Найдя лишь одну точку соприкосновения, Даён и хозяйка дома сумели развить разговор до стадии, когда Цукаса уже не чувствовал себя неудобно – он мог осторожно высказываться, поддерживая беседу на должном уровне.
За чаем они успели обсудить несколько исторических моментов, сравнить подачу информации в корейских и японских школах, поговорить о нынешнем положении вещей между Японией и Кореей и даже затронуть тему шоу-бизнеса. Все держалось в приличных рамках, и никто не спешил переходить на личности – беседовать с семьей Соквона было интересно. Куда бы ни свернула беседа, каждый мог принять в ней разумное участие, и при этом они больше говорили о науке и отвлеченных вещах, никак не задевая свои дела и не пытаясь вытянуть из Цукасы что-то о нем и его прошлом. Однако, помня об утреннем инструктаже, проведенном Соквоном, Цукаса все-таки упомянул место своего рождения и полученное образование. Это казалось разумным, поскольку, отвечая на доброжелательность хозяев, впустивших его в дом, он должен был также как-то проявить доверие и чем-то поделиться.
После этого Соквон увел Цукасу в сад, объяснив, что хотел показать ему беседку и озеро.
– Заодно покажи и домик для гостей, – попросила его мать, также поднимаясь из-за стола. – Мы хотели бы, чтобы вы остались на ночь. Зачем тратить лишнее время на дорогу? Тем более, мы очень поздно обедаем, а по вечерам на дороге небезопасно.
– В этом доме отсутствуют ужины, – как бы между прочим, заметил Соквон. – Так что если проголодаешься вечером, придется идти в кухню и договариваться с…
– На сегодня ужин запланирован, – прервал его господин Ю. – Обычно его нет, ты прав, но наш сегодняшний гость слишком хорош, чтобы лечь спать голодным.
– Мне вовсе не обязательно ужинать, – почувствовав почти испуг, возразил Цукаса. – Я тоже стараюсь не есть слишком поздно.
Соквон рядом с ним улыбнулся.
Как же… Если они слишком много занимались сексом, то могли устроить ночной перекус и в два и в три часа. Правда, чаще всего это было инициативой Соквона.
– Ну, ты и гад, – тихо сказал Цукаса, когда они оказались в саду. – Незачем было улыбаться.
– Но если мне стало смешно, что я могу сделать? – отшутился Соквон. – Хотя могу сказать, что горжусь тобой. Ты отлично держался за столом, пока они прощупывали твой интеллектуальный уровень.
– Не нужно говорить со мной так, как будто я твоя будущая жена.
– Ты не моя будущая жена только по той причине, что ты не женщина вообще.
– Да, а ты не чертов зоофил только потому, что я не собака, я помню, – фыркнул Цукаса. – Иди, знаешь, куда?
Соквон рассмеялся – сад был большим, и они ушли довольно далеко.
– На самом деле здесь постоянно играют дети, так что нужно быть осторожнее.
– В саду? – удивился Цукаса. – Хотя бы под присмотром?
– Да, под присмотром. У нас на самом деле достаточно прислуги, хотя мама и предпочитает сама накрывать на стол, да и Даён тоже. Просто все люди, которые работают в этом доме, умеют хорошо скрываться.
По саду шла не слишком широкая дорожка с обычными бордюрами. В оформлении не ощущалось никакого лоска, да и ландшафтный дизайн был ненавязчивым и легким – больше походило на то, что сад перестраивали всерьез всего единожды, а потом просто поддерживали в хорошем состоянии.
– Это лесополоса, а не сад, – задумчиво проговорил Цукаса, остановившись рядом с низкой скамейкой.
– Так и задумано. Иначе никакого отдыха. Мама так считает.
Соквон часто ссылался на своих родителей, что несколько удивляло Цукасу.
– Маленький принц – это ты, а не я, – вдруг припоминая их утренний разговор, сказал Соквон. – Ты им понравился, а это непросто. Обо мне ты тоже узнаешь много чего за обедом. Для начала они познакомились с тобой, а потом тебя познакомят со мной. С остальными за ужином. Это такой порядок.
В этой семье были какие-то дикие порядки, понять которые можно было, только лишь родившись в ней. Цукаса родился в простой семье, в его доме никогда не было таких странных и долгих церемоний, отстраненных разговоров и страшных секретов, кроме, разве что, корейского происхождения отца.
