– Извините, но сказать мне нечего, – честно ответил Цукаса. – Зачем вы пришли? Вас прислал Соквон?

Послышался смешок, после которого Пейдж ответил:

– Нет, это личная инициатива. Соквон, скорее всего, убьет меня, когда узнает. Если узнает.

– Если это случится, то не по моей вине, – сразу же заверил его Цукаса.

– Отлично, вы меня поняли. В окнах по ночам зажигается свет, я видел это позавчера и вчера, когда специально приезжал к дому, однако Соквон отвечает на телефонные звонки в другой квартире. Я единственный, кому известно о том, что вы все-таки в Корее, так что… позволил себе предположить, что вы находитесь здесь. Под замком, верно?

– Да.

– Послушайте, у Соквона будут большие неприятности, если так будет продолжаться и дальше.

Цукаса ухмыльнулся. У Соквона, может, неприятности и будут – у него самого они, допустим, уже появились, и довольно давно. Если это еще можно назвать неприятностями.

– Не могу ничем помочь, – ответил он.

– Можете. Соквон не будет держать вас здесь вечно, и когда-то вы сможете выйти. Я дам вам свой номер телефона. Запомните его, пожалуйста. Запись лучше будет уничтожить, так что постарайтесь запомнить хорошо. Как только сможете выйти, свяжитесь со мной. Я помогу вам уехать. Так будет лучше для вас обоих.

Похоже, Пейдж полагал, что у Цукасы и Соквона была какая-то болезненная любовь со страстными сценами.

Цукаса не стал ничего ему говорить, и просто поднял с пола просунутый под дверь листок с номером.

– Спасибо, – поблагодарил он, рассматривая написанные красивым размашистым почерком цифры.

– Я буду ждать, – сказал Пейдж. – И будьте добры, не сдайте консьержа – он только что впустил меня за солидную взятку, и его Соквон тоже убьет, если узнает.

– Не беспокойтесь, я буду молчать.

Комментарий к 23. Страница

Noma Arsau, надеюсь, вы чувствуете себя лучше)

========== 24. Петля ==========

В начале февраля почти все дела были улажены – можно было особо не дергаться. Соквон полностью подвел итоги за прошедший год и отправил отчеты – в налоговую службу, в органы контроля и еще целую пачку документов отцу. Тео успешно прошел три тура, после чего один из инструкторов заверил его в том, что его шансы на поступление выросли до семидесяти процентов. Соквон попросил его особо не надеяться на уже составленное впечатление и продолжить работать над своими навыками, и Тео заверил его, что был готов усердно заниматься даже после поступления в агентство. Он также поделился своими наблюдениями, признавшись, что главный хореограф не понравился ему практически сразу – зная прекрасно, как это звучит на корейском, этот человек называл его «Тедди», из-за чего над Тео начали подтрунивать уже с первых же дней. Очевидно, после поступления ситуация должна была усугубиться. Соквон заметил, что это стало еще одним стимулом искать информацию с удвоенной скоростью – Тео явно не собирался надолго задерживаться в агентстве.

После этого Соквон устроил вечеринку в «Форзиции», понимая, что уже успел пропустить осеннюю, и если он не соберет приятелей во второй раз подряд, родителям это покажется странным. Так что он сообщил Фредди и паре приятелей, с которыми обычно отдыхал, о своих планах, согласовал с ними день и заказал стандартный набор для вечера. Ему не хотелось никуда идти и что-либо делать, да и «особого» требования на этот раз у него не было. Когда менеджер «Форзиции» поинтересовался, стоит ли ему найти парня, соответствующего предпочтениям Соквона, тот признался, что не планировал оставаться в клубе на ночь. Он собирался провести вечер в клубе лишь для отвода глаз.

В последний раз он был в клубе в апреле – тогда же он познакомился с Цукасой. Наверное, это был исторический вечер, поскольку тогда даже вкус алкоголя воспринимался иначе. Думая о том, что с ним произошло за это время, Соквон понимал, что до встречи с Цукасой он получал от жизни гораздо больше удовольствия.

