Я больше не могу так жить. Чонвон не дает мне покоя, и от меня постоянно что-то нужно. Меня не выпускают из дома, мне не позволяют говорить по телефону.
Знаете, почему бизнес семьи Ю так сильно разросся? О, вы не представляете – у них нет изъянов. Они сумели добиться всего, потому что у других нет на них серьезного компромата – нет информации, за которую можно было бы зацепиться. Соквон давал мизерный повод для сбора компромата, поскольку устраивал вечеринки. И даже так он нанимал хостесс – девушек, род работы которых и так косвенно связан с секс-индустрией, но, тем не менее, остается легальным в нашей стране. Формально он никогда не нарушал закон. После Соквона никогда не остается улик, верно?
Почему же такое происходит? Думаете, они неуязвимы? Нет, все в порядке – их нельзя поймать на выпивке, наркотиках, насилии и прочих преступлениях, потому что они делают это внутри семьи. Мать Чонвона, Кансока и Соквона – это наркотик, алкоголь, слабость и жертва их отца. Все эти дети были зачаты в боли и унижениях, но их отец ни разу не изменил своей жене – его и на неверности поймать нельзя. Всякий раз, когда у него бывали проблемы, которые иные пытаются заглушить порошками и спиртным, он набрасывался на жену. Всякий раз, когда он оказывался в, казалось бы, безвыходной ситуации, жена должна была приходить к нему и обнимать его – я видела собственными глазами, как он успокаивался от одного ее прикосновения. Он превратил ее в свой наркотик, но кто может упрекнуть его в излишней любви к жене? Нет ничего противозаконного в том, что он так сильно дорожит ею и заводит ее в супружескую спальню. И это только его дело, что он запирает ее или избивает всякий раз, если заметит ее пристальный взгляд, обращенный к другому мужчине.
Мужчины семьи Ю нездоровы. Поначалу я еще думала, что сумею уйти и порвать с мужем – какой идиоткой я тогда была. От Чонвона нельзя уйти. Позже, когда я пришла в эту семью, я не сразу, но поняла, что с госпожой Ю происходят те же вещи, что и со мной – а ведь ей уже далеко за пятьдесят. Она все еще волнует своего мужа и все еще терпит то же, что и я. Глядя на нее, я понимаю – это никогда не закончится. Я всегда буду собственностью Чонвона и всегда буду подчиняться ему – со слезами и кровью, но безоговорочно.
Она говорила без остановок, и Цукаса не успевал осмыслить все, что слышал. Даён раскрыла то, о чем должна была молчать до конца жизни, но она почему-то выложила все перед ним. Во многом ее поведение становилось понятным – если семья Ю была настолько богатой и влиятельной, неудивительно, что спрятаться от них в Корее было невозможно. Ему было по-настоящему жаль Даён, и он испытывал к ней неподдельное и горячее сочувствие, но дело в том, что он не стал бы делать ничего такого, о чем она просила, даже если бы это было нужно ему самому. Цукаса не был убежденным альтруистом и был готов жертвовать собой только ради сестры и матери, остальные в круг его интересов и привязанностей не входили.
Конечно, Даён знала многое, но она почему-то не видела того, что было прямо перед ней – его японского происхождения. Она расценивала это как преимущество, в то время как в нем тоже можно было увидеть недостаток, особенно в ее ситуации. Цукаса был в Японии, когда Соквон нашел его и вернул обратно. Иностранные связи тут не помогали.
– А ваши дети? – спросил он, просто чтобы поднять этот вопрос. На самом деле Цукаса был почти уверен, что дети Даён не интересовали. – Возьмете их с собой?
– Нет. Дети останутся с мужем. Видя в них его, я не могу любить ни одного из них.
– И кто выбирал для них имена? Джунхван и Джонхва, Рин и Бин – имена созвучные и продуманные. По-моему нелюбимых детей так не называют.
– Поэтому они смогут жить с отцом. Эти имена выбрал он.
Цукаса покачал головой, опуская лицо и скрывая взгляд. Он все еще не мог поверить, что Даён пришла к нему с такой сумасшедшей просьбой. А если бы он оказался какой-то скотиной похлеще Чонвона и решил бы продать ее на расчленение? Как можно доверять постороннему человеку настолько, чтобы отдать свою жизнь в его руки?
