В некотором роде вся эта возня была просто глупой. Чонвон даже специально проверил старую квартиру, которую до этого Соквон снимал для Цукасы – он сделал это дважды, еще в декабре прошедшего года и пятнадцатого января наступившего. Повторная проверка уже говорила о том, что Чонвон исчерпал свои поисковые ресурсы, и это обнадеживало. Соквон понимал, что Чонвон не правил всем Сеулом, и потому у него не было вопросов касательно того, как Цукаса будет жить после возвращения. Цукаса был затворником и фрилансером, ездил на общественном транспорте и не заводил дружбы с соседями – он и сам обеспечивал собственную безопасность. Правда, Соквон все равно подумывал приставить к нему Донхо – шофера-телохранителя из старого штата, которого нанял еще в первые месяцы работы в Корее. Донхо все равно уже видел Цукасу, к тому же, любил ходить в штатском и умел хорошо сливаться с толпой. Можно было бы поселить Донхо в соседней квартире, чтобы ему было проще охранять Цукасу. Однако все эти вопросы еще рассматривались, потому что Соквону не хотелось светить перед кем-то свою личную жизнь.
После двадцатого, как он и предполагал, Чонвон успокоился. Как раз через пару дней в «Plane 1st» стартовал набор новых трейни, куда он без сомнений отправил Тео, успешно прошедшего первый этап прослушиваний. Таких прослушиваний должно было быть еще пять, на каждом из них желающие постепенно отсеивались, после чего должно было остаться пять или шесть – для одного поколения этого было достаточно. В процессе обучения еще несколько могли уйти, после чего агентство собирало группу из семи или восьми представителей – насколько он понял, руководители старались сделать так, чтобы в дебютирующей группе были трейни из двух или даже трех поколений. Оставшихся стажеров или рассылали в другие агентства или выбрасывали во всякие шоу на выживание. Или просто отсылали домой.
Соквон не сомневался, что Тео будет принят – он советовался с его учителями, а за неделю до первого тура отправил его на полное медицинское обследование, чтобы выяснить, был ли он физически готов к перегрузкам. Конечно, это было поздновато, но Соквон просто замотался и забыл об этом, а Фредди не собирался ни с чем подобным ему помогать, поскольку изначально был против этой идеи. С первого этапа Тео явился довольным, поскольку прошел легко. Дальше должно было стать сложнее.
Дела постепенно пришли в порядок, и Соквон решил, что мог привезти Цукасу домой. Он соскучился почти до слез, и даже застелил постель простынями, привезенными из той квартиры, где Цукаса прожил лето и осень. Освобождая квартиру, он вообще привез много чего – книги, предметы личной гигиены, полотенца, часы для прикроватного столика и оставшуюся одежду. Все это дожидалось в его собственной квартире-студии, где по его планам Цукаса должен был пожить некоторое время.
Двадцать пятого он отправился в Саппоро прямым рейсом, не предупредив Цукасу – хотелось увидеть его реакцию, да и вообще посмотреть, чем он там занимался. Соквон не стал задерживаться в аэропорту и сразу же поехал по уже знакомому адресу. До дома Цукасы он добрался только вечером и решил уточнить, где ему можно было остановиться. Он просто пошутил, когда спросил, не сдавались ли комнаты – дом был слишком мал, чтобы Цукаса или его мать могли оставлять еще и постояльцев. Однако Мидзуки-сан почему-то оставила его на ночь.
Едва Соквон увидел Цукасу, протиравшего тарелки за стойкой, он почувствовал просто бешеное желание вытащить его оттуда, посадить в машину и увезти подальше. Соквона и прежде злило осознание того, что Цукаса обслуживал людей в магазине. В его понимании работа в кафе мало чем отличалась от работы в консультанта.
Цукаса просто улыбнулся ему, и, поскольку посетителей было мало, да и те, что явились, уже сидели за столиками, он без проблем поднялся на второй этаж, чтобы показать комнату. Соквон только и успел, что схватить его и поцеловать – правда, Цукаса довольно быстро отстранился, предупредив, что работать с опухшими губами не собирался. Его волосы отросли – в Сеуле он стригся каждые две недели, а здесь, видимо, решил не заморачиваться. С такими волосами он тоже выглядел неплохо.
