– Как думаешь – кто-то из родителей понял? – спросил Соквон, растекаясь по стулу и ощущая какое-то странное облегчение.

– Нет. Они все еще думают, что ты покупаешь проституток, когда отдыхаешь в «Форзиции». Они понятия не имеют, что их младший сын гей.

– Это к лучшему. Так Цукаса хотя бы не попадет под удар.

– Ничего хорошего. Тебе будет сложнее. Со временем станет хуже, и ты начнешь терять себя, растворяясь в нем. Тебе захочется быть с ним всегда, и ты будешь сходить с ума в вечера, когда вы будете не вместе. Он встретит кого-то, кто сможет дать ему нормальную жизнь, а ты будешь постоянно прятать его из-за своего бизнеса и связей. Боясь за него, ты никогда не выставишь его на свет, и по этой же причине он уйдет от тебя. Попытается уйти. Ты думаешь, что все еще не так плохо, но подожди до времени, когда Цукаса захочет соскочить. Он старше тебя, совсем скоро ему надоест играть в куклы.

– Что ты знаешь? – засмеялся Соквон. – Я совершил преступление, чтобы он был со мной, и совсем недавно я сделал еще кое-что похуже, когда увидел, как другой парень лежал на его коленях.

Чонвон тоже засмеялся – вполне искренне и даже весело.

– Что? Кто-то лежал на его коленях? И как ты не убил его?

– Сам не понимаю. Я увидел это случайно. Просто выдался свободный час, я ждал партнера в гостинице недалеко от парка Ханган, но тот серьезно задерживался, и я решил, что выйти и посидеть на воздухе было бы не лишним. Цукаса как-то говорил о том, что играет в баскетбол, так что я, наверное, подсознательно потащился к площадке. И не надеялся его увидеть. А увидеть, что кто-то лежит на его ногах и еще тянется к его лицу… на это я уж точно не рассчитывал. Будь моя воля, я бы распотрошил их обоих прямо там, но… как будто примерз к скамейке. Сидел и сидел, смотрел и смотрел. Ничего не мог сделать. Потом ушел – мне прислали сообщение. Уже не помню, как довел встречу до конца, и не помню, что делал после.

– Цукаса поработит тебя, – уверенно, но спокойно сказал Чонвон. – Это неизбежно, но постарайся отсрочить этот момент. Не будь таким как я. Даён держит мою жизнь в своих руках, но нисколько ею не дорожит. В результате и я не дорожу собой. И ничем вообще. Жить так невыносимо. Иногда я хочу поговорить с отцом – спросить, как живет он. Смогу ли я в шестьдесят смириться с тем, что Даён ненавидит меня? Сможет ли Даён принять эту мысль – что я никогда ее не отпущу? Я не знаю, как все устроено между родителями, и мне не на что ориентироваться. И тебе будет не на что. Мне жаль тебя. Себя тоже, наверное.

Ответить Соквону было нечего. Он чувствовал благодарность, поскольку Чонвон заговорил первым и выложил многое из того, чего не говорил никогда и никому, но он также понимал, что обманываться этой откровенностью было глупо. У него с братьями были не самые доверительные отношения.

Затянувшуюся паузу прервала Даён – она вышла из дома, закутанная в огромный кардиган и бледная. Соквон вспомнил обещание Цукасы надеть кардиган на сорок размеров больше положенного и едва не улыбнулся.

– Няня звонила, – сказала она. – Дети пошли смотреть на гостя, и она едва за ними успела. Иди, посмотри, что там – непозволительно, чтобы младшие находились с малознакомым человеком без присмотра. Прости, Соквон, это только приличия.

Соквон поднялся со стула одновременно с Чонвоном. Кивнул и ответил, стараясь сделать свой голос как можно мягче.

– Нунним, могла бы и не объяснять. Я все понимаю. Пойду вместе с хёном, это все-таки мой друг.

Они прошли через второй сад – парковую линию с одной тропинкой и парой скамеек, за которой открывался домик для гостей. Цукаса сидел у пустого бассейна, прямо на гладком асфальте. Рядом плакала самая младшая дочь Чонвона – двухлетняя Рин. Чуть дальше сидела, сжавшись в комочек трехлетняя Джонхва. Они были слишком сильно похожи, и для невнимательного человека казались близняшками, хотя между ними был целый год разницы.

Няня суетилась над старшей девочкой, в то время как Цукаса делал кое-что знакомое для Соквона – обманывал ребенка самовнушением на японский манер. Одна из нянек Соквона тоже это делала, когда он еще жил в Токио – он смутно помнил то время, но эти манипуляции со словами были для него чем-то родным и узнаваемым.

