Соквон отошел к стене и оперся спиной, тупо глядя на развевавшиеся на веревках вещи Цукасы, постиранные, видимо, еще вчера.
– Пёнхи-я, – стараясь говорить как можно спокойнее, начал он – послушай, что я тебе скажу. Я не могу сказать, что тебе все привиделось, что ты такая маленькая и глупенькая, и все надумала. Ты уже взрослая и должна понимать, что Даён-нуна беременеет каждый раз не от большой любви. Но тебе повезло – ты единственная, с кем Даён-нуна может общаться безопасно, не навлекая на себя гнев хёна. Конечно, ты не можешь это остановить – я тоже не могу. Но ты можешь быть доброй к ней и делать ее жизнь лучше. По мере возможности, конечно. Сейчас, когда она беременна, она будет кричать на тебя или делать там разные штуки… бросать вещи, переворачивать тарелки. С беременными такое случается – когда мама носила тебя, она тоже была не совсем адекватной женщиной. Не обижайся на нее, Пёнхи-я. Будь щедра к ней. Потом ты не будешь жалеть об этом.
– Оппа, – гнусаво, уже начиная плакать, протянула Пёнхи. – Оппа, приезжай на выходных, пожалуйста. Я так соскучилась.
– Я приеду, – пообещал Соквон. – На ночь, возможно, не останусь, но приеду. А ты, смотри, не зли хёна своим осуждением и вообще старайся быть с ним вежливой. Это все-таки наш старший брат.
Даже если выходной должен был пропасть из-за наплыва клиентов, Соквон все равно собирался приехать домой. Повидаться с Пёнхи. Посмотреть на Даён. Напомнить себе, чего никогда нельзя делать с Цукасой.
Он и так перешел черту, заставив его приехать в Сеул. Это уже было аморальностью и признаком болезни, но Соквон все еще надеялся, что через полгода или даже раньше его чрезмерное желание начнет слабеть, и тогда Цукаса сможет вернуться домой.
Перегретый телефон лежал в руке кирпичом, и Соквон смотрел в погасший экран, разглядывая свое отражение. Так и выглядят насильники, которые притаскивают жен в постель и кончают внутрь без презервативов, чтобы запереть их на пару лет с маленьким ребенком. Он такой же как отец и Чонвон – ничем не лучше. Если бы Цукаса был женщиной, а Соквон натуралом, случилось бы то же самое.
Когда он вернулся в квартиру, Цукаса уже проснулся – шумел в ванной, видимо, умываясь. Соквон остановился возле полуоткрытой двери и уставился на него.
– Уже брился? – спросил он, увидев отложенную на край умывальника бритву с обычным лезвием.
– Да. А ты пользуешься электробритвой? – поворачиваясь, спросил в ответ Цукаса.
– Да, так быстрее.
– Но так сбривается не до конца, – ворчливо заметил Цукаса, вытирая подбородок полотенцем и подходя к двери. – Поэтому ты такой колючий.
Соквон поймал его и прижался еще небритой с утра щекой к его открытой в чуть растянутом вырезе футболки шее.
– Вот такой?
Цукаса поджал плечо, неосознанно пытаясь закрыться и почему-то смеясь.
– Фу, гадость. Иди, побрейся.
Соквон удержал его, перекладывая руки на талию и подтягивая к себе.
– Ты смеешься, – выдохнул он.
– Не плакать же. Не могу же я сдохнуть только потому, что мне приходится спать с тобой.
– А вчера ты кончил столько же раз, сколько и я.
– И сегодня у меня вся шея в засосах, – опять становясь серьезным, сказал Цукаса. – Я нервничаю, потому что мне еще работать, а уже слишком жарко, чтобы носить что-то с высоким воротником.
– А твой крем? Ты же чем-то замазывался после клуба.
Цукаса вздохнул – теперь с явной досадой.
– Забыл я его купить. И вот что теперь делать? Нахуя ты присасываешься ко мне как к мамкиной сиське?
Соквон отпустил его и пошел к тумбочке у двери, на которой лежал его портфель. Щелкнул замком, открыл крышку и запустил руку внутрь, нащупывая коробочку.
– Потому что ты сладкий, – вытаскивая из портфеля пресловутый BB-крем профессиональной маскировки, засмеялся он. – Вот, держи. Я, как видишь, все помню. Этим можно даже татуировки замазывать.
Цукаса поймал налету коробочку, повертел ее в руках, открыл, вытряхнул на ладонь золотистый тюбик. Покачал головой, словно с трудом веря в такую предусмотрительность Соквона.
