– Хорошо, я поговорю с ним.
– Спасибо. Пусть назовет удобный для себя день, специалист будет готова принять его в любом случае.
Стало смешно – Чонвон говорил так, словно помощь требовалась Цукасе, хотя он и был единственным здоровым человеком во всей этой истории.
Комментарий к 15. Планы
Писать в тишину - тоже счастье. Наверное.
Пока-пока.
========== 16. Колокольчики ==========
– Джонхва и Рин не настолько большие, чтобы непременно хорошо и внятно разговаривать. Некоторые дети могут заговорить и в семь лет, это нормально. Если поторапливать и давить, можно сделать еще хуже. Поэтому я думаю, что твоему брату и его жене стоит просто успокоиться и дать детям развиваться так, как им удобно.
Соквон сидел и смотрел, как Цукаса варил кофе, пользуясь обычной джезвой. Кофе-машина у него тоже была, но в некоторые дни он предпочитал варить каким-то ближневосточным способом, и так получалось даже лучше, поэтому Соквон не имел ничего против. Цукаса всегда варил на двоих, что делало завтраки в его квартире какими-то особенными.
– Если позволить им развиваться, как им вздумается, они могут вообще никогда не заговорить, – возразил он, наблюдая за тем, как Цукаса убавлял огонь на плитке.
– Что еще возмутительнее, – будто пропустив его слова мимо ушей, продолжил Цукаса – это то, что их беспокоит молчаливость младшего сына, которому всего год. Это нормально? В год вообще никакие дети не обязаны говорить.
– Бин не разговаривает, потому что слишком маленький, ты прав, – согласился Соквон. – Но Джонхва уже давно должна была научиться выговаривать хоть какие-то слова. К тому же, ты не понимаешь – если в семье молчит один ребенок, это еще понятно. Но у них молчат двое, а если Бин не заговорит в ближайшее время – то вообще трое. Это уже проблема.
– Но я бы не стал говорить, что у них все в порядке, правильно? – заметил Цукаса, снимая джезву и кивая Соквону, чтобы он подвинул ему чашку.
– Я бы вообще никому не стал бы ничего о них говорить, – сказал Соквон, принимая уже наполненную чашку и ожидая, когда Цукаса нальет кофе и себе.
– Семья нездорова, дети и так от этого страдают. От них требуют слишком многого.
– Попробуй объяснить это Чонвон-хёну, – ухмыльнулся Соквон, но тут же поправился: – На самом деле ничего ему не говори. Не хватало еще, чтобы у тебя проблемы появились. Просто… если ты поговоришь с психотерапевтом, будет замечательно. По крайней мере, ты помог выяснить, что девочки умеют разговаривать, и это уже немало.
– А что с их старшим сыном? С Джунхваном? – спросил Цукаса, сделав глоток и поднимая глаза. – Когда он начал разговаривать? Как вообще проходило его развитие?
Соквон немного помедлил, стараясь припомнить, как все было на самом деле, чтобы не солгать и не сказать ничего неточного.
– Джунхван… Джунхван рос, когда меня не было в доме. То есть, я был слишком… я жил в Англии, когда он родился. Позже еще провел в Австралии два года. Видел его по праздникам, когда возвращался домой. Потом уехал учиться в Америку, и о племяннике слышал только со слов Пёнхи – они практически выросли вместе. Из того, что я помню – он говорил уже в два года. По крайней мере, называл меня хёном, за что его иногда ругали. Он был очень милым и послушным мальчиком. Сейчас ему девять, и он совсем не похож на себя прежнего.
Цукаса задумчиво помешал ложкой кофе, хотя он не добавлял сахара. Его взгляд стал грустным и немного отстраненным, будто он мысленно ушел куда-то далеко – куда-то, где бывал не очень часто. Правда, вернулся быстро.
– Любой серьезный стресс вреден для ребенка. Никогда не пытался дружить с детьми или как-то участвовать в их воспитании, но я много чего помню из своего детства. Если кроить ребенка под свои вкусы, он вырастет неправильно. Потом ему понадобится очень много времени, чтобы прийти в относительно нормальное состояние, да и то не все получится. Скажи брату, что я свободен в любой день и в любое время.
– Не стоит так его баловать, – наполовину в шутку сказал Соквон. – Я скажу, что ты освободишься через два дня.
*
Табличка на двери гласила, что кабинет принадлежал доктору Сон Сольхи. Цукаса остановился перед ней всего на минуту, напоминая себе, что обращаться к доктору следовало, используя не привычное «сенсей», а корейское «сонсэнним». Соквон привез его ровно к назначенному сроку, после чего оставил тридцать тысяч вон на такси, хотя Цукасе понадобилось бы гораздо меньше – до ближайшей автобусной остановки, а дальше при помощи проездного. Однако Соквон считал своим долгом покрыть все расходы, связанные с его семьей.
Дверь открылась без скрипа, Цукаса вошел, и едва его взгляд упал на фигуру за столом, он сразу же поклонился.
– Добрый день, сонсэнним, – поздоровался он.
– Добрый день, Мидзуки-сан, – улыбнулась сравнительно молодая женщина привлекательной внешности, поднимаясь навстречу и откладывая тетрадь, в которой, видимо, делала какие-то записи. – Спасибо, что откликнулись на мою просьбу. Понимаю, все выглядит необычно и даже странно для вас, но у меня просто нет иного выбора. Я перепробовала все средства. Полагаю, мы можем немного побеседовать, прежде чем приступи к действиям? У нас есть примерно час.
Цукаса кивнул:
– Да, конечно.
Она вышла из-за стола и прошла к дивану, стоявшему у глухой стены, на которой не было ни картин, ни украшений. В кабинете прослеживался явный минимализм, который, однако, не выглядел аскетично.
– Прошу вас, – сделав приглашающий жест, попросила она.
Пришлось подойти и усесться напротив, оставив между ней и собой место, которого вполне хватило бы на двух человек. Цукаса отлично знал правила приличия, и то, что ему нужно было сидеть на одном диване с малознакомой женщиной, уже выглядело непривычно. Впрочем, ее это нисколько не смущало.
– Через час приедут господин и госпожа Ю, с ними будут дети. Я хочу, чтобы вы остались с ними в этом кабинете – он знаком малышкам, но здесь имеются камеры, скрытые от посторонних глаз. В своем доме девочки не чувствуют себя в безопасности, и мне пришлось проводить уроки рисования прямо здесь. Поэтому я не могу предложить вам помещение с терапевтическим интерьером, но зато вам не придется решать еще и этот вопрос – вопрос привыкания к новой обстановке.
– Прошу прощения, но не слишком ли поспешны такие меры – оставлять меня с девочками? Я совсем их не знаю.
– Не слишком, – покачала головой доктор. – Я удостоверилась в том, что родители малышек полностью вам доверяют, и большая часть ответственности за это решение лежит на них. К тому же, здесь имеются камеры.
Захотелось рассмеяться – родители девочек доверяли ему? С какой радости? Он всего один раз был в их доме, точнее – в доме их родителей. Он даже не заходил во двор домика, в котором они жили со своей семьей. Они ничего о нем не знали и решили оставить детей с ним наедине. Камеры… подумать только – а если он решит выбросить ребенка из окна, что дадут эти камеры? Разве охрана успеет его остановить? Как можно быть такими безответственными?
– Пожалуйста, не удивляйтесь и не задавайте вопросов. Господин Ю уверен, что вы будете вести себя достойным образом и поможете нам понять, чего именно ищут девочки в общении с другими – чего им не достает в контакте с родными и теми, кто их регулярно окружает. Поскольку в семье есть еще совсем маленький мальчик, это будет полезно – по крайней мере, удастся избежать ошибок в будущем. Ну, как смотрите на такой эксперимент?
Цукаса тихонько вздохнул.
– Если это поможет, почему бы и нет. Вы как-то меня протестируете, прежде чем подпустить к детям на такое близкое расстояние?
– Нет. Мне достаточно заверений родителей. К тому же, я не хочу усиливать нервозность – если я начну вас проверять, вы подсознательно почувствуете себя подозреваемым. Я хочу, чтобы вы понимали – вам доверяют. Вы здесь не как пациент или подопытный, вы здесь как друг семьи, который может помочь в решении очень деликатного вопроса. Возможно, в процессе работы, вы случайно узнаете какие-то личные детали из жизни семьи господина Ю. Думаю, нет нужды говорить, что такие моменты должны оставаться здесь.
