Вспоминая о Кевине, Соквон не мог не отметить Камитани Акиру – человека, с которым Цукаса встречался год и восемь месяцев. Об этом он узнал еще в мае, когда возможность читать о Цукасе превратилась для него в альтернативу прикосновениям и прямому контакту – не будучи в состоянии получить живого Цукасу, он начал узнавать о нем все, что смог достать. А достать удалось немало, но чаще всего информация была не совсем полезной, поскольку последние годы Цукаса прожил изолированно и не заводил ни с кем серьезных связей – ни дружеских, ни романтических. Никаких.
С одной стороны это радовало – не нужно было отрывать его от другого мужчины или женщины, поскольку это было бы совсем уж сложно и неприятно. С другой стороны такая необщительность настораживала. Соквон понял, что даже во времена бурной университетской юности Цукаса редко спал подолгу с одним и тем же человеком, предпочитая необременительные отношения или вообще случайный секс. Такая беспорядочность никак не объяснялась, но в ней было что-то родственное с тем, что происходило потом – Цукаса, хотя и контактировал с другими, все равно не подпускал к своей жизни никого, кроме тех, кого знал с самого детства. Чрезмерная свобода и подчеркнутая замкнутость имели один и тот же корень – нежелание иметь что-то личное с другими. Между этими периодами был только один странный отрезок времени – те месяцы, что Цукаса провел с Камитани.
Означало ли это, что Цукаса выделил его для себя и полюбил настолько, что не сумел отказаться от своего упрямого одиночества? Соквон пытался понять, что стояло за этими необычно долгими отношениями, но не мог через время и расстояние прикоснуться к этой тайне. Еще летом, от нечего делать, он оплатил услуги одной детективной конторки в Токио, промышлявшей не совсем легальными делами. Она работала под крылом охранной компании среднего звена и не привлекала лишнего внимания, но от знакомых из клана Соквон знал, что к этим ребятам можно было обратиться с какой-нибудь особой просьбой, если средства, которыми они пользовались, не вызывали неприязни.
В то время он уже привез Цукасу в Сеул – это были счастливые дни, когда он мог почти в любое время приходить в квартиру и делать, что ему хотелось. Конечно, на деле получалось иначе, но все-таки Соквона приятно грела мысль, что Цукаса находился в пределах досягаемости, и деться ему было некуда.
Через некоторое время после обращения и оплаты услуг Соквон получил пароли от нескольких почтовых ящиков Камитани, а также доступ к его компьютеру и закрытым записям блога. Он не поленился пролистать все ящики до конца, самолично перелопатив сотни и сотни писем. Не испытывая совершенно никакого стыда, Соквон прочел все письма, сохранившиеся со времени, когда Камитани еще имел отношения с Цукасой. В одном из ящиков даже обнаружилась отдельная папка, в которой этот человек хранил послания, видимо, имевшие для него особое значение – все эти письма были присланы Цукасой. Камитани до сих пор хранил их, хотя ящик не был заброшенным – он явно помнил о том, кого потерял.
Письма на самом деле были не слишком информативными, но кое-что из них удалось выудить – например даты визитов к семьям друг друга, трехдневные каникулы летом, проведенные в Ниигате, и даже воспоминания о походах в театр и кино.
Уже тогда, ощущая разъедавшую его внутри ревность к этому прошлому, Соквон понял, что в его моральном облике и эмоциональной основе произошли серьезные изменения – разумеется, не в лучшую сторону. Ему хотелось стереть Камитани из жизни Цукасы, удалить все эти воспоминания, которые, несомненно, оставались не только в печатном виде в одном из ящиков, но и в головах обоих. Он вспоминал, чем занимался примерно в это же время и понимал, что был еще слишком мал – тогда он был еще ребенком, и даже если бы увидел Цукасу где-то на улице, не обратил бы на него внимания. Даже в прошлом не было никакой возможности вмешаться и что-либо изменить, но его все равно мучила нестерпимая боль от осознания, что когда-то Цукаса был счастлив с другим – счастлив по-настоящему.
Хуже было от осознания того, что Камитани был для Цукасы единственным – как тогда, так и сейчас. Никто не приблизился к Камитани настолько, чтобы удостоиться хотя бы пары свиданий подряд. Что такого Цукаса нашел в нем, почему позволил себе завести эти долгие отношения? Справившись с письмами, касавшимися Цукасы, Соквон принялся за те, что не имели к нему отношения – просто, чтобы понять, что за человеком был этот Камитани Акира.