После мучительной и долгой ночи, когда Соквон лежал в постели, привалившись к стене, за которой была комната Цукасы, он поднялся невыспавшимся и сердитым. Он думал только о том, что оставалось совсем чуть-чуть – потерпеть до вечера, а там уже их ждали билеты и аэропорт. Они должны были вылететь последним рейсом в Сеул, чтобы нигде не мелькать понапрасну.
Но явившийся в кафе Камитани все испортил.
Соквон видел его на фотографиях и поэтому узнал сразу. Для Камитани сам он оставался простым незнакомцем.
В жизни – в реальности, когда можно было рассмотреть хорошенько и со всех углов – Камитани был красивым. Неброский, но основательный – все в нем было надежным и крепким на вид. Он был чуть ниже Цукасы, значительно смуглее и немного шире в плечах, так что на первый взгляд казался даже непропорциональным. Соквон по привычке осмотрел его почти по частям, отмечая короткие и кривоватые в голенях ноги, крупные ладони с неожиданно ровными и красивыми пальцами, и даже на вид внушительную шею – наверняка этот Камитани был весьма силен. Судя по его неторопливым и уверенным движениям, в которых не было ни суеты, ни волнения, Камитани и сам отлично осознавал свою силу. Цукаса, хоть и был выше ростом, по сравнению с ним казался почти по-женски изящным, несмотря на то, что сам по себе не был слабым или тоненьким.
Соквон остался за стойкой, чтобы послушать, о чем пойдет речь. Он не прятался, и видимо, именно поэтому Камитани не обратил на него внимания.
Все верно – к этому моменту Камитани отправил уже сорок сообщений. Цукаса не ответил ни на одно.
– Слушай, откуда у тебя вообще мой номер? – спросил он, после того, как Камитани сообщил, что уже сорок раз пытался дописаться до него.
– Твоя мама дала. Она меня помнит.
– Если я не ответил ни разу, ты должен был понять.
– Уже много лет прошло. Я извинялся без конца тогда, и могу повторить еще раз или… сколько захочешь. Почему ты ничего не слушаешь?
– Найди кого-нибудь другого, не вынуждай меня делать тебе больно. Я уже тогда сказал, что не поставлю отношения с тобой выше родственных.
– Но я ничего не прошу! Этого недостаточно, ты хочешь еще меньше? Ты уезжал с Наоко в Сеул, и я даже думал, что это лучше, но потом меня так скрутило, что я даже хотел поехать к тебе.
Цукаса положил ладонь на столешницу и наклонился вперед, тихо, но отчетливо проговаривая слова:
– Ты не мог выбрать более неподходящего времени для визита. Тебе лучше уйти.
– Тогда выслушай меня. Я пробовал много раз с другими, и ты, наверное, тоже. Ничего не выходит. В последнее время я уже перестал стараться. Так, как с тобой, не будет ни с кем другим. Я знаю, ты изменился, как и я – слишком много времени прошло. Но если нам хватит смелости, мы могли бы начать заново.
Соквон видел, как напрягся Цукаса – видел в нем что-то спрятанное, затаенное, но сильное. Это и резануло больнее всего.
С Сону Цукаса просто нянчился, это было видно невооруженным глазом, и даже с того неудобного положения, когда Соквон наблюдал за ними со спины. Со стороны Сону было какое-то любопытство, смешанное с детским «хочу, хочу, хочу». С доктором Сон был общий интерес, подкреплявшийся уважением – на том снимке, что прислал ему Чонвон, Цукаса выглядел заинтересованно и внимательно ее слушал.
Все не то.
С Камитани было то самое. Чувства.
Соквон видел, что Камитани мог предложить Цукасе многое – он не только знал это по рабочей переписке, которую бессовестно взломал и прочел чуть меньше месяца назад, он еще и наблюдал это в самом Камитани. У него были чувства – настоящие, искренние и, что самое главное, старые, успевшие пережить несколько лет. Соквон все еще не мог сказать, что знал Цукасу, но, насколько ему было известно, Цукаса не бросался на дешевые и ненадежные вещи, он всегда предпочитал что-то, имевшее подлинную ценность. И у Камитани оно было. Прошлое. Совместные воспоминания, доброе имя в глазах у Мидзуки-сан – у матери, к мнению которой Цукаса, несомненно, прислушивался. Настоящее – неостывшая любовь, не исчезнувшая даже спустя столько лет и вытеснившая из жизни других партнеров, о существовании которых Соквон тоже узнал из переписки. Насчет будущего у Соквона имелись сомнения – все зависело от Цукасы.
