– И что ты будешь с этим делать? Ничего же не слышно, – через пять минут просмотра, спросил он.

Соквон ничего не ответил, и Цукаса, подождав немного, повернулся к нему. Они сидели на полу перед кроватью, на которой и был раскрыт ноутбук, так что Соквон был совсем рядом. Он безотрывно смотрел в монитор и шевелил губами.

– Эй, ты чем там занимаешься? – дернул его Цукаса.

– Сбил, – с досадой выдохнул Соквон. – Вот блять, нужно промотать немного. Нихуя не понятно, почему у нее такая убогая артикуляция?

В это не хотелось верить, но после услышанного выбора уже не оставалось. Цукаса ткнул двумя пальцами по клавише пробела, останавливая проигрыватель, а потом повернулся к Соквону.

– Ты читаешь с ее губ? – уточнил он.

– Нет, я телепат, – необычно весело для этого вечера ответил Соквон. – Да, я читаю по губам. Не мешай. Из-за тебя я прослушал последнюю реплику.

– Ну, слушай, – возобновляя воспроизведение, хмыкнул Цукаса. – Надеюсь, поймешь большую часть.

Они досмотрели видео до конца, а потом Соквон запустил его еще раз. Цукасе стало скучно – таращиться в это однообразное нечто, зная прекрасно, что там было на самом деле, ему не улыбалось. Он направился в душ, надеясь вернуться, когда Соквон уже закончит повторный просмотр.

– Вот сука. Тупая сука.

Цукаса остановился. Голос Соквона звучал глухо и даже сдавленно – это настораживало.

– Да ладно, она ничего необычного не сказала, – почти успокаивающим тоном сказал Цукаса.

– Хёну стоит лучше следить за ней. Ее вообще нужно держать на цепи. Какого хрена он позволил ей узнать все это? Она рассказала бы тебе и о Мориномия, если бы знала. Тупая сука, не понимает, что такие сведения нельзя рассказывать посторонним. Если Чонвон узнает, что она все это тебе выболтала, он будет искать тебя до верхней границы Северной Кореи.

– Чонвон-ши тоже умеет читать с губ?

Соквон повернулся к Цукасе.

– Нет, не умеет. Корейский тяжело так читать, если только ты не родился глухим. Здесь артикуляция невыраженная, много междузвуков, некоторые гласные произносятся смазано. Еще и это милашничество портит язык. Эта дрянь говорит без всякой модной хуйни, но губы у нее еле шевелятся. Неудивительно, что дети еще не начали разговаривать – у кого им учиться? Но она может сама ему все рассказать. Он умеет выдавливать из нее признания, он в этом просто профи. Уж не знаю, что он там с ней делает, но обычно она рассказывает ему всю правду уже через пару дней.

– Черт, сегодняшний день полон самых неприятных открытий, – возвращаясь к нему, сказал Цукаса. – Но хуже-то не будет? Я все равно улетаю завтра.

– Да, – кивнул Соквон. – Подожди меня, вместе пойдем в душ.

«Хочешь снять об меня свой стресс? Ну, давай. Для чего еще я сейчас тебе гожусь».

Вслух Цукаса ничего не сказал, просто толкнул дверь и вошел в душевую. Стеклянная кабинка напомнила о том дне, когда они впервые занимались сексом в Саппоро – там они тоже вдвоем принимали душ. Вернее, принимал душ он, а Соквон игрался и делал только одному себе понятные вещи.

Он расстегнул фланелевую рубашку, когда Соквон зашел следом. Остановившись за его спиной, взял рубашку за воротник и стянул с его плеч, обнажая тело – Цукаса не носил маек, когда в этом не было необходимости.

Соквон прижался губами к его плечу, и Цукаса, видевший их обоих в зеркале, отметил, что даже при том, что Соквон постоянно сидел в кабинете, его лицо было заметно смуглее – контраст между оттенками их кожи казался удивительным.

– Нужно было послать его к чертям, когда он просил, чтобы ты встретился с детьми у психотерапевта. Чуть дашь слабину, и тут же жалеешь. Почему нельзя быть добрым даже в собственной семье? Почему нельзя помогать даже тем, кого считаешь родными? Нужно было спрятать тебя, нужно было оставить тебя только себе.

Цукаса развернулся, обращая к нему лицо и глядя на него снизу.

– Ни о чем не жалей. Иначе сойдешь с ума. Что случилось – этого не изменить. Даже бог этого не может.

Комментарий к 19. Мориномия

Оябун - глава клана якудза.

Нидаймэ - наследник второго поколения.