Соквон потратил неразумно много времени на чужую жизнь, но не чувствовал ни вины, ни страха – ему казалось, что он имел на это право. Точно так же, уже зимой, когда Цукаса отправился в Японию, он вновь обратился к уже знакомым специалистам, оплатив еще и взлом номера в мессенджерах. Ему хотелось узнать, сделает ли Камитани какую-нибудь глупость, попробует ли связаться с Цукасой или поедет сразу же к нему домой.
Сообщения стали приходить только после нового года. Соквон заходил в профиль с компьютера и видел, что Камитани начал настоящую бомбардировку. Правда, никакого ответа от Цукасы не последовало – ни на первое, ни на тридцать шестое сообщение.
Он даже не пытался остановить себя, хотя и понял, что сорвался в те же дебри, что и Чонвон, который продолжал искать Цукасу везде и всюду. Наблюдая за старшим братом, Соквон думал, что не хотел бы опуститься до такого идиотизма, но тоненький голосок внутри посмеивался и твердил, что он уже стал таким же.
На выходных после новогодней ночи Чонвон отправил жену и детей в свой дом, а сам задержался в родительском. Стоя на террасе в свете дворового фонаря, он дождался, когда Соквон присоединился к нему, а после сказал:
– Я не верю, что Мидзуки Цукаса уехал из Кореи. Я не верю, что ты его отпустил. Зная себя и зная, что ты очень похож на меня, я могу сказать, что ты слишком хорошо чувствуешь себя для человека, утратившего смысл жизни.
– В таком случае, разыскивая его, чтобы убить где-нибудь в подвале, а потом закопать на заднем дворе своего дома, ты осознанно идешь еще и на братоубийство? – спросил Соквон, подходя ближе и становясь у самых перил.
– Да, иду. Потому что могу.
– Я не говорил тебе, что Цукаса уехал. Ты сам так решил. И ты ведь понимаешь, что я не могу допустить, чтобы ты влезал в мои личные дела?
Чонвон вздохнул и улыбнулся – легко и почти беззаботно.
– Соквон-и, ты слишком чувствителен. Именно эта эмоциональность делает тебя жестоким, я понимаю. Она делает тебя опасным для нас, потому что, поддаваясь своим порывам, ты можешь натворить страшных дел. Но она и сдерживает тебя. Ты никогда не причинишь вреда Даён или детям, и тебе нечем мне пригрозить по-настоящему. Ты с радостью плюешь на законы морали, запреты родителей и свод конституции, потому что эти рамки установлены не тобой. Но внутри тебя есть твой собственный закон, который ты не сможешь преступить никогда. Даён и дети под защитой твоего собственного закона. И даже сейчас, когда я ткнул тебя носом в этот факт, ты не сможешь ничего изменить.
Было противно это признавать, но Чонвон понимал все правильно. Соквон не собирался намеренно и наперекор своей натуре ломать жизнь Даён или делать что-то своим племянникам, но ему очень хотелось доказать Чонвону, что он не настолько беспомощен. Это желание пока что оставалось неисполнимым, поскольку никакой возможности для действий Соквон не видел. Он никогда не был по-особенному близок с братьями, но раньше думал, что это отчуждение объяснялось просто недостатком проведенного вместе времени. Сейчас он понимал, что у них никогда не было шанса стать даже хотя бы приятелями, не то, что настоящими братьями.
Прошла еще пара недель, прежде чем активность Чонвона снизилась. Соквон следил за движениями брата через людей и бизнес, и понимал, что бесплодные поиски утомили старшего. Чонвон особо не стеснялся и не прятался – ездил то в Пусан, то в Тэгу, срывался в Сувон или еще куда-нибудь, формально прикрываясь рабочими делами, но Соквон отлично понимал, с чем были связаны эти поездки. Он и сам точно не знал, сколько агентств по недвижимости, хостелов и отелей управлялось Чонвоном, но, используя свои собственные связи, Соквон видел, как в некоторых частях Сеула устраивались проверки. Владельцы отелей готовили документы и не принимали новых постояльцев, тщательнее проверяли списки и часто присылали дополнительные вопросы по некоторым клиентам, проявляя особое внимание к японцам. Соквон не сомневался, что Чонвон следил и за ним, и как-то защититься от этого было нельзя – они управляли слишком большим числом сотрудников и не могли контролировать потоки увольняющихся и поступающих на работу. Среди новых работников или тех, кто уже был устроен давно, вполне могли оказаться люди, передававшие данные Чонвону.