Интереснее всего было то, что Соквон действительно оказался прав – за обедом Цукасе в свободной форме и с расстановкой сообщили, что его «друг» родился в Японии, поступил в корейскую школу, но учился удаленно, а потом продолжил образование в американском университете. Хорошо еще, не назвали сам университет. Тогда же Чонвон добавил, что Соквон был принят в школу в пять лет, и соответственно вся его образовательная история сдвинулась на два года, а за счет «перескока» в старшей школе он смог выпуститься из университета и приехать в Корею в девятнадцать.
Они не могли знать о том, насколько осведомлен был Цукаса, но для него это также означало, что Соквон принял крупный бизнес, когда ему не было и двадцати. Это многое объясняло. Его нервную и бурную реакцию на просчеты, его напряженные отношения с партнерами и подчиненными, его желание выполнять все безупречно. Приняв к сведению лишь то, что ему позволили узнать, Цукаса понял, что Соквон нес очень большой груз с самого детства. Может быть, поэтому его характер был сформирован нездорово, и он никак не объяснял своих решений – видимо, не привык с кем-то что-то обсуждать. Его, скорее всего, тоже не спрашивали, когда бросали из страны в страну, лишая возможности обрести настоящие корни и связь с какой-то определенной культурой.
– У него было не очень много друзей – американцы неохотно общаются с дальневосточными азиатами, – с легкой грустью в голосе подытожила госпожа Ю. – Наверное, они воспринимают их в контексте китайцев, строивших американские железные дороги и умиравших за еду. К тому же, он был младше всех остальных студентов, и вы понимаете, как тяжело ему пришлось.
Да уж, тяжело – не то слово. Цукаса внутренне рассмеялся – тяжело Соквону приходилось до сих пор. Вот почему этот сумасшедший не позволял себе отдыхать даже во время болезни и реагировал тошнотой на стрессовые ситуации. Потому что он нигде не был своим – в Японии не был японцем, в США не был американцем, и, несмотря на чистое происхождение, не мог быть признан настоящим корейцем в этой стране, поскольку прожил здесь слишком недолго. Вероятно, Соквон постоянно доказывал остальным, что имел право пользоваться всеми полученными правами, и эта жизнь выматывала его.
– Поэтому поймите, почему я так сильно хотела вас увидеть, – с улыбкой попросила госпожа Ю. – Соквон мало кому доверяет настолько, чтобы впустить в свой дом.
Об этом Соквон его и предупреждал. О том, что разговор коснется его присутствия в квартире, да еще и в такой странный момент, когда Соквон был по-настоящему уязвим.
– Обещаю сделать все возможное, чтобы не разочаровать его в будущем, – не слыша собственных слов, осторожно и с расстановкой произнес Цукаса.
*
Вечером, когда измученный разговорами и постоянным вниманием Цукаса отправился в домик для гостей, где для него подготовили спальню и ванну, Соквон поднялся к себе. Через некоторое время на мобильный позвонил Чонвон.
– Я как раз собирался в душ, – устало ответил Соквон. – Мне выйти или ты зайдешь?
– Выйди. На задний двор моего дома.
Соквон не любил говорить с братьями, хотя они и делили множество тайн, о которых было известно лишь им и никому больше.
На заднем дворе у Чонвона находилась небольшая беседка с коваными украшениями. Под навесом прятался столик, за которым старший брат и ждал Соквона.
– Вот и твоя очередь превратиться в чудовище, – не глядя на него, но слыша его шаги, сказал Чонвон.
Он был одет в простую куртку. Рядом стоял стакан с начавшим остывать чаем. Обычно он не выпивал, поскольку Даён это не нравилось.
– К сожалению, – согласился Соквон, усаживаясь за столик.
– Он красивый. Белая нежная кожа, полные губы, высокий рост. Простые и приятные манеры, мягкий голос и легкий японский акцент – тоже преимущества. Ты не выбирал его, я знаю, но все-таки я отношусь с одобрением к тому, что произошло. Я всегда думал, на кого ты станешь похожим – на Кансока, превращающегося в копию нашей матери или на меня, перенявшего практически все от нашего отца. Теперь понятно, что ты наш.
