– Знаю, – кивнул Кансок.

– Я не собираюсь соглашаться. Я приложил достаточно сил, чтобы удовлетворять их требованиям, большего я дать не могу. Если не сейчас, то позже найдется что-то еще, что они захотят во мне исправить. Я не могу прожить всю жизнь, пытаясь угодить им. Этот бизнес того не стоит.

Кансок покачал головой, давая понять, что Соквону следовало выслушать еще кое-что, без чего его рассуждения были неполными.

– Я рассказал тебе это, чтобы ты понимал всю глубину ситуации. Рассматривая не вширь, а вглубь, ты поймешь, что произошло для нее. Наша мать утратила смысл жизни. Ребенок, которого она растила как эталон и тайное оружие, вдруг оказался не идеальным, а таким же порочным, как и ее муж, а то и хуже. Она старалась вырастить здорового человека, а получила насильника и извращенца. Годы ее труда и скрупулезно реализовываемого плана пошли псу под хвост. Ты можешь представить, что она переживает сейчас? Лично я – нет, не могу. Если попытаюсь, то сойду с ума.

Соквон допил соджу из своего стакана и выдохнул носом, облизывая губы. Это было уже слишком.

– А ведь ты действительно очень сильно на нее похож, – сказал он, поднимая взгляд на Кансока. – Чонвон верно говорил – ты ее точная копия. Поэтому ты так легко можешь ее понять и даже принять ее решения, но при этом не испытываешь к ней любви.

– Я не могу любить ее, это правда. Но мне сложно понять, почему для тебя ее логика остается такой загадочной.

– Когда-то Цукаса сказал мне, что даже собственного ребенка нельзя присвоить. Нельзя присваивать людей и распоряжаться ими. Я запомнил эти слова. В последние дни все чаще их вспоминаю.

– Не знаю, в каком мире живет твой любимый, но в нашем мире еще как можно присваивать людей. Посмотри на отца, на Чонвона и даже на нашу мать. И все-таки я хочу попросить тебя, чтобы ты согласился на ее условия. Тебе нужно набраться терпения и делать так, как она говорит, и позже все закончится.

– Когда? Когда родители умрут? Я понимаю, говорить это жестоко и просто отвратительно, но чего еще мне ждать?

Кансок опустил взгляд, а потом заговорил – по его тону было ясно, что говорить он собирался долго.

– Отец понимает, что она хочет перевести все дела в твои руки. До какого-то момента он ей даже подыгрывал в этом. Например, когда мы передали все дела основного отдела тебе. Но на самом деле так не будет вечно. Через несколько лет, когда ты станешь старше, отец хочет расширить наш бизнес в Японии – открыть там несколько гостиниц и агентств. Ты будешь работать в этом направлении и возглавишь весь концерн в Японии, станешь укрепляться там. Все дела в Корее перейдут ко мне. Тогда ты сможешь жить, как тебе захочется. Ей не обязательно знать, с кем ты встречаешься и спишь, так что ты сможешь жить с кем пожелаешь, пока будешь находиться в другой стране.

Соквон сделал очень глубокий вдох. Как и следовало ожидать, никто никому не доверял. Отец, как бы он ни боготворил свою жену, не собирался исполнять все ее желания подряд. Он понимал, что Кансок больше подходил для бизнеса и руководства, и поступал очень грамотно с точки зрения предпринимателя и главы огромного концерна, но при этом он действовал за спиной у жены. Интересно, как долго это продолжалось? С каких пор Кансок и отец решили вести свою игру?

– И сколько мне придется ждать? – спросил Соквон.

– Десять лет. Это вполне реальный срок. Создание и открытие заграничных активов – нешуточное дело, ты же понимаешь. Кроме того, сейчас Мориномия уделяют тебе слишком много внимания, и это в каком-то смысле связывает тебя. Должно пройти время, прежде чем они смогут полностью доверять тебе и согласятся поддержать твои начинания в Японии.

– У меня нет слов, – рассмеялся Соквон. – У меня действительно нет слов. А принимать татуировки мне не придется? Я не собираюсь влезать в настолько серьезные обязательства с Мориномия. Открыть бизнес при их содействии – все равно, что породниться. Нелегальный бизнес таким и остается, как его ни отмывай.

