========== 32. Освобождение ==========
События разворачивались с такой ужасающей скоростью, что Цукаса с трудом мог поверить в их реальность. Он еще читал письмо, которое Пейдж прислал ночью, когда пришло еще одно. В первом письме не было ничего особенного – Пейдж признавался, что совсем не имел представления о том, куда пропал Соквон и говорил, что похороны госпожи Ю проводились в очень узком кругу. Он также отметил, что никаких вестей от Соквона вообще еще не приходило, и самого его нет уже больше двух недель, а делами компании занимается его второй брат, Кансок. Он также попросил Цукасу удалить это письмо на случай, если кто-то захочет взломать ящик.
Второе письмо было уже не таким спокойным. В нем Пейдж сообщал о том, что Ю Чунмин был найден убитым рядом с одним из отелей, принадлежащих его старшему сыну. Версия с самоубийством сразу же была отметена, поскольку экспертиза подтвердила выстрел с большого расстояния. Похороны состоятся завтра, так как тело еще находится у специалистов.
То есть, пока Цукаса работал над заказом, умерла мама Соквона, а пока он спал, за ней отправился и отец.
Цукаса немедленно написал ответ, понимая, что если и нужно было что-то делать, то следовало начать шевелиться прямо сейчас, пока у Соквона не умер кто-нибудь еще. Или пока… нет, нет, об этом не стоило даже думать.
Запретив себе волноваться, Цукаса отправил новое сообщение и стал ждать – возможно, Пейдж все еще был онлайн и мог ответить сразу.
«Добрый день, мистер Пейдж.
Благодарю за ваши ответы и за то, что уделили мне время. Не буду говорить о том, насколько ужасно происходящее – думаю, вам это известно лучше, чем мне, поскольку вы в данный момент находитесь в Сеуле. Я хотел бы спросить, могу ли я что-то сделать. Могу ли вернуться в Сеул и увидеться с Соквоном? От него появились какие-то новости?
Понимаю, это выглядит просто смешно, но я действительно собираюсь вернуться в Корею».
Ответ пришел через пять минут.
«Мидзуки-сан, я предлагаю отбросить формальности. По крайней мере, сейчас. Тем более я сейчас не в том состоянии, чтобы писать так же аккуратно, как вы. Так что прошу прощения за бестактность, но я буду писать как есть.
Как я понял, Соквон в данный момент находится в доме своей семьи, и у него нет возможности вернуться в квартиру. Черт знает, что происходит. Кансок просто в ярости, и поверьте, работать с ним сейчас сущий ад, я бы лучше в клетку с тигром влез, чем ходить к нему с вопросами.
Цукаса, не возвращайся в Корею. Я понимаю, вы с Соквоном трахались или что там делали, это ваши дела. Но сейчас это небезопасно. Я смотрю на Кансока и понимаю, что в семье Ю настали самые тухлые времена. Я не шучу. Точнее, я имею в виду не смерть родителей, которая сама по себе уже является полной задницей, я имею в виду что-то другое. Учитывая, что это началось с твоим появлением, тебе лучше сейчас никуда не дергаться и сидеть в Японии, где тебя никто не достанет. Если я допущу, чтобы ты вернулся в Корею, и тебя кто-то сцапал, Соквон меня из-под земли достанет и убьет. Я знаю, что такое получать от него в морду, и мне не хочется повторять опыт. Так что, пожалуйста, сиди и не дергайся. Ты нужен живым».
Письмо, которое должно было прояснить хоть что-то, запутало его еще сильнее. Цукаса перечитал его несколько раз, задаваясь одним вопросом – каким образом он сам мог быть связан со всем происходящим. Конечно, Пейджу было известно гораздо больше, но он не соизволил поделиться подробной информацией, и теперь Цукаса не знал, что и думать.
В семье Соквона и без Цукасы уже был непорядок – стоило подумать хотя бы о молчаливых детях Чонвона или странных отношениях между матерью и отцом. Цукаса сидел почти полчаса, стараясь понять, чем лично он мог задеть эту семью, и не видел никаких причин для беспокойства. Точнее, конечно, была небольшая вероятность, что кто-то из братьев расскажет родителям о том, что их сын спал с другим мужчиной, но Цукаса не принимал такой вариант всерьез. К тому же, что именно могло произойти, случись такое на самом деле? Было бы понятно, если бы последствия коснулись только Соквона – он лишился бы компании и денег или вообще был бы изгнан из семьи, но то, что творилось сейчас, затрагивало вовсе не его. А уж убийство отца семьи Ю выглядело как нечто совершенно не связанное с личной жизнью его младшего сына.