Цукаса посмотрел на Чонвона, и, прежде чем протянуть руку к Рин, спросил:

– Можно?

– Конечно, – кивнул Чонвон.

По-мужски красивая ладонь с выступавшими венами на тыльной стороне и ровными пальцами легла на ушибленное колено Рин, и легко соприкоснулась с нежной кожей, после чего Цукаса тут же убрал ее переворачивая и встряхивая руку.

– Боль, боль, уходи прочь, – тихо, но внятно проговорил он. – Еще раз?

Рин, лицо которой было облито самыми горькими слезами, неуверенно кивнула.

– Давай еще раз, – повторил Цукаса, вновь опуская ладонь к ней. – Боль, боль, уходи прочь. Боль исчезает, правда? Мы ее прогнали. Теперь ничего нет. Или еще болит? Если еще болит, повторим. В конце концов, любая боль уходит.

Рин притихла, все еще продолжая всхлипывать, но, словно прислушиваясь к себе. Потом медленно погладила свое колено крохотной ладошкой и удивленно подняла покрасневшие мокрые глаза с потрясающе длинными ресницами, унаследованными от матери.

– Не болит? – тепло улыбаясь ей, спросил Цукаса. – Это всегда помогает.

– Ты и пальцы укалывать умеешь? – спросил Чонвон, подходя ближе и поднимая переставшую плакать Рин на руки.

– Умею, – признался Цукаса, тоже поднимаясь. – Правда, не люблю. На японском это заклинание от боли звучит красивее. Не знаю, как оно сработало на корейском.

– Волшебные вещи работают на любом языке, – заключил Чонвон, наблюдая за тем, как няня успокаивала старшую. – Джонхва, если крови нет, то и болеть не должно, – строго сказал он, перехватывая Рин поудобнее. – Перестань плакать, ты уже слишком долго это делаешь.

Соквон, молча следивший за этой сценой, с трудом подавил желание рассмеяться.

Через минуту Чонвон со своими детьми и няней скрылся в саду. Цукаса проводил их тоскливым взглядом, а когда они исчезли из виду, повернулся и вошел в дом – становилось слишком холодно. Последовавший за ним Соквон поинтересовался:

– А что произошло?

Цукаса неопределенно махнул рукой.

– Они стояли под дверью, когда я решил выйти во двор, чтобы подышать… я открыл дверь, они испугались и побежали, позапинавшись о собственные ноги и попадав по дороге. Поначалу это было даже смешно. Прости, это твои племянницы, но если бы ты видел… господи, наверное, им нужно чаще гулять. В их возрасте уже положено бегать и не спотыкаться на ровном месте.

Соквон прыснул со смеху, сгибаясь почти пополам. Цукаса шлепнул его по заднице, причем довольно сильно.

– Хватит ржать над чужим несчастьем, – тоже начиная смеяться, сказал он.

– А что, только заклинателям боли можно ржать над чужим несчастьем?

– Ничего смешного, это заклинание всегда работает для детей. Для взрослых, конечно, уже нет. Но детей проще обмануть.

– Детям не так уж и много нужно, чтобы успокоиться, – выпрямляясь и укладывая руки на его талию, сказал Соквон. – Им нужно внимание и сочувствие.

Он подтянул Цукасу к себе, обнимая крепче и наклоняясь к его губам. Цукаса не стал отворачиваться и отстраняться – ответил на поцелуй и даже обнял его в ответ.

– Мне нельзя оставаться здесь, у меня комната в родительском доме, – вздохнул Соквон, целуя его в подбородок. – Но я хочу остаться.

– Не сомневаюсь, – поворачивая голову и открывая тем самым шею, на которую явно нацелился Соквон, прошептал Цукаса.

========== 14. Транзитный отель ==========

Тот факт, что визит Цукасы в дом его семьи состоялся до начала ноября, был весьма выгоден для Соквона, поскольку с последним месяцем осени стартовала следующая нагруженная зона года – предновогодний сезон с его бешеными скидами, специальными предложениями, постоянными форс-мажорами и неожиданными заказами. Если летом Соквон в основном занимался отправкой туристов в теплые края или приемом желавших посетить летние фестивали, то зимой ему предстояло работать в совершенно иных направлениях – теперь популярность приобретали снежные курорты, и большинство богатых корейцев предпочитало ездить в Альпы, куда-нибудь на север Италии или в одно из малых государств.