Это сон, просто сон. Ничего страшного.

Нет, не просто сон. Это было. В разное время и при разных обстоятельствах, но все это было в реальности. Цукаса все это переживал на своей шкуре и каждый раз шел отмываться, после чего возвращался в ту же постель. Отвратительно.

Наверное, стоило давно понять, что на самом деле Соквон не делал с ним ничего такого, чего не испытал бы сам. Речь при этом шла отнюдь не о физическом насилии, но при этом сам механизм воздействия был удивительно похожим в обоих случаях. Допустим, сейчас отец делал с ним то же самое, что и он с Цукасой. Принуждение без выбора. Насилие без инцеста? Пожалуй, именно так это и называлось.

В желании полностью подавить кого-то и заставить делать что-то определенное, нет абсолютно ничего здорового.

Куда ни глянь, везде одни совпадения. Совпадения – не в смысле случайностей, а в смысле сходства.

Цукаса говорил: «У меня была пропасть возможностей обо всем подумать».

Он сказал это после того, как посидел под замком. Соквон тоже мог сказать это после того, как провел в тюрьме несколько дней. Он даже не считал проведенные взаперти дни, поскольку не видел в этом никакой пользы. Что толку ждать освобождения, если все равно не собираешься ничего для этого делать? Даже если за ним придут, вытащат его к отцу, и отец повторит вопрос, Соквон даст старый ответ и вернется сюда же.

Он не считал себя мучеником, поскольку отвечал за свои собственные преступления. В каком-то роде в своем нынешнем положении Соквон находил что-то неестественно приятное – в том, что переживал почти то же самое, через что провел Цукасу. Ситуации были настолько похожими, что в это слабо верилось.

Постепенно сознание прояснилось, и тело отошло от вязкого ощущения сна. Соквон пошевелился, поднимаясь и с разочарованием чувствуя чисто механическое возбуждение. Во сне он трахал Цукасу, и вот так его тело продолжало реагировать на все происходившее в голове – даже если сам он этого не хотел. Он уселся на полу, отползая к стене и прислоняясь к ней спиной. Хотелось пить, но вода пока что закончилась, а пока принесут еще… кто знает, когда это будет.

Соквон всегда знал, что у отца были какие-то свои катакомбы для работы с теми, кому требовались «воспитательные меры». Правда, ему было неизвестно, применял ли он это по отношению к Чонвону или Кансоку. Вполне возможно, что он стал первым из детей, кому довелось побывать в этом помещении. Вообще, здесь было не так уж и плохо – комнатка проветривалась искусственным нагнетанием и вытяжкой воздуха, на полу был надувной матрас, даже унитаз имелся. Тусклая лампа горела только по несколько часов в день, остальное время Соквон проводил в темноте.

Единственное, с чем было по-настоящему плохо – с гигиеной. Соквон не мылся ни разу с тех пор, как оказался здесь, и теперь даже сам чувствовал запах собственных грязных волос, когда вертел головой или вообще шевелился. Спина нещадно чесалась, но он старался терпеть и не трогать ее, чтобы не стало хуже. Не хватало еще разодрать кожу в кровь.

Постепенно возбуждение сошло на нет, и Соквон вздохнул легче.

Прошло не так уж много времени, а он уже не мог представить, что где-то на улице сейчас вовсю катило лето – здесь было довольно холодно, так что все время приходилось кутаться в тонкое синтетическое одеяло. Оторванность от мира пришла подозрительно быстро, но Соквон был даже рад ей.

Никакой информации. Никакого взаимодействия с другими. Никаких новых впечатлений. Никаких перспектив.

Только сны. Липкие и горячие сны.

*

С отправкой заказа возникли проблемы – транспортная компания что-то напутала, пришлось ехать к терминалу, выяснять детали. Цукаса промучился полдня, пока его посылку все-таки отыскали, после чего повторил отправку и вернулся домой. Июльская жара набирала тяжесть и влажность, и хотелось только одного – чтобы пошел дождь.

Вечером от заказчика пришло сообщение – материалы были доставлены, макет в полном порядке. Оставался запуск тиража, но Цукасу это уже не волновало – он получил оплату, проверил перевод и успокоился. Летом работы убавилось, можно было спуститься вниз, в кафе и помочь там с туристами. Правда, летний сезон привлекал на Хоккайдо разве только любителей прохлады и тишины, или тех, кто имел загородные дома где-нибудь в хвойных лесах.

