Тогда-то он и сорвался. Ему не хотелось, чтобы Цукаса делал этот выбор. Соквона отупляла собственная боль, подкрепляемая страхом и чувством безысходности. Камитани не мог отобрать у него Цукасу, он просто не имел на это права.

Так что в результате Соквон привез Цукасу в свою квартиру и изменил планы – еще в аэропорту Канку, в Кансае, он подумал, что мог просто запереть Цукасу на некоторое время. Дать себе и ему небольшую передышку и несколько дней на размышления.

Так что все вещи были спешно собраны и вытащены из квартиры в подъезд прямо так – несложенными и неупакованными. Соквон оставил в бельевой корзине только старое постельное, которое домработница не успела постирать перед его отлетом. Это было просто, но эффективно – не оставить в доме никаких средств связи и одежды. Потом, оттащив свернутые в ком вещи к лифту, он услышал, как Цукаса дергал и шевелил дверную ручку, скребся за дверью. Ему даже казалось, что он слышал его неровное дыхание. Цукаса провозился у двери с минуту, а потом ушел в квартиру – видимо, решил поискать ключи или телефон. Соквон получил возможность пошуршать, втискивая одежду и прочую мелочь в большую спортивную сумку. Ее и еще два чемодана он приволок к своей машине на внутренней парковке, откуда сразу же позвонил консьержу, предупредив, чтобы он никого не впускал.

Он не ждал гостей и не желал, чтобы кто-то поднимался в его квартиру. Домработница также получила указания не являться в ближайшую неделю.

Уже в дороге Соквон припомнил, что на полках имелось несколько стаканов с лапшой-кальгуксу, а в холодильнике лежала целая упаковка жареного риса из магазина. Неготовых продуктов у него не было, но зато был удон в пачке и еще в морозильнике лежали креветки и что-то из морепродуктов, он уже не помнил точно, что именно. Этого Цукасе должно было хватить дня на три, а потом Соквон думал привезти еще еды.

Не имея возможности пока что жить в своей квартире, он довольно быстро подыскал себе другое жилье.

Следующие три дня он провел в постоянной работе, которой, словно в пику ему, стало гораздо меньше – к Лунному новому году корейцы предпочитали не дергаться из своих домов, а зарубежные туристы не воспринимали этот праздник близко к сердцу. Подумав, что у Цукасы уже должна была закончиться еда, на четвертый день Соквон купил еще лапши и всего остального, и поехал домой.

Подниматься почему-то не хотелось. Он знал, что внутри его ждал Цукаса – разумеется, обозленный и уставший от жизни взаперти. Одно дело не выходить никуда по своей воле, и другое – оказаться под арестом. Соквон даже готовился к драке или чему-то вроде – учитывая, что Цукаса уже однажды сорвался, ожидать можно было чего угодно.

Уморить Цукасу голодом он не мог, и потому, преодолевая нежелание, поднялся на этаж и, не задерживаясь, сразу же открыл дверь.

Может быть, ему повезло, а может, и нет – Цукаса был в душе и ничего не слышал. Соквон не стал возиться долго, и, воспользовавшись этой возможностью, оставил пакет с едой прямо у порога, а потом просто смылся. В такое совпадение верилось с трудом – он зашел и вышел, так и не встретившись с Цукасой в однокомнатной квартире.

На следующий день он думал об этом в перерыве и ломал голову над дальнейшими планами. Держать Цукасу там постоянно было нельзя – наверняка по вечерам в окнах горел свет, и было видно, что в квартире кто-то жил, в то время как Соквон уезжал ночевать в другое место.

Он был как раз на балконе, когда к нему вышел Фредди, принесший новости о втором этапе прослушивания.

– Тео держится молодцом. Прошел, – сообщил Фредди, вставая рядом.

– Хорошо. Когда следующий этап?

– Через пять дней. Думаю, к концу февраля он уже будет принят, если не простудится или не сделает еще чего-нибудь. Я видел записи – он в хорошей форме. На этом туре прослушивали уже с танцами, и те, кто в первый раз показали себя как отличные вокалисты, далеко не всем составом прошли дальше. У многих не хватает сил для хореографии. Тео крепкий, и легкие у него объемные. В общем, я немного расслабился.

