«Ниичан, все из-за меня».

Она никогда не говорила этого вслух при телефонных беседах, никогда не писала в мессенджер – она вообще обходила этот вопрос стороной. Как будто ничего и не происходило. Однако теперь она точно дала понять, что все понимала. Впрочем, Цукаса и до этого не сомневался в том, что ей был известен настоящий порядок событий – она узнала Соквона как одного из клиентов «Форзиции», и этого было достаточно.

Цукаса написал ей короткое бумажное письмо, к которому приложил алый кленовый лист – в детстве она очень любила сухие листья. Охота на краски в Корее набирала обороты, и хотя о ней знали далеко не все, в узких кругах она ценилась и была известна. Цукаса услышал о ней еще в последний год перед встречей с Соквоном – тогда девушки говорили о том, что в Японии начался период цветения сакуры, похожий на «охоту». Цукаса вообще ничего не понимал в этом деле – он не любил ханами, хотя несколько раз бывал на пикнике с семьей, и еще однажды с одноклассниками.

Иногда ему казалось, что в Наоко было гораздо больше корейского, чем японского – она любила красные и желтые листья, и ребенком очень часто пыталась их нарисовать. Он плохо понимал ее – гораздо хуже, чем ему хотелось – однако даже этого было достаточно, чтобы прийти в полный восторг от ее самобытности и креативности. Цукаса совершенно справедливо полагал, что его сестра не должна была гробить жизнь на сцену и софиты, тонны косметики и участие в черт знает каких вечеринках.

Она сообщила, что готовилась к поступлению – они с матерью решили воспользоваться единственным преимуществом, полученным ею в Корее. Корейское школьное образование было несомненным плюсом, и вкупе с программой по финансовой поддержке студентов оно позволяло ей поступить в хороший университет в Саппоро. Наоко решила учиться, и Цукаса подумал, что еще не все потеряно.

Он думал об этом весь вечер после получения сообщения, и пришел к выводу, что должен был начать лучше зарабатывать, поскольку ему не хотелось, чтобы Наоко переезжала в студенческий кампус и жила с остальными. Конечно, за время стажерства в агенстве она повидала много всякой грязи, но японские мальчики отличались от корейских – они были более прямолинейны и непреклонны в своих решениях. Цукаса достаточно испытал на своей шкуре и подумал, что съемное жилье для Наоко теперь становилось его приоритетной задачей.

Заснув за этими размышлениями, Цукаса совсем не ожидал, что посреди ночи его поднимет настойчивый стук в дверь.

Разумеется, это мог быть только Соквон – коммивояжеров и ошибавшихся адресом, а уж тем более подозрительных незнакомцев вряд ли пропустили бы на входе. Консьержи работали в три смены, так что в парадной кто-то всегда дежурил. К тому же, был еще лифтер. В доме Соквона лифт был заблокирован кодом, известным только жильцам и их доверенным лицам.

Цукаса поднялся и прошел к двери – иногда он думал совсем ее не закрывать, раз уж дом так хорошо охранялся, но Соквон настаивал на том, чтобы он запирался изнутри. В обеих квартирах – и здесь, и у самого Соквона – не было кодового замка, а использовались устаревшие по корейским меркам образчики с бороздчатыми ключами. Иногда Цукаса злился на эту консервативность, не понимая, почему Соквон не начнет пользоваться нормальными защитными системами, а не металлоломом из двадцатого века.

– Уже за полночь, ты в курсе? И с пьяными я не трахаюсь, извини, – буркнул он, пропуская Соквона.

Соквон прошел в гостиную, не оборачиваясь и вообще никак не реагируя.

– За полночь… – посидев некоторое время, повторил он и повернулся к Цукасе, успевшему запереть дверь и теперь стоявшему на пороге.

– Да, уже половина второго, – глядя на круглый циферблат настенных часов прямо над одним из кресел, сказал Цукаса. – Ты зачем пришел?

– Так… – Соквон неопределенно махнул рукой. – Можно я тут переночую? Лезть не буду, не бойся – я вообще на диване посплю, мне этого хватит.

Цукаса недоверчиво помолчал, прошел в гостиную и уселся в кресло. Соквон зажег торшер, почему-то не захотев воспользоваться верхним светом, так что теперь в комнате царил желтоватый полумрак.