Цукаса в последний раз проверил почту, обнаружил новое сообщение от заказчика, и, опасаясь замечаний, загрузил его сразу же.

«Спасибо за материалы, я просмотрел макет и абсолютно всем доволен. Как и ожидалось от вас, Мидзуки-сан, все отлично и никаких претензий.

Хотелось бы задать не очень удобный вопрос. Нашему общему знакомому выпала тяжелая утрата, но я не могу с ним связаться, чтобы выразить соболезнования. Вы наверняка уже слышали, что мать Ю Соквона умерла два дня назад. По правде говоря, я хотел бы как-то проявить участие, но у меня нет возможности поговорить с ним или отправить ему сообщение.

Поскольку мы с вами познакомились лишь благодаря его усилиям, я хотел бы спросить, можете ли вы помочь мне с ним связаться или хотя бы передать мои соболезнования».

Цукаса просидел перед монитором пятнадцать минут, не давая ему погаснуть и все глядя на слова «мать Ю Соквона умерла два дня назад». Желание побежать и сделать хоть что-нибудь разбивалось о десятки вопросов, роившихся в голове, и в итоге Цукаса никуда не двигался.

Справившись с собой, он ответил, что понятия не имеет, как можно связаться с Соквоном, поскольку сам уже давно с ним не общался. Извинившись напоследок, он отправил сообщение и сразу же открыл документ, в котором хранил все адреса, сохраненные на непредвиденный случай.

Среди контактов поставщиков, заказчиков, ремонтников и юристов адрес Фредерика отыскался довольно быстро – Цукаса примерно помнил его, так что выделить нужную строчку не составило труда.

Скопировав его в строку для адреса, он опять погрузился в неподвижность, не зная, с чего лучше начать.

Через некоторое время он все-таки начал стучать по клавишам.

«Доброго времени суток, уважаемый мистер Пейдж.

Когда мы виделись с вами в последний раз, я уезжал из Кореи без намерения когда-либо вернуться, поэтому мое сообщение вас, возможно, удивит.

Дело в том, что я узнал о смерти госпожи Ю.

Это покажется вам глупым, но я хотел бы узнать, как себя чувствует Соквон. Мы провели рядом слишком много времени, и я не могу сделать вид, что это меня совершенно не касается».

Он посомневался с пару минут, после чего сохранил письмо в черновик, закрыл ноутбук и вышел из комнаты, спускаясь в кафе. Не стоило пороть горячку, нужно было все как следует обдумать. Цукаса заменял то мать, то Таки-куна, принимал заказы и улыбался, продолжая думать о том, что произошло, и почему такая сравнительно молодая женщина, как госпожа Ю, неожиданно скончалась.

В письме корейского заказчика не было ничего о причине ее смерти. Болела ли она или ее смерть была результатом аварии? Что могло произойти?

Цукаса вспоминал день, когда побывал в гостях у семьи Ю, неизбежно прокручивая в памяти все то, что слышал о госпоже Ю от Соквона.

Соквон очень часто о ней говорил. В его жизни родители, несомненно, занимали огромное место. Даже не хотелось представлять, что сейчас переживал Соквон – если даже для Цукасы, видевшего госпожу Ю всего лишь раз, новости о ее смерти стали настоящим шоком.

Ему страшно захотелось увидеть Соквона или хотя бы поговорить с ним. Он и прежде испытывал это желание – не беседовать напрямую, а узнать через Пейджа, что происходило с Соквоном, как он жил и чем занимался. Цукаса постоянно думал о нем, но не позволял себе мониторить новости или искать его в сети, поскольку все равно не смог бы ни написать, ни позвонить.

Он скучал по Соквону, но не позволял себе сорваться. А наверное, стоило хоть раз пойти у себя на поводу. Потому что сейчас могло быть уже слишком поздно.

Впрочем, даже при таких упаднических мыслях Цукаса все-таки отправил сообщение на адрес Пейджа, когда вернулся после работы. Дело было к полуночи, и он не стал ждать ответа, решив проверить почту только утром.