Он очень беспокоился о матери и Наоко, поскольку в последний раз, когда он их видел, они были весьма встревожены его поспешным отъездом, и он обещал позвонить им из Сеула, но так этого и не сделал. Конечно, они переживали и боялись за него, учитывая, что обе теперь были в курсе его странных отношений с Соквоном, о которых он и сам не мог сказать ничего определенного.
Все это серьезно злило его, и постоянное раздражение добавлялось к длинному списку факторов, не дававших ему спать.
Поэтому, услышав щелчки замка, в котором поворачивался ключ, Цукаса немедленно открыл глаза, сталкиваясь с ночной темнотой. Он сдвинул одеяло вниз, нашарил на постели простыню, в которую обычно заворачивался, чтобы не ходить совсем голым, и набросил ее, спуская ноги на пол.
К моменту, когда он вылез из «спальни», Соквон уже был в гостиной – он стоял возле дивана и смотрел на него. В черном костюме с приспущенным узлом галстука и расстегнутыми манжетами рубашки, выглядывавшими из-под рукавов пиджака, он выглядел как пришелец с того света или маньяк.
Цукаса молча уставился на него, прижимая край простыни к груди и думая о том, насколько идиотской была вся ситуация – он не знал, что ему делать. Сказать было нечего – ничего нового он сообщить Соквону не мог.
Можно было бы наброситься с разными расспросами вроде «какого хрена», «где ты был», «зачем ты это сделал», но оригинальностью такие варианты особо не отличались, да и Соквон, наверняка, ожидал чего-то подобного. Так что Цукаса решил подождать какое-то время – просто постоять и посмотреть, что будет дальше. Зачем-то же Соквон приперся посреди ночи.
– Почему именно ты? – чуть шатнувшись вперед, медленно выговаривая слова, спросил Соквон. – Почему именно ты?
На это ответить тоже было нечего. Вряд ли Соквон ожидал, что ему что-то скажут в ответ – по крайней мере, Цукаса уж точно ничего вразумительного придумать не мог.
– Я хотел… к черту все, хотел послать все это и попробовать… из-за тебя ничего… никаких…
С каждой паузой Соквон приближался к Цукасе на нетвердых ногах, из чего можно было сделать безошибочный вывод, что он был пьян, причем порядочно.
– Иди сюда, – протягивая к нему руку, прошептал Соквон, приближаясь еще на шаг.
– Это еще что? – спросил Цукаса, уклоняясь от руки и отходя в сторону. – Поспать не хочешь?
– Нет, – выдохнул Соквон, необычно быстро покрывая оставшееся между ними расстояние и все-таки хватая его за плечи. – Не уходи.
– Отъебись, – прошипел Цукаса, стряхивая его руки и думая о том, что еще более дурацкую ситуацию придумать просто нельзя. – Лезь спать, с тобой сейчас бесполезно разговаривать.
– Я не знаю… я не хочу спать.
По своему опыту Цукаса знал, что пьяные люди не укладывались спать, когда это было нужно, и постоянно лезли разговаривать, хотя в итоге несли какую-то невразумительную муть. Отделаться от таких было просто невозможно, и приходилось либо терпеть и ждать, либо сваливать куда-нибудь в безопасное место. Поэтому еще во время учебы и жизни в кампусе Цукаса предпочитал не находиться трезвым среди пьяных.
– Все из-за тебя, – сказал Соквон, поворачиваясь к нему. – Ты во всем виноват. Я даже трахаться ни с кем не могу, я… Не такой уж ты и красивый, есть гораздо лучше, и я видел таких. И даже спал с такими.
– Поздравляю, – мрачно ответил Цукаса, понявший, что никакого покоя в эту ночь ему не будет.
– И даже сегодня. Тот, другой… как его звали… иди сюда, куда ты уходишь…
– Нахуй отъебись, не трогай меня, – отходя к дивану, огрызнулся Цукаса. – Ты держишь меня в этой долбанной квартире больше недели, а потом припираешься с пьяными истериками. Ты вообще нормальный?
Соквон упрямо мотнул головой и пошел к нему. Петлять по гостиной, будучи завернутым в одну простыню и убегая от пьяного Соквона Цукаса не собирался. Он даже не представлял, как это могло выглядеть со стороны.
– Там сядь, – указывая на спальную секцию, скомандовал он, правда, особенно ни на что не надеясь.
– Я не смог трахнуть его… он умеет почти все, но мне… мне нужно не это, я не знаю. Что в тебе такого? – снимая галстук и сминая при этом воротник рубашки, отчаянно и требовательно спросил Соквон. – Почему именно ты? Дело же не в теле, да? Дело в чем-то другом. Но почему… почему…
Он слегка затянул петлю, не расплетая узел, а оставляя средней ширины удавку с двумя свободными концами, и только глядя на эти манипуляции, Цукаса понял, что он собирался сделать. За мгновение до того, как Соквон бросился к нему, Цукаса скинул простыню на пол и отскочил за диван, стараясь уйти как можно дальше.