Теперь, сидя за столом в кабинке, слушая разговоры и выпивая стакан за стаканом, он не ощущал никакого расслабления или веселья. Красивые и приветливые хостесс больше не казались привлекательными и не были способны скрасить это время, хотя прежде Соквону нравилось с беседовать с ними или наблюдать за тем, как они смешивали напитки, перешептывались между собой и заигрывали с клиентами. В этом было что-то успокаивающее, хотя он и понимал, что работа хостесс был сплошь игрой.

Наверное, что-то прекрасное, что называют любовью, должно украшать жизнь и наполнять ее красками. Соквон еще не называл свои чувства к Цукасе любовью – даже мысленно. Несколько раз ему хотелось сделать это – подвести итог и сказать самому себе: «я люблю его». Он останавливал себя всякий раз.

Судя по книгам, фильмам и прочей сентиментальщине, любовь должна наполнять жизнь смыслом, но ничего подобного Соквон не чувствовал. Совсем. Цукаса словно обокрал его – он ограбил жизнь Соквона, умертвил все ощущения, уничтожил вкус к развлечениям и даже сексу. Он забрал все, в чем Соквон видел радость от жизни и заменил это собой – собой единственным. Соквону хотелось есть вместе с ним, спать рядом с ним, заниматься сексом только с ним. Цукаса не сделал никаких открытий – он закрыл все дороги.

Понимая это, Соквон не называл свои чувства любовью. От этих чувств и сам Цукаса также не получал ничего хорошего – его держали взаперти, лишали свободы выбора и постоянно заставляли что-то делать. Никому от этих чувств не было толку – ни пользы, ни удовольствия. Они были ненужными – какими-то бесполезными выжимками настоящих ощущений, чем-то болезненным и ненормальным. Ощущая липкое алкогольное тепло, побежавшее по венам, Соквон наблюдал за своими друзьями, в которых ничего не изменилось с прошлого апреля, и испытывал почти обиду. Почему он позволил Цукасе ворваться в свою жизнь и устроить разор? Почему все они продолжали жить хорошо и правильно, привычно и понятно, а он один мучился и не чувствовал практически ничего?

Под конец, когда все стали расходиться, он проследил за тем, чтобы все гости распределились по выбранным комнатам, а сам направился к выходу. В полутемном коридоре со скудной подсветкой его внимание привлекла мигавшая четким красным огоньком камера. Он остановился, встав как раз в том месте, где, судя по записи, тогда стоял Цукаса, на плече которого висела та несовершеннолетняя «жертва изнасилования». Соквон помнил этот отрезок записи до последнего кадра. Теперь его не было, но все хранилось в его памяти. Он помнил даже это.

Заметивший его остановку официант подошел к нему, поинтересовавшись, все ли в порядке.

Соквон скользнул взглядом по его форменной рубашке, тут же вспоминая, во что был одет Цукаса в их первую встречу.

Везде он. Всюду, в каждом воспоминании, в каждой картинке, в каждой мелочи. Нигде от него не спрятаться.

– Менеджер Ким все еще на месте? – спросил он у официанта.

– Да, я могу позвать его, – ответил мальчик.

Буквально через пару минут появился менеджер Ким, выглядевший обеспокоенным и одновременно заинтересованным.

Соквон поднял на него усталый взгляд и задал простой, но показавшийся весьма правильным в этой ситуации вопрос:

– Есть кто-то подходящий?

*

Из-за вынужденной пассивности и постоянного ожидания сон Цукасы стал некрепким – даже по ночам он засыпал только на пару часов, после чего просыпался и подолгу лежал, прокручивая в голове разные мысли и мелочи. Намучившись, он засыпал вновь, только чтобы еще раз открыть глаза через какое-то время и лежать уже до утра. Он почти вернулся к тому состоянию, в котором был в самом начале – еще в июне, когда Соквон только привез его в Сеул.

Цель его пребывания в этой стране опять размылась – Соквон не приходил, ничего не требовал, не оставлял никаких сообщений. Кроме того короткого разговора с Пейджем у Цукасы не было вообще ничего, и он думал, что еще неделя такой жизни, и он совсем одичает. Стопка изрисованных листов росла на столе – он даже не мог выбросить то, что ему не нравилось, потому что не имел возможности выносить мусор. Хуже всего было то, что он понятия не имел, сколько продлится это заточение.