Хотя, о чем это он – его оставляли наедине с детьми…
Семья Ю пугала его все сильнее – эти люди не верили друг другу, но были готовы броситься в огонь, если бы посторонний человек сказал бы им, что это безопасно. На чем держалась эта семья?
– А если он возненавидит их после того, как вы сбежите? Любовь и ненависть не являются противоположностями, это две стороны одного и того же чувства. Вы уйдете, и, предположим, вам удастся обрести свободу… что будет с детьми?
– Родители не позволят причинить им вред. Родители братьев Ю, я имею в виду. Или вы сейчас скажете мне, что не собираетесь помогать, поскольку заботитесь о моих детях? – почти насмешливо спросила Даён. – Не нужно прикрываться этим.
– Это не мои дети, чтобы я ими прикрывался, – чуть жестче, чем следовало, ответил Цукаса. – Это как раз ваша прерогатива, которой вы, по каким-то непонятным мне причинам, не пользуетесь. Это странно, и всерьез меня беспокоит. Вашему мужу известно, как вы относитесь к детям, и вы не можете его обмануть? Не удивлюсь, если это правда.
– Кто вы такой, чтобы судить меня? Поживите с Соквоном несколько лет, и я с удовольствием послушаю, как вы заговорите тогда.
Цукаса вздохнул – глубоко и длинно, давая себе остыть. Ругаться с Даён ему вовсе не хотелось.
– Вам будет достаточно и одного года, – продолжила она. – Соквон – любимый сын своей матери. Вы знаете, как в корейских семьях супруги, имеющие детей, называют друг друга? По именам своих первенцев. Я называю Чонвона «папа Джунхвана», и он называет меня «мама Джунхвана», когда мы общаемся внутри семьи. Даже его родители называют нас так – по имени старшего сына. Это делается для того, чтобы родители помнили, ради чего они вместе – ради детей. В самых страшных скандалах мы кричим друг на друга, называя это имя и напоминая себе, что у нас есть сын. До некоторых пор это работало, теперь уже нет. Но что касается родителей братьев Ю – у них другой случай. Матушку называют «мама Соквона». Отца называют «папа Чонвона». Для него имеет значение наследник, его имя используется как напоминание. Но для матушки важен лишь Соквон, ее называют именем младшего сына. Это значит, что Соквон – избалованное создание, не знающее отказа ни в чем. С другой стороны, это защищает вас от старших братьев – они не решаются причинить ему вред, поскольку за ним стоят как родители, так и серьезные лица, о которых вам лучше ничего не знать. Он превратит вашу жизнь в полный кошмар, если вы откажетесь ему подчиняться.
– А вы приблизите этот момент, если будете и дальше пытаться пообщаться со мной наедине, – отрезал Цукаса. – Мне дорога моя безопасность.
– Вы не пострадаете. Мой муж ничего не может сделать в Японии. Иначе он станет должником Соквона, а это опасно. Он скорее умрет, чем попросит младшего брата об одолжении.
Цукаса поднялся с кресла и подошел к окну.
– Он скорее умрет, чем отпустит вас, – сказал он. – Прожив с ним так долго, вы еще не поняли этого? Очень жаль.
– Так вы не станете мне помогать? Я прошу лишь о небольшом одолжении, и со временем постараюсь компенсировать все издержки. Мне нужно хотя бы где-то переночевать после того, как я сойду с судна. Это не так уж и много.
– Я не смог бы вам помочь, если бы даже хотел… у меня нет надежных знакомых. Я всегда один, и не имею никаких связей ни здесь, ни на родной земле. Вы напрасно подвергли себя риску и пришли сюда.
Даён опустила голову, и Цукаса с разочарованием подумал, что она собиралась заплакать – он ненавидел женские слезы, и мог терпеть, только если плакала Наоко. Для нее он был готов сделать что угодно, потому что любил ее. Но весь фокус был в том, что Наоко никогда не просила его о помощи – она не просила даже тогда, когда ей было действительно что-то нужно. Это и побуждало его делать для нее все, что от него зависело и даже чуть больше.
Однако Даён не заплакала. Она подняла совершенно спокойное лицо с сухими глазами и довольно холодно уточнила:
