Поэтому, не предупреждая ни о чем Фредди, Соквон забронировал номер в транзитном отеле при аэропорте Инчхон и купил билет, вписавшись в четырехчасовой промежуток между рейсами. Пользуясь взятым только несколько дней назад номером телефона, он позвонил Цукасе из Джакарты и сказал ему быть в аэропорту к нужному времени.
Реакция Цукасы оказалась ровно такой, какой он и ожидал:
– Если я теперь работаю на дому, это не значит, что я могу сорваться и помчаться, куда тебе нужно, только по одному звонку, – сварливо ответил он, едва выслушав требования Соквона.
– У тебя шесть часов на сборы, – безапелляционно заявил Соквон, глядя в свой еще разобранный чемодан. – Если не приедешь, я не знаю, что сделаю с тобой, когда доберусь до квартиры. Ты у меня нахрен забеременеешь.
– И как добраться до этого отеля? – буркнул Цукаса, вздыхая так, что шорох в трубке заставил Соквона слегка отстраниться от динамика.
– Он прямо в аэропорту. Первый терминал. Беспошлинная зона, одиннадцатые ворота, вход из зала вылета. Четвертый этаж. Стандартный номер на двоих. Триста одиннадцать. Ключ выдадут на ресепшене – магнитная карта с чипом. Зайдешь в номер…
– Хватит, я не тупой. Если опоздаешь, будешь трахаться с собственной рукой еще целый месяц. У меня не так много времени, чтобы ездить по транзитным отелям.
Шести часов оказалось и много и мало одновременно – Соквону пришлось переделать кучу всего, поскольку из-за этого ненужного крюка до Инчхона он терял почти целый день. Сроки сдвинулись, нужно было пошевеливаться – рассылать письма, проводить телефонные переговоры и работать с переводчиками в течение всего одного часа. После этого он забрал документы с собой в самолет – то, что он должен был изучить еще в Джакарте, теперь он планировал просмотреть в самолете, а результаты отправить электронкой, вместо того, чтобы вручать их лично. Секретарь вылетел в Берлин в нужный срок, а Соквон сел на самолет до Инчхона и занял весь полет работой, чтобы не сойти с ума.
Когда он поднялся в транзитный трехзвездочный отель, он не решился позвонить Цукасе и проверить, был ли он на месте – почему-то было страшно. Он был совсем один – без охраны и сопровождения, без водителя. Его багаж улетел в Берлин вместе с секретарем и при себе Соквон держал только портфель с документами и ноутбуком, а в карманах у него были бумажник и смартфон.
На ресепшене ему сообщили, что ключ уже был отдан клиенту, после чего Соквон показал свой номер, полученный при бронировании, прошел по длинному и узкому коридору, отыскивая нужную дверь. Несмотря на скромную обстановку, отель был вполне приличным – мягкий ковер, рассеянный свет ламп, сюрреалистичные картины на стенах. Соквон добрался до номера, постучался в дверь и замер навытяжку.
Цукаса открыл почти сразу.
Соквон взял его за плечо, отталкивая внутрь комнаты, входя, бросая портфель на пол и закрывая дверь освободившейся рукой. Уже успевший отсидеться в замкнутости номера Цукаса был теплым и немного расслабленным, в то время как пришедший с холода Соквон принес с собой уличный холод и еще не сошедшее после полета напряжение.
– Принцесса, – прошептал он, обхватывая Цукасу обеими руками и прижимая к себе.
– Однажды я тебе въебу за «принцессу», – пообещал Цукаса. – Лучше остановись, пока я этого не сделал.
Соквон уткнулся носом в ямочку между его ключицами и застонал от облегчения – Цукаса был здесь, в его руках. Там, где должен был находиться всегда.
Цукаса был одет в тонкий шерстяной джемпер с глубоким вырезом, и Соквон подумал, что это было очень умно – если бы он надел какую-нибудь водолазку или свитер с высоким горлом, Соквон испортил и растянул бы всю одежду от нетерпеливости. Они едва дошли до постели, когда он стянул этот джемпер с Цукасы, переключаясь на брюки и одновременно пытаясь скинуть пальто. Если бы Цукаса не решил ему помочь, Соквон, наверное, совсем перестал бы соображать. Его руки дрожали от нетерпения, и он не знал, как совладать с собой, как не причинить Цукасе ненамеренную боль и не разорвать оставшуюся одежду, ставшую вдруг такой неудобной и прилипчивой.
Мягкие ладони легли на его щеки, легко сжав его лицо и останавливая его – Цукаса лежал внизу, глядя на него открыто и совсем-совсем трезво, без опьянения или робости.
– Тише, я никуда не убегаю, – медленно проговорил он, лаская лицо Соквона большими пальцами. – Я никуда не ухожу. У нас еще есть время. Не нервничай, я в твоем распоряжении. Ты ведь этого хочешь? Хочешь, чтобы я был здесь? Так вот я здесь.
Соквон перевел дыхание, прилагая усилия, чтобы успокоиться хоть немного. Цукаса был под ним, его ноги обхватывали бедра Соквона, его руки были на горящем от возбуждения лице.
– Мы уже вместе и уже занимаемся сексом, – добавил Цукаса со слабой улыбкой. – Куда спешить?
– Нет, – наклоняясь к нему и целуя кончик его носа, прошептал Соквон. – Нет, я успокоюсь, когда буду в тебе. Давай скорее, я с ума сойду.
Он задрал майку Цукасы, обнажая живот и скользя по нему ладонями. Жадность, которую он испытывал постоянно, поднималась изнутри разрушающими волнами, и Соквон ничего не мог с ней поделать. Он нырнул вниз, и его лицо выскользнуло из рук Цукасы, когда он прижался губами к месту, где сходились его ребра.
Хотелось сказать, что это конец, что теперь Цукаса станет убийцей, если когда-нибудь уйдет от него и лишит его всего этого – роскоши быть рядом, быть внутри. Соквон прижал его теснее, обхватывая одной рукой, а второй опускаясь к карману так и не снятых брюк.
Пустота этого самого кармана ударила наотмашь и показалась концом света. Соквон замер, чувствуя, как изнутри поползла настоящая паника, разбавлявшаяся лишь бессильной яростью. Он не купил презервативы и смазку. Он забыл – замотался в Джакарте, а когда сошел с самолета в Инчхоне, уже был совсем невменяемым. Как он мог забыть? Нужно же быть таким ослом!
От бессилия и разочарования захотелось плакать. Захотелось убить себя за забывчивость.
– Я хотел пошутить, но ты так расстроился, что я не буду, – почему-то смеясь, прошептал Цукаса, ерзая под ним и пытаясь выползти.
– Нет, нет, пожалуйста, – сдавливая его сильнее, взмолился Соквон, уже не чувствуя ничего кроме страха.
Сейчас все закончится – нет презервативов, и Цукаса не захочет принять его. Нет смазки – будет больно, одной слюной не обойтись, тем более, что они уже неделю не занимались сексом.
– Да отпусти ты, – без раздражения, но твердо сказал Цукаса. – Пусти.
– Нет, не отпущу. Ты сейчас… и пусть ничего нет, не отказывай мне. Я не буду вставлять, но можно же по-другому. Все равно я тебя возьму, все равно… я хотя бы…
– Слезь, – с усилием сталкивая его с себя, вздохнул Цукаса, которому, видимо, надоели эти бормотания. Он выполз ровно настолько, чтобы можно было запустить руку в свой карман, после чего вынул два презерватива с одноразовым пакетом смазки. – Вот. Я почему-то так и думал, что ты забудешь.
Соквон перевел взгляд на рассыпанные по покрывалу фольгированные упаковки, потратил на их созерцание примерно десять или пятнадцать секунд, после чего рывком вернул Цукасу под себя и впился в его губы. Он целовал его так, словно умер бы, если бы не сделал этого прямо сейчас.
Он не имел права сказать: «Я люблю тебя». Поэтому он держал язык на поводке, не позволяя себе говорить вообще ничего.
У них было больше двух часов, и Соквон позволил себе остановиться на пару минут, чтобы слегка прийти в себя, прежде чем вернуться к Цукасе и взять смазку, надрывая пакет. Цукаса смотрел на него снизу и тоже ничего не говорил. Когда Соквон прижал палец внизу, надавливая и постепенно проникая в него, Цукаса закрыл глаза и слегка втянул нижнюю губу.
Соквон хотел забрать его полностью, хотел вобрать его в себя или исчезнуть в нем навсегда, хотел всего и сразу – трогать, целовать, кусать и облизывать, скользить внутри и доводить до исступления, прижимать и сдавливать в руках, гладить и водить губами по коже. Это чувство было в нем всегда, и с каждым разом оно становилось все сильнее, но его никак нельзя было удовлетворить, и эта невозможность причиняла ему зверскую боль, хотя даже в ней Соквон находил какое-то извращенное удовольствие. Возможно, потому что эту боль мог подарить только Цукаса, и все, что было получено от него, было для Соквона идеальным.