– Что случилось? – спросил Цукаса.

Простой вопрос звучал так, как будто они были старыми друзьями, и между ними все было в порядке – это показалось странным и не совсем уместным, но Цукаса решил не задерживаться на таких мелочах. Ему в любом случае было интересно узнать, что там происходило с Соквоном.

– Тебе это знать не нужно. Просто не выгоняй меня.

– Как будто я могу это сделать.

Соквон опустил голову и уперся взглядом в свои колени. На нем был офисный костюм – строгий и стильный, но не вычурный. Цукаса уже знал эти костюмы – парочка даже лежала в его шкафу, на случай, если Соквон заигрывался и портил одежду, чтобы утром ему было что надеть на работу.

– Я останусь, если ты будешь не против, – сказал Соквон. Он говорил как-то отрывисто, и хотя не был похож на пьяного, все равно его слова звучали как-то необычно.

Иногда Цукаса умел понимать некоторые вещи без четких границ – он и сам толком не мог сказать, что именно ему становилось ясно, но он словно видел линии, которые следовало или не следовало переступать.

– Оставайся, – поднимаясь с кресла, сказал он. – Я принесу тебе нормальную подушку и одеяло. Тебе нужна пижама? Или хотя бы майка.

Соквон потянул за узел галстука и вздохнул – кажется, с облегчением.

– Да. Если можно, дай мне эту, – он указал на футболку, надетую на Цукасу. – А себе возьми свежую.

Помня о том, для чего Соквон стащил его серую толстовку для посиделок на балконе, Цукаса без особого желания снял с себя футболку и все-таки отдал ее. Было ясно, что Соквон находился не в том состоянии, чтобы совершать глупости или развеивать глупые подозрения.

– Спасибо, – поблагодарил Соквон, поймав брошенную футболку и на секунду прижимаясь к ней носом. – Иди спать, тебе завтра работать.

Цукаса ушел в спальню, все еще будучи полуголым, вернулся с подушкой и одеялом, отдал все это Соквону, а потом ушел и лег в кровать. Он и без того измучился от собственных мыслей, и меньше всего ему хотелось думать о причинах столь неожиданного появления Соквона. Завернувшись в одеяло, перевернувшись набок и накрыв ухо, Цукаса закрыл глаза и попытался заснуть.

Соквон повозился еще немного – было слышно, как он шуршал постельным, взбивал подушку, щелкал пряжкой ремня, складывал одежду. Потом еще несколько минут ворочался с боку на бок, и, наконец, успокоился. Цукаса открыл один глаз, посмотрел на прикроватные часы, мигавшие электронными цифрами темно-зеленого цвета – было без четверти два. Прошло всего пятнадцать минут, а казалось, что целый час.

Он едва задремал, когда услышал телефонный звонок – это была стандартная мелодия прошивки, отлично знакомая ему с самой весны. С тех пор Соквон, по меньшей мере, два раза обновил телефон, но мелодия звонка у него не менялась ни разу.

Соквон ответил через секунду – вышел на балкон, довольно-таки тихо прикрыв за собой дверь. Цукаса лежал с открытыми глазами и ждал. Почему-то не хотелось спать.

Через пару минут дверь балкона закрылась, и Соквон улегся на диван. Потом опять встал – Цукаса услышал, как он опустил голые ступни на пол. Он прождал еще пять минут, засекая время по прикроватным часам, а потом тоже поднялся и вышел в гостиную, опять зажигая торшер.

– Что у тебя? – усаживаясь на пол возле кресла, стоявшего напротив дивана, спросил он.

– Ну, да, дела совсем плохи, если я даже секса не хочу, – как-то натянуто ухмыльнулся Соквон. – Я, если честно, очень сильно злюсь. Нет, я пиздец какой злой. Но тебе это знать не нужно.

– Ты лежишь здесь и пыхаешь как бонг для марихуаны, – ответил Цукаса. – Если это слишком сложно, и ты думаешь, что я недостаточно умный, чтобы понять, то конечно, ничего не рассказывай.

Соквон поднял на него тяжелый взгляд.

– С чего ты взял, что это по работе?

– Ни с чего. Просто подумал. Не знаю, показалось. Не хочешь говорить – не нужно. Я просто спросил.