В таких размышлениях Цукаса спустился вниз, в кафе. Отдыхавшая в это время Наоко сейчас завтракала в кухне, вместе с матерью. Цукаса присоединился к ним, не слушая, о чем они говорили и, продолжая думать о своем.
– Ниичан, проснись, – коснувшись его локтя, ласково улыбнулась Наоко. – Или если не можешь проснуться, то иди и поспи еще. Время же есть. Таки-кун придет через час.
Цукаса покачал головой:
– Нет, я не хочу спать. Я думаю… думаю, что мне, возможно, придется вернуться в Корею. У Соквона умерли родители.
Обе – мать и Наоко – застыли на некоторое время, и их пораженные взгляды остановились на нем. В другое время Цукаса почувствовал бы себя неудобно, но сейчас ему было почти все равно.
– Какой кошмар, – первой заговорила Киока. – А что с ними случилось?
– Я не знаю. Не могу найти никакой информации в сети, да и знакомый Соквона ничего толком сказать не может. И дело в том, что до самого Соквона сейчас не дозвониться. Я даже не знаю, как с ним можно связаться.
– Может, стоит сделать это позже? Зачем тебе уезжать в Корею снова? Может быть, Соквон не хочет, чтобы его сейчас беспокоили. Смерть родных – такое несчастье.
Цукаса вздохнул.
– Я… не для него поеду. Не за тем, чтобы ему помочь или как-то его утешить. Просто хочу увидеть его. Я понимаю, что сейчас ничем не смогу ему помочь, а исправить что-то даже сам господь не сможет – все самое ужасное уже произошло. Я просто… я хочу увидеть его. Хотя бы издалека.
Конечно, Киока не поняла его желания. Цукаса и сам поначалу не совсем понимал себя.
Еще в прошлом году, привыкая к Соквону с его неисчерпаемым запасом сексуальной энергии, ревностью и ребяческими выходками, Цукаса предполагал, что оторваться от этого человека будет тяжело. И он был прав – когда все закончилось, еще в феврале, он чувствовал тоску и желание увидеть Соквона, поговорить с ним. Он скучал и по сексу, отчего чувствовал себя порой довольно неприятно. Это было объяснимо – за последние годы он спал только с одним человеком, и этим человеком был именно Соквон. Теперь у Цукасы возникало ощущение, что не было в его жизни этих парней и девушек из университета, не было Акиры, не было никого – был только Соквон.
Время шло дальше, и помимо физической стороны вопроса проступали и другие. Цукаса свыкался с этими мыслями и ощущениями, не пытаясь с ними бороться. По своему опыту он знал, что обычно именно то, от чего он усердно пытался избавиться, липло к нему с утроенной силой. Нужно было поступить рискованно и намеренно причинить самому себе боль – бросить себя в эту тоску с головой, чтобы она прогорела и поглотила все, что должна была поглотить. Полное выгорание должно было помочь – по крайней мере, он так думал.
Но почему-то то, что он ощущал, не сожрало его и не причинило ему нестерпимой боли – через некоторое время все ощущения затаились, и Цукаса понял, что в таком состоянии они могли тлеть сколько угодно. Это было совсем не так, как после разрыва с Акирой, когда он не знал, куда себя деть и не хотел просыпаться по утрам – Цукаса вполне мог жить с этими чувствами и даже получать от жизни радость. Соквон не обкрадывал его, он лишь добавлял к его повседневности, то, чего Цукаса не мог понять и объяснить.
У него не возникало желания забыться с кем-то другим, найти человека, с которым можно было бы излечиться – почему-то даже сама мысль об этом казалась неприятной. Цукаса жил почти так же, как и до Соквона, не стараясь себя изменить. Просто жил и ждал, пока все уляжется.
Он помнил, что иногда Соквон называл секс присутствием, подразумевая, что в момент соития он присутствовал в теле Цукасы, и тот никак не мог отвертеться от связи. В остальное время Соквон не испытывал никакой уверенности и почему-то думал, что Цукаса совсем о нем не вспоминал. Цукаса понимал присутствие иначе – особенно ярко он ощутил это уже после того, как уехал из Кореи. Соквон был в его жизни и никуда не собирался уходить. И секс тут был ни при чем.