– Все уже решено, – твердо и без сожалений сказал Кансок. – Зато там ты будешь волен делать что угодно. Найдешь себе любовь и будешь счастлив.

– Счастлив? Через десять лет? – Соквон поднялся со своего места и отошел к стене, прислонившись к ней спиной. – Цукаса никак не может ждать десять лет. За это время я его совсем потеряю. Об этом не может быть и речи.

– Речи не может быть об отказе.

– А меня не спрашивают?

Кансок приподнял брови и действительно стал абсолютной копией матери – Соквону даже показалось, что он видел в нем ее лицо.

– Кого из нас когда-то спрашивали? Если хочешь сам что-то решать, тебе придется дожить до возраста отца.

– Я не могу на это пойти. Даже если и сделаю это – соглашусь на все условия… потом появится что-то еще. Я никогда не буду достаточно хорош для них.

– И что ты собираешься делать? Есть какой-то план?

Соквон поднял лицо и уставился в потолок. Планов действительно никаких не было. Для подростковых драм в стиле «побег из дома» он был слишком взрослым, но именно это ему и хотелось сделать сейчас – просто уйти. Это казалось даже разумным, поскольку решало бы все его проблемы разом. Он не собирался делать ничего подобного, но мысль казалась очень заманчивой – просто отказаться от всего и попробовать жить самому.

Когда ты возглавляешь компанию, в которой работают сотни людей, ты не можешь рассуждать подобным образом. Заработная плата и стабильное положение сотрудников, связи с постоянными клиентами и партнерами – все это жило и функционировало как надо под его руководством. Соквон при всем желании не мог сейчас все это бросить.

– Хотелось бы убедить отца, что его план вполне реален, – после недолгого раздумья сказал Соквон. – Я могу ждать десять лет и жить по указке родителей все это время. Другие люди живут подобным образом гораздо дольше, и никто не умирает. Но я не могу подчиниться безоговорочно. Я не могу отказаться от Цукасы. Это просто невозможно.

– Он сейчас даже не здесь. Его здесь нет уже несколько месяцев. Какой смысл решать сейчас что-то, принимая во внимание его существование? Цукаса может никогда к тебе не вернуться.

– Это уже только мои дела.

– Ты хочешь сказать, что перестанешь искать встреч с другими мужчинами, если тебе позволят оставить Цукасу? Ты сможешь десять лет скрывать отношения с ним?

– Я и так не собирался их показывать.

Кансок также поднялся с дивана и поправил пиджак, проверяя, нормально ли выглядел.

– Знаешь, мать на самом деле волнует не то, что ты гей, а то, что ты насильник. С отцом все ровно наоборот – ему все равно, каким образом ты получил Цукасу. Для него главное, что твой выбор – мужчина.

– Ну, отец никогда не говорил, что любит и одобряет меня, – ухмыльнулся Соквон. – Не думаю, что я что-то теряю без его благословения. Если он сможет со мной работать, мне все равно, о чем он будет думать.

Кансок кивнул и направился к выходу.

– Не уверен, что отец согласится, но я передам ему твой вариант.

*

Не хотелось об этом думать, но Соквон еще с прошлой недели начал собирать и просматривать документы, готовясь к передаче бизнеса. Некоторые дела следовало привести в порядок, чтобы никакие проверки не выявили неточностей в финансовых операциях и документах. Он запрашивал полные отчеты с главных агентств, составлял таблицы и проводил анализ самостоятельно, проверяя, насколько все концы сходились с концами. Заниматься этим именно сейчас было сложно, поскольку работы и без того было очень много.

Вся эта активность неминуемо привлекала лишнее внимание, и поэтому, когда после рабочего дня к нему заглянул Фредди, Соквон не удивился.

Летом рабочий день удлинялся до восьми вечера, но многие задерживались и продолжали работать сверхурочно. В офисе еще оставались люди, хотя их и было всего человек десять или восемь.

– Что происходит? Мне паковать чемоданы? – прямо спросил Фредди, даже не пытаясь вытащить Соквона на балкон. Относительная пустота офиса позволяла им вести такие разговоры прямо в кабинете, не боясь, что их услышат.