Дзюнко Фурута - девушка, которую похитили одноклассники, члены клана якудза низшего звена, и убили после месяца постоянных издевательств.

========== 20. Котацу и мандарины ==========

Все, что он успел сделать – позвонить Наоко из аэропорта Гимпо и предупредить о том, что через несколько часов будет дома. Наоко очень удивилась, но не стала задавать лишних вопросов, приняв все, как он ей сказал. В самолете Цукаса думал о девочках, почему-то особенно о Рин и ее странной молчаливости – Джонхва разговаривала с ним хотя бы иногда, а младшая еще не произнесла ни слова. Ему было интересно, как Соквон или их родители объяснят им отсутствие последнего сеанса и исчезновение человека, рисовавшего для них гномиков и фей с цветочками. Он также думал о том, как пройдут праздники Соквона с такой-то семьей – что за атмосфера будет в доме, где двое братьев ополчились друг против друга и затеяли междоусобную войну.

Он все еще думал об этом, пока уезжал из аэропорта в Саппоро, но едва увидел мать и Наоко, ждавших его возле дома, все мысли унесло и растворило в бесконечной радости. Киока, обычно слабо проявлявшая какие-то эмоции, расплакалась, обнимая его. Цукаса позволил себе забыть о том, что в Сеуле жил совсем другой жизнью – той, о которой матери ничего знать не полагалось. Ощущение свободы и облегчения пришло мгновенно. Цукаса оказался на своем месте, и чувствовал себя просто замечательно.

Первую неделю Цукаса почти не думал о Соквоне и о Корее вообще. Встреча с матерью и сестрой затмила все остальное, и он на несколько блаженных дней погрузился в сладкое забытье жизни в родном доме. Кафе на первом этаже находилось почти в том же виде, в каком он его оставил, правда, теперь в нем сменилась мебель – пока он жил в Сеуле, мать купила новые столы и стулья, поставила хорошую барную стойку и позаботилась о более мощном кухонном оборудовании. Цукасе понравились эти изменения – возможно, после долгой разлуки ему понравилось бы абсолютно все, даже то, что в другое время вызвало бы раздражение. Кафе начало работать уже в середине лета – об этом он тоже знал из телефонных разговоров. Он почти успел привести в порядок документы, когда Соквон забрал его, так что матери оставалось поработать над формальностями совсем немного, после чего она уже могла со спокойной душой открыть заведение.

Кое-какие дела следовало решить позже, и Цукаса просто ждал окончания праздников – приблизительно с третьего января он должен был начать ездить в Саппоро, чтобы купить дополнительные предметы интерьера, найти ремонтников для восстановления сантехники и усиления электропроводки. Пока что кафе держалось на старых дровах, с кое-как работавшими кранами и тремя люстрами, но Цукаса хотел, чтобы в зале была полноценная система с верхним светом и легкими лампами, а в кухне работало сразу несколько моек. Он собирался воспользоваться энергосбережением, установить нормальное отопление – словом, сделать все то, что не могла сделать мама. Если бы он смог найти хорошую ремонтную компанию, то все работы вполне можно было бы закончить до двадцатого числа.

В кафе постоянно наведывались соседи и туристы, отдыхавшие на зимнем курорте неподалеку – он был небольшим, но довольно оживленным. Кроме того, в пяти километрах находился дачный поселок, в котором в эту пору отдыхали владельцы домов, в остальное время проживавшие в Токио. Посетителей хватало, и почти все они знали Цукасу – в основном по прошлому, еще маленьким мальчиком. Еще до поступления в университет в Саппоро, он непрерывно жил здесь и учился в местной школе, так что, можно сказать, вырос на глазах у тех, кого теперь встречал за стойкой.

На время своего пребывания в доме Цукаса принял на себя все обязанности по обслуживанию клиентов, оставив матери кухню и отправив Наоко готовиться к поступлению в университет. Ему нравилось обмениваться с посетителями вежливыми фразами, слушать новости о своих бывших одноклассниках, поздравлять кого-то с рождением ребенка, кого-то со свадьбой, а кого-то с приобретением нового дома. Будучи уже совсем взрослым и находясь в возрасте, требовавшем таких же перемен, Цукаса не ощущал себя белой вороной и не задумывался о том, что также должен был позаботиться о создании собственной семьи или карьеры. У него не было ни того, ни другого, и со стороны он, наверное, выглядел полным неудачником. Соседи, которые знали его уже очень давно, решались на вопросы касательно его дальнейших планов. Цукаса отвечал, что должен был еще немного поработать в Корее.