– Тогда будем ждать конца прослушиваний.

– Цукаса уже в Корее?

– Что?

Вопрос был задан так неожиданно, что Соквон не сразу понял, о чем речь.

– Я спрашиваю, где Цукаса, – рассмеялся Фредди. – Ты его под замок запер или вообще в подвале каком-то держишь?

Соквону захотелось сказать правду, но делать Фредди соучастником было просто подло.

– Он в Корее, да, – уклончиво ответил он.

– Осторожнее, – отходя к двери, сказал Фредди. – Не делай с ним ничего незаконного. Ты на нем помешался, с этим ничего не поделать, но не переходи черту.

Соквон вздохнул. Он не знал точно, где проходила эта самая черта, но она уже давно была пересечена.

*

Простыня превратилась в одежду, а книги – в средство спасения. Цукаса ходил по квартире как псих-одиночка и даже не делал никаких попыток сбежать. Действительно, куда он мог уйти совершенно голым? Соквон не оставил даже трусов, не говоря уже о чем-нибудь нормальном.

Никакой связи с внешним миром. Цукаса мог бы постучать в стену и попросить помощи у соседей, но он все еще чувствовал себя не настолько плохо, чтобы унижаться и выставляться перед незнакомыми людьми раздетым и беспомощным. Соквон наверняка учел и это – эту тупую замкнутость, не позволявшую Цукасе звать на помощь или вообще поднимать шум.

Вообще, особых причин для беспокойства не было – Цукаса со своей стороны знал, что Соквон не мог запереть его надолго или оставить умирать с голоду. Он не боялся за свою жизнь, его мучили совсем другие чувства и мысли. Его практически душила злость, из-за которой он не мог спокойно спать или на что-то отвлечься.

В квартире не было даже телевизора, хотя, если бы он даже и был, Цукаса наверняка сломал бы его в приступе бешенства. Он и без того едва не расколотил спальню-коробку, когда ложился спать в первый день. Теперь одна из сдвижных ширм был надтреснутой и не закрывалась до конца.

Злость, которая взорвалась оглушительным фейерверком сразу после прочтения записки, никуда не делась – она просто уселась внутри и теперь тлела опасным огоньком. Цукаса как-то легко поверил в то, что Соквон был достаточно сумасшедшим и эгоистичным, чтобы сотворить такое – запереть его в квартире. Это и злило – что он почти привык к этому мудачеству.

Чтобы занять себя хоть чем-то, он убирался по два раза в день, стирал постельное белье вручную и много рисовал – Соквон зачем-то привез из его квартиры листы и карандаши, которые Цукаса там оставил еще до отлета в Японию. Спать Цукаса не мог, есть ему особо не хотелось – он буквально заставлял себя готовить лапшу и съедать хоть что-то. Так что к моменту, когда Соквон как-то угадал правильный момент и принес пакет с едой, у него еще оставалось кое-что в холодильнике. Гораздо больше его расстраивало то, что он не успел вылезти из душа вовремя и упустил возможность схватить этого гада.

Значит, секс теперь не был приоритетным? Когда-то, еще после «инцидента» с Сону, Соквон предупредил Цукасу, что секса стало недостаточно. Теперь он – осознанно или нет – доказывал верность своих слов. Несмотря на то, что Цукаса уже долгое время находился в Сеуле и даже в его квартире, он не спешил приходить. Так что секса у них не было больше месяца, и кажется, Соквона это беспокоило гораздо меньше, чем… чем что? Цукаса думал об этом и о многом другом постоянно. Теперь у него было достаточно времени, чтобы вытащить из памяти каждый эпизод и изучить его со всех возможных ракурсов.

На пятый день «заключения» в дверь постучались. Цукаса подошел не сразу – было очевидно, что человек за дверью не был Соквоном, а никого другого он не ждал. Однако стук повторялся раз за разом, и Цукаса, наконец, откликнулся.

– Прошу прощения, Мидзуки-сан, вы меня не знаете, – после краткого приветствия начал голос. – Я Фредерик Пейдж, главный менеджер Ю Соквона. Об этом разговоре не должен знать никто. Я буду благодарен, если вы никому не расскажете. Соседей сейчас нет, обе квартиры на этой площадке пусты, вы можете ответить, если вам есть, что сказать.