Если бы он мог размышлять в этот момент по-человечески, он попробовал бы ударить Соквона керамической вазой, стоявшей на столе. Это помогло бы надолго вывести эту пьяную морду из строя, но в первые секунды Цукаса и не думал всерьез наносить ему ощутимый вред. Однако чем дальше заходила эта странная игра, тем яснее становилось, что без кровопролития Соквона было не остановить.
Помимо весьма разговорчивых пьяных людей Цукаса также выделял еще три типа – тех, кого намертво срубало спать после превышения нормы, тех, кто становился расхлябанным и шатался из комнаты в комнату, и тех, кто становился агрессивным и удесятерял свои силы для всякой фигни. Видимо, Соквон относился к последним – еще пять минут назад он едва стоял на ногах, а теперь у него откуда-то взялись силы, чтобы гоняться за Цукасой по темной гостиной. Убегать смысла не было – прятаться здесь было негде, а другой комнаты с дверью, которую можно было бы запереть, в квартире не было. Конечно, существовала ванная, но Цукаса предпочел бы закрыть в ней Соквона – холод пошел бы ему на пользу.
Соквон метнулся к нему, все еще крепко сжимая галстук в одной руке, и Цукаса с размаху ударил его по лицу, выгадывая несколько секунд, чтобы отнять этот несчастный кусочек шелка. Почему-то Соквон слишком быстро восстановился от удара, и в следующее мгновение ответил, не соизмеряя силу и нисколько не стесняясь – когда они дрались в снегу, ничего подобного он не делал. Цукаса с трудом устоял на ногах, почувствовав, как челюсть взорвалась адской болью, очень скоро сменившейся онемением. Он ударил Соквона еще раз, краем глаза пытаясь понять, далеко ли было до керамической вазы – единственного предмета, который можно было использовать.
Ничего предпринять не удалось – Соквон заблокировал следующие два удара, а потом полностью раскрылся, буквально прыгая вперед и наваливаясь на Цукасу всем весом. Он мог упасть и совсем неудачно, так что ему, можно сказать, еще повезло, когда он приложился затылком об пол и столкнулся всей спиной с паркетом. Соквон прижал его сильнее, придавливая лоб к его лбу и шепча:
– Никуда ты не уйдешь.
Цукаса рванулся, высвобождая руку, и Соквон перехватил его запястье.
Для уличных драк его сил вполне хватало – со средним парнем или мужчиной Цукаса мог справиться если не свободно, то хотя бы с ощутимым успехом, но здесь возможности были явно неравны. В том, что происходило дальше, Цукаса не видел ничего знакомого и понятного – это и рукопашным боем назвать не получалось, поскольку Соквон перехватил его поперек корпуса и перебросил еще раз, подмяв уже со спины и выворачивая левую руку так, что Цукаса почти взвыл от боли. Даже в пьяном состоянии Соквон умел то, чего Цукаса даже понять не мог. Только теперь становилось ясно, что слова «я могу убить человека» не были пустой бравадой. Видимо, Цукаса серьезно недооценивал Соквона, полагая, что тот был просто спортивным и развитым молодым человеком – на самом деле Соквон, очевидно, специально обучался и осваивал какую-то боевую технику, приемы которой позволяли ему довольно эффективно справляться с парнями вроде Цукасы. Эти приемы были вложены в его тело и доведены до автоматизма, так что Цукаса едва успевал следить за тем, что Соквон вообще с ним делал.
Как-то извернувшись под Соквоном и приподнимаясь на локте правой руки, Цукаса слегка сдвинулся, высвобождая место для маневра – нужно было перевернуться хотя бы лицом, чтобы иметь возможность ударить, потому что со спины он был абсолютно беспомощным. В результате Соквону пришлось схватить обе его руки, и тогда Цукаса понял, что проклятый галстук остался где-то на полу. Этот факт радовал его ровно две секунды, прежде чем Соквон перехватил его запястья одной рукой и второй потянулся вбок, нашаривая галстук, лежавший совсем недалеко. Цукаса высвободил левую руку, и Соквон почему-то отпустил и правую, переключаясь именно на левое запястье. Цукаса яростно работал коленями, молотя по его бокам и спине, но самое большее, чего удалось добиться – Соквона слегка встряхивало от каждого удара. Левая рука была схвачена галстучной петлей, и Соквон поднялся, перетаскивая не успевшего подняться Цукасу и держась за галстук. Он протащил его совсем немного – до ножки дивана, к которой и принялся привязывать свободные концы. Из-за почти безумного сопротивления ему пришлось ударить Цукасу еще раз, почти взорвав его голову звоном, наполнившим черепную коробку.
