд быстро выпрыгнул из седла, и я нехотя слезла вслед за ним.
— Грифона увидела, — сказал он, поглаживая Годиву по гриве. — Подождем немного, пусть успокоится.
Я не слышала никакого крика грифона. Я прислонилась к березе, рассматривая окружающий нас пейзаж. Какая нежная, безмолвная ночь, ночь Дриад, как сказала бы старшая раса. Все вокруг казалось волшебно красивым, как будто мы набрели на заповедник друидов. Где мы? Не припоминала я такого места по пути к усадьбе Гарин.
— Охотники на ведьм перекрыли дорогу, пришлось поехать объездным путем по старым эльфийским руинам.
Я готова была поклясться, что Ольгерд мне улыбнулся. Не ухмыльнулся, не высокомерно приподнял уголки губ, а искренне, по-доброму улыбнулся. Как же ему идет эта широкая белозубая улыбка — он становится похож на героя реданских сказок, рыцаря без страха и упрека.
— Я тебе благодарен.
Что Ольгерд сказал? Это эльфийская магия?
Иштван рассказывал мне, что в лесах Редании есть волшебные рощи, принадлежащие богине Мелитэле. Неужели она сжалилась над Ольгердом и одарила его своим благословением? Мелитэле всегда трепетно относилась к историям о безумной любви, а безумнее, чем у него, представить сложно.