– Спасибо, – иронично приподнимая брови, кивнул он, поднимая глаза. – Но лучше перестань сосать мою шею. Иногда это больно. Ненавижу, когда делают больно.
– Я не могу нежно, – подходя к нему и вставая напротив, пожал плечами Соквон. – С тобой не могу. Хотя, есть и альтернатива – можно все так же продолжать сосать, но уже не шею. Тебе же это тоже не нравится.
Он и вправду нервничал, когда Соквон тянулся делать минет – подбирался, отталкивал его за плечи или пытался сделать что-нибудь еще. Понять это было просто – Цукаса не хотел открываться перед Соквоном и получать вот такое бесстыдное удовольствие. Но Соквону односторонний секс не был интересен. И хотя со времен первой ночи Цукаса ощутимо изменился, стал проще принимать его в себя, отвечал на поцелуи, а вчера даже сам целовал его плечи, Соквону хотелось большего – чтобы хорошо было не ему одному.
– Пиздец, – вздохнул Цукаса. – С тобой вообще никак нельзя договориться?
– Ну, ты скажи, чего хочешь, а я скажу, смогу или нет, – предложил Соквон.
– Да разница какая, все равно ты по-своему делаешь. Я хотел перевернуться…
Соквон сжал его плечи так, что Цукаса судорожно вздохнул и напрягся.
– Нет, – отрезал Соквон, глядя в его покрасневшее лицо.
– И почему? Ты из принципа только лицом к лицу трахаешься?
– Просто нет.
– Что «нет»? Пока что нет или вообще навсегда нет? Тебе не надоедает все время на мою рожу смотреть?
– Я ради этого – чтобы смотреть на тебя – сделал то, за что другие в тюрьму садятся. Так что трахать я тебя буду только так – глядя в твое лицо. Или ты думаешь, я не знаю, зачем тебе это? Хочешь на моем месте кого-то другого представить?
Цукаса сбросил с себя его руки – с заметным усилием и даже поморщившись, но при этом все-таки успешно.
– С тобой нахрен никакой разговор не получается. Никого я не представляю. Просто ты блять слюной на меня капаешь, думаешь, приятно?
– Я не…
– Образно блять. Образно капаешь, понятно?
Соквон, скорее, согласился бы, чтобы Цукаса отымел его зад, чем брать его со спины. Правда, о смене ролей Цукаса не говорил.
– Ты сейчас доиграешься, – ухмыльнулся Соквон, глядя на красные пятна, которыми пошли щеки Цукасы. – Мы сейчас не завтракать, а трахаться будем.
Цукаса вскинул голову.
– А я и так думал, что тебе трахаться захочется. Утренний стояк, все дела. Нет?
Соквон слегка опустился, подхватил его под бедрами, прижимая спиной к стене и подсаживая на себя. Цукаса был легким и сильным – сразу же сцепил руки за его шеей, подтягиваясь наверх и крепче сжимая бедра.
Нет, ничего общего с Даён у него не было. И поэтому, даже несмотря на то, что Соквон был очень похож на Чонвона, между ним и Цукасой происходили совсем другие вещи. Не тот мрак, который разрастался между Чонвоном и его женой. Хотя, то, что делал Соквон, все равно не становилось краше от такой разницы.
– Попробую нежно, раз тебе так хочется, – прошептал Соквон, подхватывая его под задницей и прижимая теснее, чтобы перейти в спальню.
– Не нежно, а не больно. Ты глухой?
– Я не глухой, у меня стоит уже минут десять, с тех пор, как тебя увидел.
– Блять где уши, а где член.
Соквон донес его до кровати и улегся сверху, убирая освободившейся рукой скомканное с ночи одеяло. Только сейчас пришла мысль, что они спали под одним одеялом до утра.
– Вот твои уши, – целуя его в мочку, прошептал Соквон – а вот член, – закончил он, перекладывая ладонь на его пах.
– У меня… у меня времени всего час, потом на работу надо, – предупредил Цукаса.
Видимо, он уже понял, что быстрый секс для Соквона не существовал в принципе.
– Хорошо, тогда дай мне сорок минут.
Через час, сидя в машине и ожидая, когда сменится светофор, Соквон думал, что Цукаса мог отделаться гораздо легче – если бы он не отвечал и оставался безучастным в сексе, Соквон потерял бы к нему всякий интерес еще в Саппоро. Но почему-то Цукаса был другим – даже этим утром, когда Соквон медленно двигался в нем и беспорядочно целовал его лицо, он вел себя так, словно забыл о «договоре» и материалах для шантажа. Как будто ему тоже этого хотелось. И это делало разрыв невозможным – чувствуя, что ему отвечают, Соквон не мог остановиться.
